З Вендров - Наша улица (сборник)
Рабочие слушали его молча, вернее, даже не слушали, а внимательно смотрели на него.
- А я что?.. Я ничего не знаю... - растерянно лепетал Хаим. - Он мне кричит "гоп, гоп", а ведь он хозяин...
Виноватый вид Хаима, его испуганные, умоляющие глаза смягчили Бушлера. Взяв Хаима за пуговицу жилета, он заговорил уже совсем иным, дружеским тоном:
- Видите ли, если вы будете гнать, придется гнать и нам. Как только наш живодер заметит, что кто-то вырабатывает больше других, он тут же потребует, чтобы все так работали. Хуже, чем какой-нибудь надсмотрщик за неграми, чтоб ему сгореть вместе с его фабрикой!
- Верно, верно, Хейман, не стоит ради него убивать свое здоровье, поддержал Бушлера Барнет.
- Об этом он сам позаботится, - откликнулся из угла скрипучий голос.
- Вот я вам растолкую, - снова начал Бушлер. - Когда вы работаете на фабрике, где есть профессиональная организация, там...
- Ну вот, Бушлер уже заговорил о профессиональном союзе! - зашумели вокруг, не давая ему продолжать. - Вот увидите, сейчас он начнет говорить о социализме! Чудак, у тебя полчаса на обед, а ты тратишь их на речи о союзе и социализме! Лучше сел бы да поел, не то как раз придет наш живодер, и тогда будет поздно думать о еде.
Бушлер только рукой махнул и начал разворачивать пакетик с завтраком. Вслед за ним и остальные принялись поспешно развязывать свои узелки, зашелестели бумажками, в которые был завернут у кого сыр, у кого колбаса или селедка. Спустя минуту все сидели около своих станков и с аппетитом закусывали. Один Хаим бродил как неприкаянный и чего-то искал по углам. * - Ты чего ищешь? - спросил у него Барнет, - Воды бы... руки помыть перед едой... [По еврейскому религиозному закону нельзя приступать к еде без омовения рyк.] Вокруг захохотали.
- Нечего смеяться, он человек новый, откуда ему знать, - заступился за свояка Барнет.
Хаим переводил взгляд с одного на другого, словно спрашивая: над чем, собственно, здесь смеются?
- У нас, брат, не только руки вымыть, у нас и с немытыми руками поесть некогда, - пояснил ему Бушлер.
- Он думает, что это порядочная фабрика, где на обед дается целый час.
- Да ничего он не думает, он просто не знает, - продолжал защищать Хаима Барнет.
- Хорошо, но хоть каплю воды... Как же это? - не понимал Хаим.
- Водопроводный кран у нас внизу, в подвале. Пока сбегаешь руки помыть, время пройдет и поесть не успеешь.
- Хватит дурака валять, Хейман, - рассердился Барнет. - Садись и ешь скорее, а то так и проголодаешь до восьми часов вечера.
- Оставьте его, - послышался голос коротенького седобородого рабочего. - Не видите, что ли, он же из раввинов, даже за работой шапки не снял.
- И бородка как у раввина, - добродушно подхватил шутку еще кто-то.
- Оставь в покое его бородку. Потерпи немного, скоро он станет точь-в-точь таким же джентльменом, как ты, - не давал Барнет Хаима в обиду.
И, обратившись к нему, добавил с нетерпением:
- Сколько раз тебе говорить: не будь простофилей, садись и ешь! Тоже праведник нашелся - не помыв рук, есть не может. Хватит церемонии разводить!
Хаим подошел к своему станку и через силу стал пихать себе в рот хлеб с колбасой.
- Ешь, ешь! - подбадривал его Барнет. - Ничего, привыкнешь!
5
Бушлеру не сразу удалось уговорить Хаима пойти на собрание рабочих-мебельщиков. По пятницам он ходит вечером в синагогу, а не на митинги. И вовсе не из какой-нибудь особенной набожности,, просто он так привык. И то уж он соблюдает обычай с грехом пополам. Утреннюю молитву отбарабанивает одним духом, вечернюю и вовсе не читает. В цеху негде руки помыть перед едой - тоже сойдет. Захотелось Барнету - переименовал его в Хеймана.
Теперь вот пристал: надо немного "подравнять" бородку, не то уличные сорванцы проходу не дадут...
Одно у него осталось - субботний праздник. Неужели он и этим должен пожертвовать? Нет, в пятницу вечером он ни на какие митинги не пойдет.
Но Бушлер пристал к нему как смола:
- Пойдемте, пойдемте, не пожалеете! Мы ведь туда не на танцы собираемся. Будем обсуждать, как бороться с потогонной системой... Насчет сокращения рабочего дня.
Насчет повышения заработной платы.
Барнет поддержал Бушлера:
- Слушай, ты здесь не первый день, а ведешь себя так, будто только что приехал из Старобина. Разве тебе не важно, чтобы рабочий день был короче, а заработная плата выше?
- Да, но как вы это сделаете? - допытывался Хаим.
