Дмитрий Мережковский - Воскресшие боги
-- Кого еще нелегкая несет? Нет на них погибели! -- злобно проворчал кузнец.-- Кто там? Мастера видеть нельзя. Уехал из Милана.
-- Это я, Астро! -- Я -- Лука Пачоли. Ради Бога, отопри скорее! Кузнец отпер и впустил монаха.
-- Что с вами, фра Лука? -- спросил художник, вглядываясь в испуганное лицо Пачоли.
-- Не со мной, мессер Леонардо,-- впрочем, да, и со мной, но об этом после, а теперь... О, мессер Леонардо!.. Ваш Колосс... гасконские арбалетчики,-- я только что из Кастелло, собственными глазами видел,-французы вашего Коня разрушают... Бежим, бежим скорее!
-- Зачем? -- спокойно возразил Леонардо, только лицо его слегка побледнело.-- Что мы можем сделать?
-- Как что? Помилуйте! Не будете же вы тут сидеть, сложа руки, пока величайшее произведение ваше погибает. У меня есть лазейка к сиру де ла Тремуйлю. Надо хлопотать...
-- Все равно, не успеем,-- проговорил художник. -- Успеем, успеем! Мы напрямик, огородами, через плетень. Только скорее!
Увлекаемый монахом, Леонардо вышел из дома, и они пустились почти бегом к Миланскому замку.
По дороге фра Лука рассказал ему о своем собственном горе: накануне ночью ландскнехты разграбили погреб каноника Сан-Симпличано, где жил Пачоли,-- перепились, начали буйствовать и, между прочим, найдя в одной из келий хрустальные изображения геометрических тел, приняли их за дьявольские выдумки черной магии, за "кристаллы гадания", и разбили вдребезги.
-- Ну, что им сделали,-- сетовал Пачиоли,-- что им сделали мои невинные хрусталики?
Вступив на площадь Замка, увидели они у главных Южных Ворот, на подъемном мосту Баттипонте, у башни Торре дель Филарете молодого французского щеголя, окруженного свитой.
-- Мэтр Жиль! -- воскликнул фра Лука и объяснил Леонардо, что этот мэтр Жиль птичник, так называемый "свистун рябчиков", учивший пению, говору и прочим хитростям чижей, сорок, попугаев, дроздов его христианнейшего величества, короля французского,-- лицо при дворе немаловажное. Ходили слухи, что во Франции под дудку мэтра Жиля пляшут не одни сороки. Пачоли давно уже собирался преподнести ему свои сочинения -- "Божественную Пропорцию" и "Сумму Арифметики" в роскошных переплетах.
-- Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, фра Лука,-- сказал Леонардо.-Ступайте к мэтру Жилю: я и один сумею сделать все, что нужно. -- Нет, к нему потом,-- проговорил Пачоли в смущении.-- Или вот что, знаете? Мигом слетаю к мэтру Жилю, только расспрошу, куда он едет,-- и тотчас к вам. А вы пока прямо к сиру де ла Тремуйлю... Подобрав полы коричневой ряски, юркий монах засеменил босыми ножками в дробно стукающих цоколях и побежал вприпрыжку за свистуном королевских рябчиков. Через подъемные ворота Баттипонте вступил Леонардо На Марсово Поле -- внутренний двор Миланского замка.
Утро было туманное. Огни костров догорали. Площадь и окрестные здания, загроможденные пушками, ядрами, лагерным скарбом, кулями овса, ворохами соломы, тучами навоза, превращены были в одну огромную казарму, конюшню и кабак. Вокруг походных лавок и кухонных вертелов, бочек, полных и пустых, опрокинутых, служившИх игорными столами, слышались крики, хохот, клятвы, разноязычная брань, богохульства и пьяные песни. Порою все затихало, когда проходили начальники; трещал барабан, играли медные трубы рейнских и швабских ландскнехтов, заливались пастушьими унылыми звуками альпийские роги наемников из вольных кантонов Ури и УнтерВальдена.
Пробравшись на средину площади, художник увидел своего Колосса почти нетронутым. Великий герцог, завоеватель Ломбардии, ФранческоАттендоло Сфорца, с лысой головой, похожей на голову римского императора, с выражением львиной мощи и лисьeй хитрости, по-прежнему сидел на коне, который взвился на дыбы, попирая копытами павшего воина.
Швабские аркебузники, граубюндские стрелки, пикардийские пращники, гасконские арбалетчики толпились вокруг изваяния и кричали, плохо разумея друг друга, дополняя слова телодвижениями, по которым Леонардо понял, что речь идет о предстоявшем состязании двух стрелков, немца и француза. Они должны были стрелять по очереди на расстоянии пятидесяти шагов, выпив четыре кружки крепкого вина. Мишенью служила родинка на щеке Колосса.
Отмерили шаги и бросили жребий, кому стрелять первому. Маркитантка нацедила вина. Немец выпил, не переводя духу, одну за другой, четыре условленных кружки, отошел, прицелился, выстрелил и промахнулся. Стрела оцарапала щеку, отбила край левого уха, но родинки не задела.
Француз приложил к плечу арбалет, когда в толпе произошло движение. Солдаты расступились, пропуская поезд пышных герольдов, сопровождавших рыцаря. Он проехал, не обратив внимания на потеху стрелков.
