Николай Лейкин - Где апельсины зреют
Конуринъ сѣлъ за столъ и хлопнулъ ладонью по столу.
— Сегодня-же напишу супругѣ письмо, что подъ апельсинами бражничалъ. — Гарсонъ! Тащи сюда первымъ дѣломъ Капри бутылку, а вторымъ коньякъ.
— Ostriche, monsieur? спрашивалъ лакей, скаля зубы и фамильярно опираясь ладонями на столъ.
— Устрицы? И этотъ съ устрицами! Ну, тя въ болото съ этой снѣдью! Самъ жри ихъ. А намъ бифштексъ. Три бифштексъ! Три…
Конуринъ показалъ три пальца.
— Si, monsieur. Minestra?.. Zuppa? спрашивалъ лакей.
— Вали, вали и супу. Горяченькаго хлебова поѣсть не мѣшаетъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Macaroni al burro? продолжалъ предлагать лакей.
— Только ужъ развѣ, чтобъ васъ потѣшить, макаронники. Ну, си, си. Вали и макаронъ три порціи. Три…
Николай Ивановичъ въ свою очередь показалъ три пальца и прибавилъ, обратясь съ женѣ:
— Скажи на милость, какъ мы отлично по-итальянски насобачились! И мы все понимаемъ, и насъ понимаютъ. По ихнему устрицы — и по нашему устрицы, по ихнему баня — и по нашему баня.
— Да вѣдь ихъ языкъ совсѣмъ не трудный, отвѣчала Глафира Семеновна и крикнула вслѣдъ удаляющемуся лакею:- Желято, желято! Мороженаго порцію. захвати. Ума порція.
— Si, signora… на бѣгу откликнулся лакей.
Показался контролеръ и говорилъ:
— Неправда-ли, какая хорошая гостинница? Садъ… На скалѣ… Одинъ видъ на море чего стоитъ!
LXIX
Въ саду гостинницы "Голубой Гротъ" мало по малу стали скопляться пассажиры съ парохода. Пріѣхалъ на пароходной шлюпкѣ и капитанъ парохода, пожилой итальянецъ въ синей двухбортной курткѣ-пиджакѣ, застегнутой на всѣ пуговицы, и въ синей фуражкѣ съ золотымъ позументомъ. Онъ присѣлъ къ столу и тотчасъ-же принялся за устрицы, которыхъ ему подали цѣлую груду на блюдѣ. Контролеръ завтракалъ съ своими русскими земляками. За завтракомъ онъ успѣлъ сбыть Глафирѣ Семеновнѣ еще двѣ камеи, черепаховый портсигаръ и три гребенки. Завтракъ отличался обильными возліяніями. Бутылки съ густымъ краснымъ капрійскимъ виномъ и съ шипучимъ асти не сходили со стола. Погода во время завтрака стояла прелестнѣйшая. Солнце ярко свѣтило съ голубаго неба. Завтракъ происходилъ при звукахъ неумолкаемой музыки. Три рослыхъ, бородатыхъ, плечистыхъ, странствующихъ мандолиниста наигрывали веселые мотивы изъ оперетокъ и итальянскихъ пѣсенъ и пѣли, составляя изъ себя тріо. Подвыпившіе туристы щедро сыпали имъ въ шляпы серебряныя и мѣдныя монеты. Внизу подъ обрывомъ скалы столпились три четыре извощика и погонщика ословъ, рѣзкими выкриками предлагавшіе туристамъ ѣхать обозрѣвать островъ. Тутъ-же подпрыгивали босые, оборванные ребятишки, крикливыми голосами выпрашивающіе у туристовъ на макароны. Туристы кидали имъ внизъ со скалы деньги на драку и потѣшались свалкой. Какой-то жирный туристъ, нѣмецъ въ свѣтлой пиджачной парѣ и съ густымъ пучкомъ волосъ надъ верхней губой, забавлялся тѣмъ, что старался попадать мальчишкамъ десятисантимными мѣдными монетами прямо въ лица, и достигъ того, что двоихъ искровенилъ.
