Дмитрий Мамин-Сибиряк - Горное гнездо
— Однако Евгений Константиныч заставляет нас ждать! — проговорил Прейн, появляясь наконец из-за ширмы. — Двенадцать часов скоро…
Он позвонил и велел явившемуся на звонок лакею узнать, может ли принять Евгений Константиныч. Лакей через пять минут явился с длинным конвертом на серебряном подносе. Прейн разорвал конверт и несколько раз торопливо перечитал маленький листок английской почтовой бумаги цвета морской воды.
— Не понимаю… — проговорил он наконец, вопросительно глядя на Тетюева и проводя рукой по лбу. — Вероятно, какая-нибудь ошибка. Извините, Авдей Никитич, я вас оставлю всего на одну минуту… Не понимаю, решительно не понимаю! — повторил он несколько раз, выбегая из комнаты.
Лакей остался в дверях и сонно смотрел на Тетюева с тупым нахальством настоящего лакея, что опять покоробило будущего министра. «Черт знает, что такое получается? Уж не хочет ли Прейн расстроить аудиенцию разными махинациями?» — мелькнуло в голове Тетюева, но в этот момент появился Прейн. Ударив себя по лбу кулаком, он проговорил:
— Решительно ничего не понимаю, Авдей Никитич. Вот не угодно ли вам прочесть самим это письмо.
Прейн передал полученное письмо Тетюеву, и тот прочитал:
«Дорогой Прейн! Одно очень серьезное дело заставило меня уехать, не простившись ни с кем… Передай генералу, что я во всем полагаюсь на него и на тебя и вперед изъявляю свое полное согласие на все, что вы сделаете для заводов.
Твой Евгений Лаптев».
— Не понимаю, не понимаю, не понимаю! — кричал Прейн, схватившись за голову. — Какое дело? куда уехал?..
— Я тоже, кажется, ничего не понимаю… — в раздумье проговорил опешивший Тетюев. — По моему мнению… я… В самом деле, Альфред Осипыч, как же я-то: был назначен прием, я готовился, и вдруг…
Неожиданный отъезд набоба походил скорее на бегство. Он укатил в своей коляске только с одним m-r Чарльзом, величественно сидевшим рядом с кучером. Вся свита, в лице Прейна, генерала, Нины Леонтьевны, Перекрестова с Летучим и прочими остались в Кукарском заводе, вместе с лаптевской конюшней, охотой, гардеробом и целым обозом. Известие о сбежавшем набобе еще раз переполошило весь Кукарский завод, причем все накинулись на Прейна, как сумасшедшие. Произошел целый ряд неприятных сцен и недоразумений; все рушилось кругом, точно случилось по меньшей мере смешение языков. В общей суматохе первым опомнился шустрый представитель русской прессы Перекрестов: он в то же утро, в сопровождении Летучего, бросился нагонять набоба каким-то проселком, чтобы перехватить его, по крайней мере, на пароходе. В пустой голове Перекрестова все еще болталась мысль о месте главного управляющего, хотя он и потерпел полное фиаско у круглых ног m-lle Эммы.
Общему изумлению не было границ и меры: все было устроено, приготовлено, даже сделано наполовину — и вдруг…
— Как же это так?.. — вдруг спрашивали все друг У друга.
Бедный Сарматов ворвался в кабинет Прейна бледный как полотно и едва мог выговорить:
— Альфред Осипыч! а как же спектакль? Ведь уж все было приготовлено, я из кожи лез, и вдруг… Наташе Шестеркиной нарочно такой костюм заказали, чтобы плечи были как на ладони. Ей-богу!.. Да что же это такое в самом деле?..
Вслед за Сарматовым явился «мой Майзель» и с своей обычной важностью отцедил:
— Куда же я с медведем, которого приготовил под Куржаком для Евгения Константиныча?
— Я уж, право, не знаю, господа, как быть с вами, — вертелся Прейн, как береста на огне. — Пожалуй, медведя мы можем убить и без Евгения Константиныча… Да?.. И вы, Сарматов, не унывайте: спектакль все-таки не пропадет. Все, вероятно, с удовольствием посмотрят на ваши успехи…
— Ну, уж слуга покорный! — огрызнулся Сарматов. — И медведя и спектакль — жирно будет.
— Вы начинаете говорить дерзости, Сарматов!
— Виноват… простите! Но, ради всего святого, войдите в мое положение, Альфред Осипыч!
— И в мое тоже, — прибавил Майзель, точно бросил пудовую гирю.
— А кто же в мое положение войдет, господа? — спрашивал Прейн, делая трагический жест.
— Действительно, замысловатая вышла штука, — проговорил Сарматов, приходя немного в себя. — Это выходит совсем новая пьеса, в которой все остались с носом..- ха-ха!.. А жаль, признаться сказать, я рассчитывал на кое-что, потому что, согласитесь сами, ведь плечи у этой бестии Шестеркиной — мрамор, нет — слоновая кость… Право, всем нам теперь остается только тараканов морозить!
