Юрий Тынянов - Смерть Вазир-Мухтара
— Именно вследствие их, — говорит твердо Аббас. — Я сказал бы дяде своему, императору: пусть вспомнит он решительный день своей династии. У меня теперь решительный день, и он поймет меня, как наследник наследника. Колесо идет вверх и вниз. И здесь нечему радоваться. Удача, как женщина, — у нее закрыто лицо.
Ровная, беспрерывная улыбка у него на лице, зубы белы, а кто поймет его глаза?
— Ваше высочество намекает на слухи о якобы свершившемся поражении генерала Паскевича?
И Грибоедов смеется, как будто перед ним Фаддей. Аббас тоже смеется. Сейчас он скажет что-нибудь о плодах, о женщинах, о…
— Именно на это я и намекаю, — он любуется переменою в лице Вазир-Мухтара. — Дело в том, что его величество султан Оттоманский шлет ко мне посла и просит присоединиться противу вас.
Все это он говорит так именно, как сказал бы о плодах, о шелке, о табаке.
— Как жаль, что я не видел ваших столиц, дорогой Грибоедов, — ведь их у вас тоже две, как и у нас?
— Ваше высочество, наших столиц скоро будет три.
— Hein?
Аббас не понимает.
— Стамбул.
Аббас говорит быстро:
— Вы великая сила. Я не сомневаюсь в этом. Я предлагаю императору союз. Его величество султан не исполняет договоров. Я возьму командование на себя.
Грибоедов вздыхает:
— Боюсь, что ваше высочество опоздали. Баязет в наших руках, Муш и Ван вскоре падут. Не затруднили бы действия вашего высочества операции наши?
— Зачем мне Ван, — откидывается назад Аббас, — так не воюют, дорогой Грибоедов. Я обойду Ван, я пойду на Багдад. Кербелайский шейх ждет меня, и, если я появлюсь, бунт испепелит оттоманов.
План выработан. «Я появлюсь» — он сказал это, как Вася Каратыгин на Большом театре. Но Вася Каратыгин не улыбается при этом. Если б Аббас был серьезен и ноздри его раздувались, — это значило бы, что он обманывает. Но он улыбается, следственно, верит в себя, следственно, не лжет.
Грибоедов низко, медленно склоняет голову перед улыбкой, перед легкомысленным, нерешительным и внезапным юношей с черной бородой. Да, он из того… теста, из которого испечен был Наполеон и… Карл XII. У него есть лишние черты. Он еще двинет свой Иран, свою старую колымагу на гору и еще, может быть, слетит с горы. И поэтому Грибоедов склоняет голову — нельзя любоваться им, нельзя этого показать.
Аббас говорит на прощанье, как будто это вовсе не он говорил «я появлюсь»:
— Мой почитаемый брат Гуссейн-Али-Мирза пишет мне: принять дары его величества султана, ибо страна нищает. А что я могу ответить ему? Я ведь только человек. Страна моя нищает. Вы простите мне два курура.
Дождь размывает улицы Тебриза, нищие, голые, желтые. Грибоедов едет домой, и ферраши бьют мокрыми палками по мокрым привычным спинам прохожих.
11
А дела прибывали, дела кучею русских пленных, прошениями армянских семей, которые стремились перекочевать в Россию, алмазами Аббасовых жен, слухами о поражениях Паскевича, туманами, тысячами туманов ложились на стол.
Аббас был нищ, Адербиджан был гол.
Его мухессили сдавали все податные деньги в цитадель при русской миссии, а персиянским чиновникам и гарему была задержана выдача жалованья. Были срезаны бриллиантовые пуговицы у любимых жен Аббаса.
В Хорасане кипело возмущение.
В городе Иезде и округе был открытый мятеж.
В Луристане боролись друг с другом Махмуд и Махмед-Таги, двое шах-заде. Там резались.
Керман восстал против шах-заде Хасана-Али-Мирзы, губернатора. Шефи-хан командовал мятежниками.
Сам старый Фетх-Али выехал в Ферахан, чтобы собирать деньги и войска у сыновей — губернаторов тех провинций, которые еще пока не восстали.
Грибоедов писал донесение за донесением. Он писал их, торопясь, стиснув зубы и с выражением решительным.
Страна разорена, и Аббас истощил до конца свои средства. Позволить ему ехать в Петербург? Может быть, заключить союз с ним против турок? Намерения его чисты, ибо положение безвыходно.
Ответы приходили как бы с того света. Финик писал ему, что крайне недоволен его действиями. Пусть Аббас сидит в Тебризе, куруров не прощать, все знают, что Персия страна богатая, и он изумлен, что куруры идут так медленно, когда они нужны и Канкрину, и Волконскому. Он удивлен, что Грибоедов не едет к шаху.
Нессельрод писал, что крайне недоволен его действиями. Если Персия вступит в союз с Россией, Ла-Ферроне и лорд Веллингтон прервут с ним отношения и европейское равновесие подвергнется серьезной угрозе. Пусть он достанет эти… куруры… и поскорее выведет войска из Хоя.
