Якуб Колас - На росстанях
- Поезжайте домой, - говорит он подводчику. - Учительница здесь останется.
- Здесь так здесь. Но зачем я битый час стоял?
Возчик поворачивает коня, бубнит что-то себе под нос и отъезжает.
Лобанович возвращается в квартиру, а Ольга Викторовна по какой-то аналогии вспоминает один случай из своей жизни и рассказывает о нем.
- Однажды в Смоленске останавливает меня оборванный человек интеллигентного вида: "Дайте мне, барышня, на выпивку". - "Сколько же вам дать?" - спрашиваю. Оборванный человек глубокомысленно приставляет палец ко лбу. "Представьте себе, барышня, впервые в жизни наталкиваюсь на такой вопрос! Ну, дайте, чтобы можно было червяка залить". - "Понятие "залить червяка" - вещь неопределенная и растяжимая: одному и "крючка" достаточно, а для другого "крючок" - капля в море", - замечаю ему. "Совершенно справедливо. Я именно из категории тех, для кого "крючок" - капля в море... "
Ольга Викторовна как бы спохватывается и говорит:
- Может быть, коллега, я вам мешать здесь буду? Бестолковая я!
- Нисколечко! - успокаивает ее Лобанович. - Квартира моя просторная, и даже кушетка мягкая есть.
- Да вы буржуй! - смеется Ольга Викторовна.
- Я только пользуюсь, можно сказать, от вашего брата.
- Как так?
- Тут была когда-то учительница, которой симпатизировал инспектор. Это он для нее приобрел такую буржуйскую роскошь. Так что вы на нее имеете большее право, чем я.
- Ну ладно! - соглашается Ольга Викторовна. - Будем считать этот вопрос исчерпанным. А теперь хотела бы я просить, коллега, чтобы вы ввели меня в курс школьного дела, ведь я в нем ни черта не понимаю. Не знаю даже, как и приступить к нему.
- Ну что ж, расскажу вам, как и что. Только с вас за это магарыч, ведь даром, говорят, и коза не прыгает, - шутит Лобанович.
- За этим дело не станет. Приезжайте ко мне, угощу, - смеется учительница.
- Ну, если так, слушайте. Прежде всего вам нужно собрать учеников. Обычно это делается так: вы назначаете день сбора, а староста - можно и через попа - оповещает родителей, чтобы посылали в школу детей. Соберутся дети, вы их запишете в особый журнал... Вот это все я покажу вам...
Лобанович приносит журналы и раскладывает их перед учительницей, показывает, в каком журнале и что надо записать.
- Как видите, журнал сам подсказывает, как и что записывать. Но это пустяки. Самое паршивое в нашей учительской практике то, что одному человеку приходится вести работу с четырьмя группами, а у вас еще и школа многолюдная - около ста детей наберется.
- Что вы говорите! Около ста человек? И четыре группы! Да ведь это же свинство! Что же я буду делать?.. Охти, головонька моя!
Страх и недоумение отражаются на лице Ольги Викторовны. Лобанович смотрит на нее, а затем хохочет.
- Так это же обычное явление в наших школах, - замечает он.
- Но я не могу себе представить, как можно вести работу в таких условиях. И все четыре группы в одной комнате?
- А как же иначе? Страшного здесь ничего нет. Нужно только заранее распределить свою работу таким образом, чтобы у вас всегда была группа, где вы будете вести основную работу, а другие группы тем временем пусть занимаются сами под вашим контролем. Группы вы меняете, чередуете, но ни одну не упускаете из виду, иначе в классе будет шум, беспорядок.
- Невеселые вещи рассказываете вы мне, Андрей Петрович. Если бы знала, не приехала бы к вам... Миленький Андрей Петрович, научите же меня распределить работу так, чтобы удобно было вести ее!
- Вы так хорошо попросили меня, что я должен научить.
Лобанович приносит свое расписание работы в школе. Садятся рядом. Учитель показывает ей расписание и объясняет. Ольга Викторовна присматривается, начинает разбираться и совсем веселеет.
- Ну, я спишу ваше расписание, сдеру его до буквы. Дайте мне, пожалуйста, лист бумаги... Ах, как славно, что я к вам заехала и как умно вы поступили, что не пустили меня!
Она снова оживляется, с жаром принимается за работу. Через четверть часа они окончили переписывание.
- Ну, теперь меня не возьмешь за рубль двадцать! - говорит учительница, пряча расписание.
Речь ее развязная, бойкая. С Лобановичем держится по-товарищески. Лобанович присматривается к ней, раздумывает, к какой категории женщин ее отнести. Она напоминает ему тургеневскую нигилистку.
- Ну, как вы вообще смотрите на свою учительскую миссию? - спрашивает он.