В кабинете Прейна собрались почти все действующие лица расстроенной пьесы, даже приплелся, неизвестно зачем, Яша Кормилицын. Генерал был возмущен и сконфужен и тоже изъявил непременное желание сейчас же уехать из Кукарского завода.
— Нет, это невозможно, генерал, — доказывал Прейн, — теперь вся ответственность ложится на нас с вами, и мы не имеем права бежать с нашего поста. Чужие глупости еще не дают нам права делать своих. Притом нам остается только увенчать уже возведенное здание.
— Вы правы, Прейн, — согласился прямодушный генерал. — Я погорячился. А все-таки жаль, что Тетюев лишился возможности высказать Евгению Константинычу свою программу. Это замечательная административная и финансовая голова.
На половину Раисы Павловны, где уже начинала воцаряться библейская мерзость запустения, пикантную новость принес воспрянувший духом Родион Антоныч. Даже изощренная во всевозможных внутренних переворотах Раиса Павловна не хотела верить всему случившемуся. Такую штуку, конечно, мог устроить только один Прейн, этот гениальнейший из рожденных женами.
— Ну, то есть так они ловко укололи эту самую штуку, так ловко! — умиленно шептал Родион Антоныч, качая своей жирной головой. — Ведь уж все дело было на мази, а тут вдруг… Уж истинно сказать, что из огня выхватил нас Альфред-то Осипыч.
Вечером, отделавшись от своих взволнованных гостей, Прейн сидел в будуаре Раисы Павловны, которая опять угощала его кофе из собственных рук. Собеседники болтали самым беззаботным образом, и Раиса Павловна опять блестела пикантным остроумием, а Прейн, как школьник, болтал ногами и хохотал, как сумасшедший. Между прочим, он рассказал об эпизоде с добрым гением, причем хохотала уже Раиса Павловна.
— Что же мы теперь будем делать? — спрашивала Раиса Павловна, успокоившись после первых восторгов. — Какой-то умный человек сказал, что не так трудно выиграть сражение, как разумно воспользоваться его плодами.
— Да, да… Но теперь уже все от вас зависит: я свое дело сделал.
— Постойте, зачем же вы из меня душу-то тянули столько времени, бессовестный человек?
— Я?.. Нет, я с самого начала объявил вам, что буду делать?
— А потом?.. Что стоило вам предупредить меня… а я тут бог знает что передумала и даже несколько раз проклинала вас, как изменника. Вы мне много крови испортили…
— Напротив, я хотел подарить вам маленький сюрприз, а что касается до ваших сомнений, то в них, во-первых, больше всего виноваты вы же сами, а во-вторых, чем была бы наша жизнь без маленьких волнений!
— Да, да, хорошо вам разводить философию, а каково было мне…
Растроганная и умиленная неожиданным успехом, Раиса Павловна на мгновение даже сделалась красивой женщиной, всего на одно мгновение лицо покрылось румянцем, глаза блестели, в движениях сказалось кокетство женщины, привыкшей быть красивой. Но эта красота была похожа на тот солнечный луч, который в серый осенний день на мгновение прокрадывается из-за бесконечных туч, чтобы в последний раз поцеловать холоднеющую землю.
— Мы еще поживем! — проговорил Прейн, весело целуя руку Раисы Павловны. — Не правда ли?
— Да, вы еще поживете, — печально согласилась Раиса Павловна, чувствуя, как румянец сбегает у ней с лица и глаза холодеют. — Извините, Прейн, я не желала вас обидеть, но так как-то само сказалось…
На другой день утром, когда Раиса Павловна едва еще успела проснуться, Родион Антоныч уже ожидал ее. Такой ранний визит, конечно, был неспроста, и Раиса Павловна поторопилась выйти к своему Ришелье.
— Что новенького, Родион Антоныч? — спрашивала она, еще позевывая после сна.
— Да новенького-то ничего нет, а я пришел так… — начал Родион Антоныч по своему обыкновению издалека. — Вот у вас был вчера Альфред Осипыч, так, может, у вас что-нибудь есть новенькое.
— Ах, да… Ну, нового ничего особенно нет, а старое вы сами знаете.
— Так-с… Очень хорошо.
По лицу Ришелье Раиса Павловна видела, что он что-то хочет сказать и не решается.
— Да не тяните вы из меня жилы! говорите прямо, зачем пришли? — договорила Раиса Павловна, усаживаясь в кресло. — Ну?.. Ах, какой человек!
— Ей-богу, ничего, Раиса Павловна… Я так зашел. Был в управлении, а потом и думаю: дай, думаю, зайду проведать Раису Павловну. Только и всего.
— Ну, теперь видели, что Раиса Павловна в добром здоровье, и убирайтесь, а мне нужно еще одеваться да притираться. Чего стоите?..
