Аркадий Аверченко - Хлопотливая нация (сборник рассказов)
– Неужели есть такая примета?
– Еще бы… Самая верная. Несчастье приносит.
– А ты знаешь, я ведь часто отвечал на вопрос: «Который час?».
– Ну вот, – улыбнулся я зловеще. – И пеняй сам на себя. Обязательно это к худу.
Он призадумался:
– Постой, постой… И верно ведь! Вчера у меня шапку украли в театре.
– Каракулевую? – спросил я.
– Нет, котиковую.
– Ну, тогда это ничего.
– А что?
– Примета такая есть. Пропажа котиковой шапки – в доме радость.
Он даже не спросил: в чьем доме радость – в его или воровском. Просиял.
– Я тоже с тобой выйду. Прислуга побежала за ворота – дай я тебе пальто подержу.
Я натянул с его помощью пальто, а когда он снял с вешалки свое, я сказал:
– Ты прости, но я тебе тем же услужить не могу.
– Почему?
– Такая примета есть: если гость хозяину пальто подает – в доме умереть должны.
Стряпухин отскочил от меня и наскоро натянул в углу сам на себя пальто.
Когда мы шагали по улице, он задумчиво сказал:
– Да, приметы есть удивительные. Есть счастливые, есть несчастливые. Но на днях я узнал удивительную штуку, которая приносит счастье и застраховывает от всяких неудач.
– Это еще что?
– Слоны. Одиннадцать слонов. Нужно купить одиннадцать штук от самого большого до самого маленького и держать их в доме. Поразительная примета.
– Что ж ты, уже купил их?
– Девять штук. Двух еще нет. Самых больших. Да они дорогие, большие-то. Рублей по тридцати… Кстати, ты не можешь одолжить мне пятьдесят рублей? Я бы завтра комплект уже имел.
– Что ты! Разве можно одалживать деньги в пятницу?! Есть такая приме…
– Да сегодня разве пятница? Нынче ведь четверг, – возразил он.
Сначала я растерялся, а потом улыбнулся с видом превосходства.
– Я знаю, что четверг. Но ведь четверг – это у нас?
– Ну да.
– А в Индии-то что теперь? Пятница!
– Пятница, – машинально подтвердил он, приоткрыв от недоумения рот.
– Ну вот. А слоны-то ведь индийские?
– Какие слоны?
– Да которых ты собираешься покупать!
– Предположим.
– То-то и оно. Как же можно в пятницу деньги давать взаймы? Несчастье… Страшная примета есть.
Он замолчал.
IIСтряпухин исчез на долгое время. Но однажды пришел ко мне расстроенный, с явными признаками на лице и в костюме целого ряда жизненных неудач.
– Эге, – сочувственно встретил я его. – Твои дела, вижу, неважные. Как поживаешь?
– Да, брат, плохо… У жены чахотка.
– Гнусная вещь, – согласился я. – Впрочем, вези ее на юг. Теперь это легко поправить можно.
– Да откуда же я денег-то возьму?
– А у жены-то были ведь деньги… я знаю… Несколько тысчонок.
– Были да сплыли. На бирже проиграл.
– Эх, ты, Фалалей! Ну, на службе возьми аванс.
– Хватился! Со службы уволили. За биржевую игру. Вы, говорят, еще наши деньги проиграете, казенные.
– Однако! А что же твой дядя какой-то? Помнишь, ты говорил: собирался умереть и тебе дом оставить.
– Да и умер. Только не тот дядя, а другой. Вдовец с двумя детьми. Детей мне оставил… Прямо беда!
– Так ты бы продал что-нибудь из обстановки… У тебя ведь обстановка хорошая, я помню, была…
Он тоскливым взглядом посмотрел на меня.
– Продано, брат. Почти все. Кроме слонов.
– Каких слонов? – удивился я.
– Да тех, что я, помнишь, говорил.
– А они дорогие?
– Рублей полтораста…
– Так ты бы их и пустил в оборот. Это ведь жене месяц жизни в Крыму.
Стряпухин откинулся назад и всплеснул руками:
– Что ты! Как же я могу их продать, когда они приносят счастье!
IIIЯ долго прохаживался по кабинету, бормоча себе под нос всякие рассуждения.
Остановился перед Стряпухиным и сказал:
– Дурак ты, дурак, братец!
– Почему?
– Такая примета есть.
Он бледно, насильственно улыбнулся.
– Вот ты теперь уже и ругаешься. Ругаться-то легко.
– И ругаюсь! Обрати внимание: не было у тебя этих слонов – жена была здорова, деньги в банке лежали и служба была. Появились слоны, которые, ты говорил, счастье приносят, – и что же!
– А ведь верно! – охнул он, побледнев. – Я совсем не обратил на это внимания… Действительно… Знаешь, тут есть какой-то секрет. Может быть, не одиннадцать слонов нужно, а какое-нибудь другое количество?
Я кивнул головой:
– Весьма возможно… И может быть, нужно было не слонов покупать, а каких-нибудь верблюдов или зайцев.
– А в самом деле! – ахнул он, приоткрыв по своей привычке от изумления рот.
