Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 1)
"Да, - подумал Клим. - Как?"
Он остановился, вслушиваясь, но уже не мог разобрать слов. И долго, до боли в глазах, смотрел на реку, совершенно неподвижную во тьме, на тусклые отражения звезд.
Утром на другой день со станции пришли Лютов и Макаров, за ними ехала телега, солидно нагруженная чемоданами, ящиками, какими-то свертками и кульками. Не успел Клим напоить их чаем, как явился знакомый Варавки доктор Любомудров, человек тощий, длинный, лысый, бритый, с маленькими глазками золотистого цвета, они прятались под черными кустиками нахмуренных бровей. Клим провел с этим доктором почти весь день, показывая ему дачи. Доктор смотрел на все вокруг унылым взглядом человека, который знакомится, с местом, где он должен жить против воли своей. Он покусывал губы, около ушей его шевелились какие-то шарики, а переходя с дачи на дачу, он бормотал:
- Так. Ну, что ж? Оч-чень хорошо. Наконец он сказал Климу решительно, басом:
- Значит, оставьте за мной эту. Но, поправив на голове серую, измятую шляпу, прибавил:
- Или - эту.
Клим устал от доктора и от любопытства, которое мучило его весь день. Хотелось знать: как встретились Лидия и Макаров, что они делают, о чем говорят? Он тотчас же решил идти туда, к Лидии, но, проходя мимо своей дачи, услышал голос Лютова:
- Нет, подожди, Костя, посидим еще... Лютов говорил близко, за тесной группой берез, несколько ниже тропы, по которой шел Клим, но его не было видно, он, должно быть, лежал, видна была фуражка Макарова и синий дымок над нею.
- Хочется мне поругаться, поссориться с кем-нибудь, - отчетливо звучал кларнетный голос Лютова. - С тобой. Костя, невозможно. Как поссоришься с лириком?
- А ты попробуй.
- Нет, не стану.
- Говорят - Фет злой. А - лирик.
Клим остановился. Ему не хотелось видеть ни Лютова, ни Макарова, а тропа спускалась вниз, идя по ней, он неминуемо был бы замечен. И подняться вверх по холму не хотелось, Клим устал, да все равно они услышали бы шум его шагов. Тогда они могут подумать, что он подслушивал их беседу. Клим Самгин стоял и, нахмурясь, слушал.
- Зачем ты пьешь при ней? - равнодушно спросил Макаров.
- Чтоб она видела. Я - честный парень.
- Истерик ты. И - выдумываешь много. Любишь, ну и - люби
без размышлений,
Без тоски, без думы роковой.
- Для этого надо вытряхнуть мозг из моей головы.
- Тогда - отстань от нее.
- Для этого необходима воля. Макаров минуты две говорил вполголоса и так быстро, что Клим слышал только оторванные клочья фраз:
- Эгоизм пола... симуляция..,
Затем снова начал Лютов, тоже негромко, но как-то пронзительно, печатать на тишине:
- Весьма зрело и очень интересно. Но ты забыл, что аз семь купеческий сын. Это обязывает измерять и взвешивать со всей возможной точностью. Алина Марковна тоже не лишена житейской мудрости. Она видит, что будущий спутник первых шагов жизни ее подобен Адонису весьма отдаленно и даже - бесподобен. Но она знает и учла, что он - единственный наследник фирмы "Братья Лютовы. Пух и перо".
Воркотня Макарова на несколько секунд прервала речь Лютова.
- Друг мой, ты глуп, как спичка, - продолжал Лютов. - Ведь я не картину покупаю, а простираюсь пред женщиной, с которой не только мое бренное тело, но и голодная душа моя жаждет слиться. И вот, лаская прекраснейшую руку женщины этой, я говорю: "Орудие орудий". - "Это что еще?" - спрашивает она. Отвечаю: "Так мудро поименовал руку человеческую один древний грек". - "А вы бы, сказала, своими словами говорили, может быть, забавнее выйдет". - Ты подумай, Костя, забавнее! И - только. Недоумеваю: разве я создан для забавы?
- Ну, довольно, Владимир. Иди спать! - громко и сердито сказал Макаров. - Я уже говорил тебе, что не понимаю этих... вывертов. Я знаю одно: женщина рождает мужчину для женщины.
- Сугубая ересь...
- Матриархат...
Лютов тонко свистнул, и слова друзей стали невнятны.
Клим облегченно вздохнул. За ворот ему вползла какая-то букашка и гуляла по спине, вызывая нестерпимый зуд. Несколько раз он пробовал осторожно потереть спину о ствол березы, но дерево скрипело и покачивалось, шумя листьями. Он вспотел от волнения, представляя, что вот сейчас Макаров встанет, оглянется и увидит его подслушивающим.
Жалобы Лютова он слушал с удовольствием, даже раза два усмехнулся. Ему казалось, что на месте Макарова он говорил бы умнее, а на вопрос Лютова:
"Разве я для забавы?" - ответил бы вопросом:
"А - для чего же?"