— Надо на ослахъ-то проѣхаться, сказала Глафира Семеновна. — А то уѣдемъ съ Капри, не покатавшись на ослахъ.
— Поѣзжайте, поѣзжайте, сказалъ контролеръ. — Сейчасъ я вамъ рекомендую самаго лучшаго осла и самаго лучшаго погонщика. А мы здѣсь посидимъ. Въ полчаса вы объѣдете весь городъ.
— Нѣтъ, нѣтъ. Я одна не поѣду. Ужъ ежели ѣхать, то всѣмъ ѣхать.
— Не хочется мнѣ, Глаша, ѣхать. Ну, что такое ослы? Ну ихъ къ лѣшему! проговорилъ Николай Ивановичъ.
— А развѣ лучше къ бутылкамъ прилипнувши сидѣть?
— Ѣдемте, барынька. Я съ вами вмѣстѣ поѣду, вызвался Конуринъ. — А только ужъ что насчетъ бутылки, то вы извините, я бутылочку съ собой въ дорогу возьму, а то безъ поддержанія силъ можно на ослѣ и ослабнуть.
— Полноте, полноте… Вы ужъ и такъ выпивши.
— Я? Ни въ одномъ глазѣ. Развѣ можно въ такой природѣ быть выпимши? Тутъ насквозь вѣтромъ продуваетъ. Ѣдемте, ѣдемте, сударушка.
Конуринъ всталъ изъ-за стола и покачнулся. Глафира Семеновна это замѣтила.
— Ахъ, Иванъ Кондратьичъ, вы качаетесь, сказала она.
— Дѣйствительно немножко споткнулся, а вѣдь на ослѣ-то я сидѣть буду. Сидя я твердъ. Только-бы оселъ не споткнулся. Коммензи, мадамъ, протянулъ ей Конуринъ руку.
— Нѣтъ, нѣтъ. Я одна пойду. А вы ужъ идите подъ руку съ бутылкой.
Они спустились со скалистой террасы внизъ къ осламъ и погонщикамъ. Ихъ сопровождалъ контролеръ. Николай Ивановичъ остался на верху и смотрѣлъ внизъ. Выбранный контролеромъ погонщикъ подставилъ Глафирѣ Семеновнѣ пригоршни рукъ и бормоталъ что-то по-итальянски, скаля зубы. Та недоумѣвала.
— Ступайте ему ногой на руки, ступайте. Онъ васъ подниметъ на осла, говорилъ контролеръ.
— Ахъ, ступать? Скажите только, чтобы онъ не хваталъ меня за ноги. Я щекотки до смерти боюсь.
— Осторожнѣе, Глаша, осторожнѣе! кричалъ Николай Ивановичъ сверху, изъ сада.
— Ай, aй, ай! взвизгнула Глафира Семеновна, но поднятая погонщикомъ, была уже на сѣдлѣ.
Конурина поднимали извощики и погонщики и тоже посадили на осла. Онъ возился съ бутылкой вина и не зналъ куда ее дѣть.
— Да передайте вы вино погонщику. Онъ понесетъ его за вами, говорилъ ему контролеръ.
— А вылакаетъ по дорогѣ? Смотри, не выпей, итальянская морда. Голову оторву.
Бутылка передана. Погонщикъ гикнулъ. Ослы побѣжали легкой трусцой.
— Тише, тише! визжала Глафира Семеновна.
Конуринъ восклицалъ:
— Чувствуетъ-ли въ Питерѣ супруга моя, что ея мужъ Иванъ Кондратьичъ на ослѣ ѣдетъ!
Черезъ четверть часа, однако, они вернулись. Глафира Семеновна вбѣжала на террасу разсерженная, съ распотѣвшимъ, краснымъ лицомъ.
— Невозможно было кататься. Конуринъ пьянъ и три раза съ осла свалился, заговорила она.
Конуринъ шелъ сзади. Шея его была вся увѣшана нитками коралловъ, которыя онъ купилъ по дорогѣ.