– И может быть, не покупать их, а украсть нужно было…
– Да, да!..
– …и держать не в доме, а в погребе.
Оба мы замолчали. Он поднял опущенную голову и несмело спросил:
– Ну, как ты думаешь – верблюда или зайца? Я пожал плечами.
– Конечно, верблюда.
– Почему?
– Примета такая есть.
– А сколько их надо?..
– Тридцать восемь штук.
– Ого! – с оттенком уважения в голосе пробормотал Стряпухин. – Вот это число! Что же их… покупать нужно?
– Украсть! Только украсть! И держать в погребе на бочке с огурцами. Такая примета есть.
Он внимательно разглядывал выражение лица моего, и в глазах его я прочел легкое колебание.
– Что это ты?.. – робко заметил он. – Не то говоришь серьезно… не то насмехаешься надо мной.
Я горячо воскликнул:
– Что ты, что ты! Я говорю совершенно серьезно. Слоны ведь тебе не помогли, а? Одиннадцать слонов мал мала меньше. Ведь не помогли? Так?
– Не помогли, – вздохнул он.
– Ну вот! Попробуем верблюдов. Тридцать восемь верблюдов! Не купим их, а стащим в магазине: это и дешевле и практичнее. Поставим в погреб и посмотрим – не повернется ли фортуна к тебе лицом? Если все будет по-прежнему плохо – верблюдов к черту, купим лисиц или лягушек, индийских болванчиков, крокодилов, черта, дьявола лысого купим! Попробуем покупать по семнадцать, по тридцать три, по шестьдесят штук, будем держать их под полом, на крыше, в печной трубе – все испробуем, все испытаем!! Как только тебе повезет – стоп! Вот, значит, скажем мы, это и есть настоящая примета!
– Да ты это… серьезно?
– А то как же, братец? Слоны твои провалились – нужно искать других путей. Какой-то немец-профессор сделал свыше девятисот комбинаций лекарства, пока не наткнулся на настоящую. У нас будет девять тысяч комбинаций – но ничего! Ведь он открывал только новое лекарство, а мы ищем секрет счастья… Разрешить проблему счастья – какая это великая миссия!!
– Да ведь этак всю жизнь провозишься…
– А ты что же думал? И провозишься. Он устало опустил голову:
– Боже, как все это неопределенно… А может быть, вся штука в том, что слонов нужно не одиннадцать, а двенадцать. Прикупим еще одного…
– Может быть! Жаль, что это не ослы. Если бы ты имел одиннадцать ослов, то двенадцатого и прикупать бы не стоило.
С видом человека, окончательно запутавшегося в сложной тине жизни, он поднял на меня глаза:
– Почему?
IVУходя, он небрежно спросил, боясь выказать интерес к ответу и вызвать тем новые мои насмешки:
– Сколько, ты сказал, верблюдов?
– Тридцать восемь, – ехидно улыбнулся я. – Думаешь купить?
– Нет, не то. А вот нужно бы запомнить цифру тридцать восемь. Буду нынче в клубе, возьму карту лото с этой цифрой.
– Ага! Ты и этим занимаешься? Что же, везет?
– Пока нет.
И в глазах его светилось отчаяние.
– Почему? – допрашивал я безжалостно. – На какую, например, цифру ты вчера брал карту?
– Восемьдесят шесть. Счастливое число. Мой кузен Гриша на эту цифру в лотерею корову выиграл.
– Значит, и ты выиграл?!!
– Нет, – робко прошептал он, запуганный моим криком, моими оскорблениями, моей иронией.
Я схватил его за шиворот.
– Так как же ты, каналья, находишь это число счастливым?!
– Постой… Пусти! Я бы, может быть, и выиграл, а только, уходя из дому, забыл ключ и с дороги вернулся. А это считается очень нехорошо. Примета…
* * *Рассказанную мною правдивую историю я считаю очень нравоучительной.
Тем не менее я уверен, что среди моих читателей найдется пара-другая людей, которые запомнят цифры 38 и 86.
И подумают они: «Что ты там себе ни говори, а мы на эти цифры возьмем карточку и сыграем в лото».
Так и быть, сообщу я для них еще одну, самую верную счастливую цифру: пятьдесят девять.
Играйте на нее… Замечательная цифра.
А проиграете, – значит, покойника встретили или кошка дорогу перебежала.
Так вам и надо! Мне все равно вас не жаль.
Бельмесов
– Иван Демьяныч Бельмесов, – представила хозяйка.
Я назвал себя и пожал руку человека неопределенной наружности – сероватого блондина, с усами, прокопченными у верхней губы табачным дымом, и густыми бровями, из-под которых вяло глядели на божий мир сухие, без блеска, глаза, тоже табачного цвета, будто дым от вечной папиросы прокоптил и их. Голова – шишом, покрытая очень редкими толстыми волосами, похожими на пеньки срубленного, но не выкорчеванного леса. Все – и волосы, и лицо, и борода было выжжено, обесцвечено – солнцем не солнцем, а просто сам по себе человек уж уродился таким тусклым, невыразительным.