-- Кто это? -- спросил Леонардо стоявшего рядом пращника. -- Сир де ла Тремуйль.
"Еще не поздно! -- подумал художник.-- Бежать за ним, просить"...
Но он стоял, не двигаясь, чувствуя такую неспособность к действию, такое непреодолимое оцепенение, расслабление воли, что казалось, если бы в эту минуту дело шло о спасении жизни его,-- не пошевельнул бы пальцем. Страх, стыд, отвращение овладевали им при одной мысли о том, как надо протискиваться сквозь толпу лакеев, конюхов и бежать за вельможей, подобно Луке Пачоли.
Гасконец выстрелил. Стрела свистнула и вонзилась в родинку.
-- Bigore! Bigore!' Montjoie Saint-DenisЗдесь: так его! (франц.) Святой Денис, покровитель отечества! (франц.) --старинный боевой клич французов. (Здесь и далее-прим. ред.) махая беретами, кричали солдаты.-- Франция победила! Стрелки окружили Колосса и продолжали состязание. Леонардо хотел уйти, но, прикованный к месту, точно в страшном и нелепом сне, покорно смотрел, как разрушается создание шестнадцати лучших лет его жизни,-- быть может, величайшее произведение ваяния со времен Праксителя и Фидия.
Под градом пуль, стрел и камней глина осыпалась мелким песком, крупными глыбами и разлеталась пылью, обнажая скрепы, точно кости железного остова. Солнце вышло из-за туч. В радостно брызнувшем блеске казалась еще более жалкой развалина Колосса, с обезглавленным туловищем героя на безногом коне, с обломком царственного скипетра в уцелевшей руке и надписью внизу на Подножии: "Esse deus!"-"Се бог!"
В это время по площади проходил главный полководец французского короля, старый маршал Джан-Джакопо Тривульцио. Взглянув на Колосса, остановился он в недоумении, еще раз взглянул, заслонил глаза рукой от солнца, потом обернулся к сопровождавшим его и спросил: -- Что это? -- Монсеньор,-- молвил подобострастно один из лейтенантов,-- капитан Жорж Кокебурн разрешил арбалетчикам собственной властью...
-- Памятник Сфорца,-- воскликнул маршал,-- произведение Леонардо да Винчи -- мишень гасконских стрелков!..
Он подошел к толпе солдат, которые так увлеклись стрельбой, что ничего не видели, схватил за шиворот пикардийского пращника, повалил его на землю и разраЗИлСЯ неистовой бранью. Лицо старого маршала побагровело, жилы вздулись на шее. -- Монсеньор! -- лепетал солдат, стоя на коленях и дрожа всем телом.-- Монсеньор, мы не знали... Капитан Кокебурн... -- Погодите, собачьи дети,-- кричал Тривульцио,-- покажу я вам капитана Кокебурна, за ноги всех перевешаю!..
Сверкнула шпага. Он замахнулся и ударил бы, но Леонардо левою рукою схватил его за руку, немного повыше кисти, с такою силою, что медный нарукавник сплющился.
Тщетно стараясь высвободить руку, маршал взглянул на Леонардо с изумлением. -- Кто это? -- спросил он.
-- Леонардо да Винчи,-- ответил тот спокойно. -- Как ты смеешь!..-начал было старик в бешенстве, но, встретив ясный взор художника, умолк. -Так ты -- Леонардо,-- произнес он, вглядываясь в лицо его.-- Руку-то, руку пусти. Нарукавник согнул. Вот так сила! Ну, брат, смелый же ты человек... -Монсеньор, умоляю вас, не гневайтесь, простите их! -- молвил художник почтительно.
Маршал еще внимательнее посмотрел ему в лицо, усмехнулся и покачал головой:
-- Чудак! Они лучшее твое произведение уничтожили,-- и ты за них просишь?
-- Ваша светлость, если вы их всех перевешаете, какая польза мне и моему произведению? Они не знают, что делают.
Старик задумался. Вдруг лицо его прояснилось; в умных маленьких глазах засветилось доброе чувство.
-- Послушай, мессер Леонардо, одного я в толк не возьму. Как же ты стоял тут и смотрел? Зачем не дал знать, не пожаловался мне или сиру де ла Тремуйлю? Кстати, он, должно быть, только что здесь проезжал?
Леонардо потупил глаза и приговорил, запинаясь и краснея, как виноватый:
-- Не успел... Сира де ла Тремуйля в лицо я не знаю...
-- Жаль,-- заключил старик, оглядываясь на развалину.-- Сотню лучших людей моих отдал бы я за твоего Колосса!..
Возвращаясь домой и проходя через мост с изящной лоджией Браманте, где произошло последнее свидание Моро с Леонардо, художник увидел французских пажей и конюхов, забавлявшихся охотою на ручных лебедей, любимцев Миланского герцога. Шалуны стреляли из луков. В тесном рву, отовсюду закрытом высокими стенами, птицы метались в ужасе. Среди белого пуха и перьев на черной воде плавали, качаясь, окровавленные тела. Только что раненный лебедь, с пронзительно жалобным криком, выгнув длинную шею, трепетал слабеющими крыльями, как будто пытаясь взлететь перед смертью.
