Анатолий Приставкин - Синдром пьяного сердца
- Будет вам змей, - пообещал я. - Зеленый, зато как просите... До усрачки... Если в шесть утра отвезете меня на Игоревом "Запорожце" в можайский мотель... Там меня ждут болгары-дальнобойщики, которые привезли ящик редчайших книг, и в семь часов они отгребут обратно... В свою, значит, Болгарию. Не приеду - книжечки мои тютю... полетят в мусорный ящик...
- Лады. А где зелье? - спросили дружки с вызовом.
- Зелье будет.
- Сколько?
- Сколько надо.
- Надо до усрачки.
- Будет...
- До бо-оль-шой... усрачки!
- До любой, - опрометчиво пообещал я.
- Ну смотри, - пригрозили гости и пошли плечом к плечу на стол, как пошли бы на стенку.
Многажды принимался я считать и сбивался, потому что выходил сплошной абсурд... И получалось, что в ту ночь выпили они около ведра. Ну, правда, и я помогал. К концу же они озверели, глаза налились кровью, у обоих, но у Витьки больше, он и сам покраснел, как его змей. Но при этом они рыкали на меня: где, мол, зелье, обещал, гони!
- А в мотель? - спрашивал я.
- Будет тебе мотель... Ты зелье гони!
Огляделся я и снял с полки драгоценный подарок из Болгарии: коллекция наиредчайших вин в стограммовых бутылочках с винтами... Мои дружки набросились на них так, будто до сих пор они ничего не пили: они высасывали коллекционные вина прямо из горлышка, откусывая для скорости железную пробку зубами и выплевывая на пол... При этом они кровожадно рычали. Скоро на столе возвышалась гора из пустых бутылок, за которой я уже не мог разглядеть моих пивунов. Впрочем, они как-то враз поднялись, потому что Игорь сказал: "Время четыре, значит, хватит". А Витька с побуревшей физиономией и безумными глазами стал искать среди пустых бутылочек что-то оставшееся, повторяя при этом: "Не хватит".
Они ушли в обнимку, придерживая друг друга. А в шесть Игорь вернулся за мной, как обещал, и сказал: "Едем".
Мы сели в машину, на заднем сиденье спал Витька Ильин. И была зима, гололед, и лип к стеклам мокрый снег...
Игорь вел машину, завывающую на всю вселенскую, как герой Талалихин на таран свой боевой самолет. Он вцепился в баранку и боялся только заснуть на ходу. Он постоянно клевал носом. Время от времени я его расталкивал, пытаясь при этом хоть что-то рассмотреть впереди за грязным стеклом в первом утреннем свете.
И ничего ну, ни-че-го-шень-ки не было там видно, лишь белая муть. Которая и могла называться зимним утром.
- Вот что, - придумал тогда я. - Мы будем петь. И я заорал как можно громче:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны...
- В строю стоят со-вет-ски-е тан-ки-сты... - подхватил срывающимся голосом Игорек, а я уже уверенней довел куплет до конца:
Своей любимой родины сыны...
- Россия, ты слышишь, твои сыны к тебе... Полны... (Только чем?) Быстры... И - мужества опять же... Это... как его... - зель-я да-вай! рявкнул откуда-то из-за спины проснувшийся от громкого нашего пения Ильин. И рыгнул нам в затылок крепким перегаром.
Братцы... Дружки мои... Это куда же мы с вами едем-то? А?
Куда? Куда? Куда?
А ЖИЗНЬ НАША И ВПРЯМЬ КОПЕЙКА
Конец у этой истории прост. Я вдруг вспомнил, что у моей куртки худые карманы и что-то могло, как не раз бывало, завалиться за подкладку.
Пошарил и - чудо - обнаружил там нашу простую, немного потертую русскую копейку. Это было то, что требовалось.
Но нужно было прикончить всю бутылочку (вот где скрывалась истина, скрытая дарителем и обозначенная еще римлянами: In vino veritas), чтобы прояснилось в душе и мозгах и я смог додуматься до подкладки.
Я опустил копейку в щель лифта, и сотворилось второе чудо: русская никчемная копейка, не стоящая ни черта, возвратила меня в мир людей. На первый этаж.
Я вышел в рассветный час в теплый город, разминая затекшие ноги, и по пути выбросил в урну пустую бутылочку из-под "Плиски".
Первого же прохожего, встреченного на улице, спросил, не знает ли он, случайно, где находится гостиница "Коньяк"?
Он пожал плечами и долго смотрел мне вслед, пытаясь понять, отчего этому чудаку, то есть мне, спозаранку так весело...