- Ох, скажу вам, нудное это дело! Да я его и не знаю. А вы так напугали меня, хотелось повернуть отсюда и дать драпака. Я только утешаю себя тем, что, к счастью, вы мой сосед, и надеюсь, что вы поможете мне, если я иногда упрусь лбом в стену.
- Видите, Ольга Викторовна, все дело в том, чтобы полюбить свою работу. Если вы полюбите ее и увлечетесь ею, то найдете способ устранить и преодолеть препятствия, когда они встретятся.
- Чтобы полюбить свое дело, нужно еще и верить в его смысл, - замечает Ольга Викторовна. Она опускает глаза, будто веры у нее как раз и не хватает, только сказать она об этом не отваживается.
- Но ведь вы, наверное, верите, если выбрали себе учительскую дорогу.
- Вы думаете, все учителя так увлечены своим делом, что целиком отдаются ему? - вопросом отвечает Ольга Викторовна, видимо уклоняясь от прямого ответа. Потом она поднимает глаза на Лобановича. - Андрей Петрович, скажите, пожалуйста, добро вы творите народу или зло, забивая головы детей и их чистые души всякой казенной трухой?
"Ах, вот ты какая!" - думает Лобанович и чувствует, как больно уколола его эта странная девушка.
- Тот, кто знает, что он сознательно начиняет детские мозги этой, как вы называете, казенной трухой, тот мерзавец, либо несчастный, безвольный человек, или просто ремесленник, готовый за деньги делать все что хочешь. Но что мешает отбросить эту труху и направить внимание детей в другую сторону?
- Как же это сделать? - спрашивает Ольга Викторовна.
- Вот это и надо обдумать. Я знаю, что такая работа в тайне не останется.
Дальнейший разговор сближает их, рассеивает недоверие и настороженность, которые мешают проявлению искренности и прямоты в отношениях людей, особенно малознакомых.
Ольга Викторовна рассказывает, как летом она жила среди студентов и учителей, какие разговоры велись между ними, как враждебно настроены они против этой "казенной трухи". У нее есть интересные книги, которыми она охотно поделится со своим соседом. Беседа тянется за полночь, пока Лобанович, как хозяин, не вспоминает, что учительница устала с дороги, что ей нужно отдохнуть.
А со двора на них смотрит не одна только черная, молчаливая ночь: дьячок Ботяновский стоит на границе света, падающего из окна учительской квартиры, и густо нависшей над землей тьмы. Он пристально всматривается в молодую пару, ловит каждое движение их мысли на лицах. В его голове копошатся разные предположения, догадки, а когда он убеждается, что эта чернявая стриженая девушка остается здесь ночевать, удивлению и возмущению дьячка нет предела.
XIX
Ольга Викторовна взяла с Лобановича слово, что он в ближайший праздничный день наведается к ней. На этом они и расстались.
А тем временем дьячок Ботяновский не мог удержаться, чтобы не рассказать соседкам-поповнам, отцу Николаю и лесничему о позднем визите учительницы к его соседу и - что еще было интересно - о ее ночевке в его квартире. Дьячок при этом не пожалел красок, чтобы описать все подробно: как они пили чай, как она вытирала стаканы, как он подсаживался к ней и как она наклонялась к нему. И это все дьячок видел случайно, проходя мимо школы.
- Подумайте, что творится на свете! Чему же они могут научить детей? возмущался дьячок.
Добродетельные поповны выслушали с большим интересом рассказ дьячка. Слушая, они переглядывались, а по их лицам пробегали иронические улыбки.
- А какая она, красивая? - спросила младшая поповна, Антонина, более живая и ехидная.
- Стриженая! - ответил дьячок, и это слово прозвучало в его устах как равнозначное слову "пропащая". - А какая она дальше, одному Вельзевулу, князю тьмы, известно. Блудница содомская!
- На красоту теперь не смотрят, - сокрушенно замечает старшая, Глафира, считающая себя красивой. - А пример тому - безносая Ганна и Митрофан Васильевич. - И она вздыхает.
Оставшись вдвоем, поповны долго обсуждали это происшествие и изливали всю горечь своего застарелого девичества. А Ганне учинили допрос, - ведь интересно же узнать еще что-нибудь новенькое!
- И долго они сидели? - спрашивает Антонина.
- Не знаю, паненочка. Я уже легла спать, а они еще сидели.
- И она сама вытирала стаканы?
- А кто ее знает! Взяла у меня полотенце.
Ганна боится сказать что-нибудь лишнее: ведь учителя она уважает и ничего плохого в нем не видит.
- А где она спала? - спрашивает теперь уже Глафира.
- На кушетке.
- А он где спит?
- А он - в этой маленькой комнатке, что возле кухни.
- А ночью не вставал он? Не слыхала?
