Виктор Лысенков - Тщеславие
Почему некоторые события выглядят в ярком, почти белом цвете? На той планерке, редактор, чтобы осечь возможные наскоки на необычный для провинции материал, упредил всех: шурша номером газеты, он сказал: "Хочу заметить. Материал Сергея Егоровича "Погоня, погоня в горячей степи" необычен для нас. Но, думаю, мы все должны извлечь из него урок как по поиску новых (может, не настолько броских форм), и, что особенно важно - материал как бы включен в нашу культурную традицию, удачно перекликается с любимым в народе фильмом, причем, не в лоб, но и там и здесь - борьба с врагами советской власти, с теми, кто не хочет принимать наш образ жизни, а заголовок как бы протягивает нить традиции от тех, героических времен к нашему времени". Сергею виделось сейчас, что вся комната залита ярким белым цветом (это несли на несколько минут кварцевую лампу, чтобы убить всех микробов. Но он не знал этого, как не знал и того, что все яркие эпиоды виделись как раз в такие моменты, хотя главными в своей жизни он бы не назвал, как и этот - с милицейской погоней. Пошутил - и только). Но опять же - он не знал, как дорого ему будет стоить эта шутка: шеф выписал премию - аж тридцать рублей и по всем правилам газетно-провинциального этикета ее полагалось немедленно пропить. Сергей сразу стал популярным человеком среди этих разночинцев, как он назвал редакционный коллектив. Семь бутылок водки на дюжину человек оказалось в самой норме, той самой, после которой из карманов выгребают последние рубли, чтобы "добавить". В шуме и гаме большой секретарской комнаты к нему всегда подходил кто-нибудь из сотрудников, чтобы спьяну поведать самое сокровенное. Один так прямо и сказал ему: "Слушай, я рад, что ты появился здесь. А то я совсем один среди этого быдла. Я же пишу стихи, а они - не понимают. Даже шеф печатает только к какому-нибудь празднику - ну там к Первому мая или к седьмому ноября. Иногда - к Новому году. А ведь вроде грамотный - даже ВПШ окончил...". Но больше всего его поразил один человек в шляпе. Он был единственный, кто не снимал ею практически никогда - разве что напланерках у редактора да на партсобраниях. Он зашептал Сергею на ухо, тычясь в него пьяным носом: "Ты, наверное, думаешь, что поймал бога за бороду? Что написал эту свою погоню - и все? Да хоть сто погонь напишу - это смысла жизни не прибавит". Сергей спросил его: "А в чем смысл жизни?". Пьяный зло посмотрел на него и выдал: "А то ты сам не знаешь? Не знаешь? - он схватил Сергея за отворот костюма. Сергей легко избавился от "мертвой хватки". "Ну ладно - я вижу, ты - сильный? Ни хуя подобного! Ты такой же слабак, как и я. Ты ведь из столицы уехал не книгу писать. Верно? И оттуда можно было ездить в командировки. Или взять творческий отпуск. Здесь ведь замешан женский вопрос. Верно?? Сергей подумал, что какая-то сорока уже донесла о его отношениях с Верой. Но - вряд ли: они своих отношений не офишировали и даже там об этом знали одна-две Вериных подруги. Не больше. И потому он смело спросил шляпу: "А почему ты решил, что тут замешан "женский вопрос?". Тут вовремя подпорхнула киска из отдела культуры и спросила: "Ой, тут о женском вопросе? Не про меня ли?" - и - засмеялась. "Знаете что - пойдемте ко мне в общежитие, мальчики. Все все равно не пойдут, а вы с Мишей (а у шляпы есть, оказывается, имя!) не откажетесь ведь?". Он понял, что его кадряд в наглую и согласился. Дома у Марины было чистенько, как в светелке царевны. На кухне она успела сообщить Сергею, пока шляпа ждала закусок и выпивки (по пути они купили еще бутылку водки и три "сухача": "Ты не обращай на него внимания. Он сегодня не в настроении - значит, жена в очередной раз ушла к маме. Как они живут - сам черт не поймет. Только мне кажется, что он - любит ее, а она его - не очень. Даже совсем не любит. Мы за пять лет так привыкли к этим концертам". В этом двойном воспоминании тренькнуло болью родное имя (ну появилась бы сейчас на секундочку?). Потом Марина добавила: "Он сейчас выпьет свои сто пятьдесят и пойдет домой - он никогда не останется ночевать, чтобы его Джультетта не выкинула его вообще". Сергей удивился, как можно отправлять домой в таком состоянии человека на другой конец города - все равно у Марины две комнаты. "Да ты не переживай! Он на "автомате дойдет до остановки - тут тридцать метров, а конечная автобуса - прямо у подъезда его дома. Если свалится - соседи занесут". Марина хорошо знала повадки шляпы: и что он один не зайдет ни к какой женщине и своей ненаглядной, когда она вернется, соскучившись по мужскому телу (это будет самая радостная ночь в жизни шляпы, хотя чуть ли не сразу за этим пойдут ссоры, упреки