На месте, где сидел Макаров, все еще курился голубой дымок, Клим сошел туда; в песчаной ямке извивались золотые и синенькие червяки огня, пожирая рыжую хвою и мелкие кусочки атласной бересты.
"Какое ребячество", - подумал Клим Самгин и, засыпав живой огонь песком, тщательно притоптал песок ногою. Когда он поравнялся с дачей Варавки, из окна тихо окрикнул Макаров:
- Ты куда?
С неизбежной папиросой в зубах, с какой-то бумагой в руке, он стоял очень картинно и говорил:
- Девицы в раздражении чувств. Алина боится, что простудилась, и капризничает. Лидия настроена непримиримо, накричала на Лютова за то, что он не одобрил "Дневник Башкирцевой".
Опасаясь, что Макаров тоже пойдет к девушкам, Самгин решил посетить их позднее и вошел в комнату. Макаров сел на стул, расстегнул ворот рубахи, потряс головою и, положив тетрадку тонкой бумаги на подоконник, поставил на нее пепельницу.
- Все, брат, как-то тревожно скучают, - сказал он, хмурясь, взъерошивая волосы рукою. - По литературе не видно, чтобы в прошлом люди испытывали такую странную скуку. Может быть, это - не скука?
- Не знаю, - ответил Клим, испытывая именно скуку. Затем лениво добавил: - Говорят, что замечается оживление...
- Книжное.
Клим промолчал, присматриваясь, как в красноватом луче солнца мелькают странно обесцвеченные мухи; некоторые из них, как будто видя в воздухе неподвижную точку, долго дрожали над нею, не решаясь сесть, затем падали почти до пола и снова взлетали к этой невидимой точке. Клим показал глазами на тетрадку:
- Что это?
- Проект программы "Союза социалистов". Утверждает, что община создала нашего мужика более восприимчивым к социализму, чем крестьянин Запада. Старая история. Это Лютов интересуется.
- От скуки?
Макаров пожал плечами.
- Н-нет, у него к политике какое-то свое отношение. Тут я его не понимаю.
- А во всем остальном, кроме этого, что такое он? Подняв брови, Макаров закурил папиросу, хотел бросить горящую спичку в пепельницу, но сунул ее в стакан молока.
- О, чорт!
Выплеснув молоко за окно, он посмотрел вслед белой струе и сообщил с досадой:
- На цветы. Пианино есть?
Он, очевидно, забыл о вопросе Клима или не хотел ответить.
- Зачем тебе пианино? Разве ты играешь? - сухо спросил Самгин.
- Представь - играю! - потрескивая сжатыми пальцами, сказал Макаров. Начал по слуху, потом стал брать уроки... Это еще в гимназии. А в Москве учитель мой уговаривал меня поступить в консерваторию. Да. Способности, говорит. Я ему не верю. Никаких способностей нет у меня. Но - без музыки трудно жить, вот что, брат...
- Пианино вон в той комнате, у матери, - сказал Клим.
Макаров встал, небрежно сунул тетрадку в карман и ушел, потирая руки.
Как только зазвучали первые аккорды пианино, Клим вышел на террасу, постоял минуту, глядя в заречье, ограниченное справа черным полукругом леса, слева - горою сизых облаков, за которые уже скатилось солнце. Тихий ветер ласково гнал к реке зелено-седые волны хлебов. Звучала певучая мелодия незнакомой, минорной пьесы. Клим пошел к даче Телепневой. Бородатый мужик с деревянной ногой заступил ему дорогу.
- На сома поохотиться не желаете, господин? Клим, без слов, отмахнулся.
- Сомок - пуда на два, - уныло сказал мужик ему вслед.
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился к реке, взглянул вверх по течению, вниз - Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим пошел домой и снова наткнулся на мужика, тот стоял на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво взглянув в лицо Клима, он уступил ему дорогу и сказал тихонько, почти в ухо:
- Солдатка тоже имеется... скусная!
Когда Клим взошел на террасу дачи, Макаров перестал играть, и торопливо поплыл сверлящий голосок Лютова:
- Народом обо всем подумано, милая Лидия Тимофеевна: и о рае неведения и об аде познания.
Огня в комнате не было, сумрак искажал фигуру Лютова, лишив ее ясных очертаний, а Лидия, в белом, сидела у окна, и на кисее занавески видно было только ее курчавую, черную голову. Клим остановился в дверях за спиною Лютова и слушал:
- Когда изгоняемый из рая Адам оглянулся на древо познания, он увидал, что бог уже погубил древо: оно засохло. "И се диавол приступи Адамови и рече: чадо отринутое, не имаши путя инаго, яко на муку земную. И повлек Адама во ад земный и показа ему вся прелесть и вся скверну, их же сотвориша семя Адамово". На эту тему мадьяр Имре Мадач весьма значительную вещь написал. Так вот как надо понимать, Лидочка, а вы...