Паскевич требовал, чтобы он беглецов всех без остатка вывел, не то срам и срам.
Компас плясал на русском корабле. Как в 1814 году, лебедь, щука и рак двигали им, но лебедь подох давно, щука была безграмотна, рак звался вице-канцлером. Однако подохший давно лебедь, щука и рак сходились в одном: деньги нужны. Денег у Аббаса не было, дело было за шахом.
Макдональд предложил отправить доктора Макниля в Тегеран настаивать перед шахом на участии его в платежах.
Грибоедов подумал и согласился.
Это было еще нужнее Макдональду, чем Грибоедову.
Грибоедову казалось, что он пишет в несуществующее пространство, что письма его не доходят. Он справлялся о них. Письма доходили исправно. Стало быть, их не читали.
Была какая-то ошибка в адресе, вряд ли существовал адресат.
— Свиньи, свиньи, — бормотал он.
Он начинал сомневаться в своих обязанностях. Он переставал понимать звание: полномочный министр.
Персиянское слово Вазир-Мухтар казалось ему понятнее.
12
— Во-первых, вы скажете ясно шаху о желании кабинета видеть его в союзе с султаном.
— Но…
— Не беря на себя обязательств.
— …Не беря на себя обязательств. Но намекнете, что таковые возможны. Затем вы поднесете ему прибывший сегодня хрусталь.
— Разумеется.
— Только из-за хрусталя я задержал вас до завтра. Это имеет свое значение. Прошу обставить пышно поднесение. Далее, вы сообщите, что в скором времени выплата туманов нами прекращается сполна.
Макниль щурился. Макдональд был бледнее обыкновенного. Он трогал пальцем ус.
— Не опасно ли это, сэр? Я полагаю, что именно сейчас…
— Я прошу вас исполнить приказание буквально. Именно сейчас это необходимо. Далее, вы в настойчивых выражениях от имени русского посла потребуете выплаты ста тысяч туманов.
— Он ответит мне отказом, сэр.
— Я надеюсь, даже грубым.
Макниль начинал понимать. Он улыбнулся.
— Ваши переговоры с шахом будут продолжаться возможно долее. Вы поднесете также приношения — перстни, зеркала и все, что там есть в пяти ящиках, Манучехр-хану, Алаяр-хану и Ходже-Якубу. Вы с ними переговорите. Говорил ли вам Грибоедов о русских гренадерах?
— Нет, сэр.
— Очень жаль. Вы увидите Самсон-хана и поднесете ему подарки для его дочери. По моим сведениям, дочь его выходит замуж.
— Нужно ли с ним говорить, сэр?
— Нет. Принц осведомил его об инструкциях русского правительства. Возьмите с собой также чай, перочинные ножи, ножницы, очки — словом, пять тюков из прибывших.
Макниль молчал. Потом, все так же прищурившись, он сказал медленно:
— Грибоедов сам поедет тогда в Тегеран.
Макдональд быстро на него поглядел.
— Нет. Он предпочитает действовать издалека. Принц в его руках. К тому же у него молодая жена.
— Нет, он поедет, — спокойно сказал Макниль. — Я его знаю.
Макдональд потушил сигару и придавил ее двумя пальцами о край пепельницы. Он думал.
— Может быть, — сказал он, — может быть, вы правы. Но тем лучше. Оттоманскому послу вы передадите о том, что мы решили вчера.
Они встали.
— Прошу вас торопиться, — сказал Макдональд, — и как можно чаще сноситься со мною. Я буду отвечать немедленно. С вами едут двадцать человек.
За окном был слышен осклизающийся конский шаг: его жена, мистер Борджис, Нина Грибоедова и другие возвращались с прогулки.
— Вы помните, доктор, что сказал кардинал Ришелье? Доктор не помнил и терпеть не мог классических изречений.
— Он сказал: кто уклоняется от игры, тот ее проигрывает. Quod est probandum. Приложите все старания. Помните, что принц всецело под влиянием русских. Желаю вам счастливого пути.
13
Грибоедов получил приглашение от Аббаса-Мирзы на монетный двор.
Пожав плечами и назвав Аббаса старым плутом, Грибоедов отправился знакомым путем.
Ферраши били палками зевак и прохожих по спинам, и он их не останавливал. Это был ташаххюс.
Он посмотрел на башню дворца и на баляханэ, как на Красные ворота. Только наверху, в баляханэ выставлены были старые барабаны. Сарбазы стояли на часах так, словно это были зеваки, а не солдаты.
Уверенно вошел он в боковую дверь и вышел на продолговатый двор. Здесь встретили его какие-то чапарханы и повели. По красной кирпичной дороге прошел он сквозь феррашную на другой, четырехугольный двор. И опять какие-то чапарханы присоединились к ним. Он прошел, окруженный халатами, пустой диванханэ, и еще два чапархана примкнули к ним. Из четырехугольного двора повели его в восьмиугольный. Шли по сторонам огромные рамы с разноцветными стеклами. Солнце било в них, и они разноцветно вращались, как калейдоскопы. И еще башня и совсем маленький дворик. Вход в какую-то каморку. Это был монетный двор Аббаса.