и какой он осел, что пошел работать в газету - вон Иркин печет глазированные пряники так у него дом и в доме все - в коврах. И на курорт Иркин ездит каждый год) почему не берет жену - да детей много, ответила Марина, хотя Сергей знал истинную причину - на море только покажи червонец из кармана и уже будешь лежать в чьей-нибудь постели). И действительно, выпив стакан водки, Мишаня (так обращалась к нему Марина) засобирался домой: "Ну, мне пора. Не, не - не уговаривайте! У вас есть еще сухое вино - мне его мешать нельзя - утром голова будет болеть (даже под шляпой? - съерничало в голове у Сергея). А Марина, чтобы показать всю свою правоту по знанию Мишаниной жизни, сказала, хитро улыбаясь Сергею: "Ну чего тебе спешить? Жена, наверное, в командировке, раз ты так поздно задержался. Оставайся здесь (и сама, мол, останусь в невинных - вдвоем - спите, пожалуйста, а то ведь и Сергея одного налажу. Хотя все знали, что это - не так). Но Мишаня ответил: "Дома - не дома - квартиру бросать нельзя. Вдруг там затопит кто. Или еще что... нет, я поехал". Его не стали провожать - выглядело бы глупо, и через минуту неровный Мишанин шаг стих на лестнице. Сергей не верил, что Мишаня дойдет даже до автобуса. Марина заметила его тревогу: Да ты не переживай! Я ему через сорок минут позвоню - я знаю, он ждет звонка от жены, так что не будет спать часов додвух". Час - небольшое время, тем более, что у них было много сухого вина, Марина жарила на кухне рыбу - накануне она ездила на искусственное море и притащила всего себе минимум на месяц. На халяву, конечно. Он успел оценить ее - да, действительно киска, как он сразу определил ее для себя - небольшая, подвижная, с мягкими движениями и мягким вкрадчим взглядом. Через час она позвонила "шляпе": Да, это я, Марина. Как ты? Нормально добрался? Ну я рада - не буду волноваться. До утра, мой дорогой. Целую". Это была формальность - "целую": но она наверняка больно ранила Мишаню, поскольку он хотел бы услышать от другой.
Ночь с Мариной не была ни плохой, ни хорошей. Даже больше хорошей. Сергей уже начал приходить к выводу, что женщины бывают двух категорий: либо хорошие, либо очень хорошие. Но утром он ей сказал: "Это - мой последний визит. Я не хочу, чтобы мой вопрос решал обком. Тут через неделю все и все будут знать - поверь - я тут отработал три года в "молодежке" собкорром. Приходилось снимать девочек только с комбинатов - без связей, почти без знакомств... Ладненько?". Марина ничего не ответила, из чего он сделал совершенно верный вывод, но помочь ей ничем не мог: здесь ему надо было поработать еще несколько месяцев и уйти "без хвоста".
А Мишаня на работе больше ни разу не заговаривал с ним о "женском вопросе". Только вот Марина иногда покажет на Мишаню, какой он радостный и ему станет ясно, что сегодня он провел ночь с любимой женщиной в одной постели. ... Что было самым главным в работе этой, первой, редакции? Пожалуй то, что какой-то тип в шляпе легко разгадал причину появления его, Сергея, в провинциальной газете. Сергей понял, что если сам человек не упирался всеми ногами и рогами в какую-нибудь непростую задачу, то вряд ли он поймет других. Мишаню можно было презирать за любовь, к судя по всему, весьма недалекой женщине. А он - какой-никакой - журналист. Ну, если и не журналист, газетчик. Видит много людей, много чего слышит и знает. А за что, собственно, презирать Мишаню? Кто знает тайну, почему любима эта, а не та? Или тот, а не этот? Каких там загадок понаготовила мать-природа? Ведь он любит (и только ее и всегда!) одну Земму. Ну ладно - она умна. Проницательна. Благородна. Красива. Но что, ее внутренний мир очень уж и волновал его? Да ничего подобного! Он тогда очень хотел быть фигурой ну никак не меньше Маяковского, а может - и больше. Другая же эпоха, другой размах. Это он потом наткнется на непонятные вещи: тот же чудак Шекспир написал свои сонеты не в эпоху революционных потрясений, индустриализации или там коллективизации. Или развернутого строительства коммунизма. Но ладно, Шекспир - он вот, рядом. Всего четыре века. А как этот древний халдей за две с лишним тысячи лет до нашей умной эпохи, телевизоров и телефонов, аотмных бомб и лазерного оружия и еще черт знает чего додумался, нет, увидел чувственное в танцах женщин, как эти сами женщины понимали, что делали. Да...- "Приседая, низко задами тряся". Даже дубовый перевод впечатляет... Или этот спорный старец взял да и одной строчкой огрел: в воей "Илиаде": И юные девы желанные всем". Вот так: желанные всем. Это потом наш поэт скажет: "Любви все возрасты покорны. Так он учился в Лицее и греков читал в подлиннике, а не в переводе своего друга Гнедича.