— Ужъ и пьянъ, ужъ и три раза свалился! бормоталъ онъ, покачиваясь. — И всего только одинъ разъ растянулся, да одинъ разъ сковырнулся, но это не отъ меня, а отъ осла.
Пароходъ долженъ былъ отвалить отъ острова въ три съ половиной часа и до отхода его времени оставалось еще слишкомъ часъ. Капитанъ, сытно позавтракавшій, пилъ кофе съ коньякомъ и подозрительно взглядывалъ на высящійся вдали Везувій. Надъ Везувіемъ виднѣлось изрядное облачко, которое постепенно росло. Онъ подозвалъ къ себѣ контролера, указалъ ему на облако и что-то сказалъ. Контролеръ поклонился, приподнявъ фуражку, подбѣжалъ къ Ивановымъ и проговорилъ:
— Простите, но я долженъ удалиться на пароходъ. Капитанъ опасается, какъ-бы на обратномъ пути на насъ не налетѣлъ шквалъ, и посылаетъ меня сдѣлать кой-какія распоряженія на пароходѣ.
— Шквалъ? Что-же это значитъ? — задала вопросъ Глафира Семеновна.
— Да не задулъ бы вѣтеръ и не разыгралась-бы качка. Видите это облако надъ Везувіемъ? Оно очень подозрительно.
Глафира Семеновна слегка поблѣднѣла.
— Неужели будетъ буря? — быстро спросила она.
— Буря не буря, а покачать можетъ. Да вы не пугайтесь. Что вы! Можетъ быть и такъ обойдется.
Контролеръ пожалъ всѣмъ руки и побѣжалъ садиться въ лодку.
А облако надъ Везувіемъ все увеличивалось и увеличивалось. Оно уже закрыло солнце. Голубая вода посѣрѣла. На тихомъ до сего времени морѣ показалась зыбь. Капитанъ быстро исчезъ отъ своего стола. Задулъ вѣтеръ.
— Николай Иванычъ, ужъ не остаться-ли намъ здѣсь на Капри ночевать въ гостинницѣ? — обратилась къ мужу Глафира Семеновна.
— Ну, вотъ еще! Да здѣсь на Капри съ тоски помрешь. Кромѣ того, у насъ взяты на сегодняшній вечеръ билеты въ театръ Санъ-Карло. Нѣтъ, нѣтъ, поѣдемъ въ Неаполь.
— А вдругъ буря? Я бури боюсь.
— Вотъ видишь, видишь. Говорилъ я тебѣ, что не слѣдовало на этотъ Капри ѣздить. Да и ничего на немъ нѣтъ особеннаго. Голубой гротъ — вотъ и все.
— А мало вамъ этого? Мало? Эдакая прелесть Голубой гротъ! Кромѣ того, на пароходѣ я себѣ очень дешево камей накупила, черепаховыхъ гребенокъ. А вѣтка съ апельсинами?
— На ослахъ помотались… проговорилъ заплетающимся языкомъ Конуринъ.
— Ну, насчетъ ословъ-то вы ужъ молчите. Все удовольствіе мнѣ испортили, огрызнулась на него Глафира Семеновна.
— Не я это, милая барынька! не я, а ослы.
А надъ островомъ Капри растянулась уже туча. Накрапывалъ рѣдкій дождь. Ивановы и Конуринъ начали разсчитываться за завтракъ и спѣшили на пароходъ.
— Господи! Пронеси. Ужасно я боюсь бури… шептала Глафира Семеновна.
Они сошли на пристань. Пароходъ давалъ свистки. Столпившіеся пассажиры поспѣшно садились въ лодки и направлялись на пароходъ. На пристани Конуринъ купилъ нѣсколько апельсинныхъ вѣтвей съ плодами и сидѣлъ въ лодкѣ какъ-бы въ апельсинномъ лѣсу. Нитки съ кораллами, купленныя у ребятишекъ на пристани, висѣли у него уже не только на шеѣ, а на плечахъ, на пуговицахъ пиджака. Кораллами была обмотана и шляпа.
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