- А для этого-то и надо, чтобы все рабочие-мебельщики вошли в союз. Скажем, к примеру, ты не член союза, тогда ты и работы не получишь, ни на нашей фабрике, ни на другой. Понимаешь теперь! Всего можно добиться, стоит только захотеть. От нас зависит.
Хаим понял одно: надо идти. Что, если они и в самом деле выставят его из мастерской?
Но первое же собрание, на которое он пошел, оказалось последним. От него хотят, чтобы он записался в союз? Пожалуйста. Он готов платить членские взносы, он и сам понимает, что союз - вещь полезная. Но ходить на собрания? Сохрани его бог, больше он туда ни ногой.
Сначала ему даже понравилось там.
У входа в большой холодный зал стоит столик, на нем тарелка, и каждый бросает в нее медную монетку. Совсем как дома, когда приходишь в синагогу послушать проповедника. С другой стороны у входа - еще один стол, весь заваленный газетами и тоненькими книжечками в разноцветных обложках. Здесь почти все останавливаются: кто покупает, а кто, просмотрев названия, берет книжку в руки, перелистывает и кладет обратно, обещая купить, как только в кармане заведется лишний пенни. Постепенно зал наполняется. Много молодых парней, но есть и люди среднего возраста и совсем пожилые. У всех оживленные лица, все подтянуты. Народ рассаживается на длинных скамьях без спинок и ждет начала собрания. Некоторые стоят группами в проходе и с жаром толкуют об усилении "юнии", о повышении заработка. Люди, которые встречаются впервые, непринужденно заговаривают друг с другом, словно знакомы годами. Все здесь так просто, по-свойски, что чувствуешь себя совсем как дома.
- Прямо как в синагоге, - заметил Хаим, наклонившись к Барнету.
- Подожди, сейчас наш Бушлер закатит речь, послушаешь - пальчики оближешь, - сказал Барнет, явно гордясь "своим" Бушлером.
- Я уже наслушался его на фабрике, - махнул рукой Хаим.
- Левермай, будь у нас побольше таких Бутлеров, хозяева бы из нас жилы так не тянули, - отозвался незнакомый рабочий, сидевший рядом.
- Без Бушлера не было бы и нашего союза, - подтвердил Барнет. - Он всю душу ему отдает.
Удар деревянным молотком по столу положил конец их беседе.
На эстраде стоял невзрачного вида субъект, малорослый, чернявый, с лицом провинциального учителя: то и дело поправляя на носу пенсне, он ждал, пока все сядут и успокоятся. Сзади него сидели Бушлер, маленький седобородый рабочий, земляк Хаима и Барнета - Соломон, Джек-социалист и несколько незнакомых Хаиму личностей.
- Товарищи и друзья! - начал человек в пенсне сразу с высокой ноты. Сегодня мы собрались, чтобы решить вопрос: быть или не быть? Иными словами, мы вас спрашиваем: что вам милее - жизнь или бесславная смерть? Чего вы хотите - быть и впредь бесправными рабами, какими вы были до сих пор, пли стать свободными рабочими свободного союза?..
- Кто это? - тихо спросил Хаим.
- Секретарь профсоюза.
- Что-то не нравится мне, как он говорит, - поморщился Хаим.
- Не важно. Ты лучше слушай, что он говорит.
- Как-то не того...
- Наемный краснобай, - буркнул кто-то вполголоса за их спиной.
- Потерпи, сейчас другие будут говорить, - обещал Барнет.
Долго еще секретарь своим пискливым детским голоском выкрикивал звонкие, напыщенные фразы. Слушали его без особого воодушевления. И только когда на трибуну взошел Бушлер, зал оживился. Он так красочно описал потогонную систему труда, господствующую в неконтролируемых профсоюзом мастерских, что у всех глаза засверкали возмущением и гневом и всякий раз, когда он упоминал о "кровопийцах-эксплуататорах", о "боссах", зал прерывал его рукоплесканиями и одобрительными возгласами: "Слушайте! Слушайте!"
- Ух ты, как он их разделывает, - улыбаясь, покачивал Хаим головой.
И когда Бушлер кончил, он хлопал ему громче и дольше всех.
После Бушлера выступил Соломон. Хаим руки потирал от удовольствия.
- Ты слышишь, ты слышишь, как он описывает нашу жизнь? - то и дело толкал он Барнета локтем в бок. - Он, наверно, был у тебя дома и видел, как твоя мелюзга дерется из-за картофелины...
- Зачем ему ходить ко мне, когда у него своих полдюжины, - смеясь ответил Барнет.
Но вот вышел на трибуну третий оратор.
- Не полагайтесь на чудеса, - багровея от натуги, кричал чахоточный юноша в фланелевой рубашке с красным галстуком. - Бога выдумали буржуи, чтобы, когда они с нас шкуру дерут, говорить: это от бога! Это он судил одному быть шкуродером, а другому тем, с кого эту шкуру дерут! Бог, который допускает, чтобы один с жиру бесился, а другой умирал с голоду, это бог для богатых, и нам, рабочему классу, нечего полагаться на его чудеса и милости! Мы должны сами вершить свою судьбу!
