Александр Радищев - Путешествие из Петербурга в Москву (сборник)

«Зрилась сия колесница лететь по наверхности водной».

«И трепетались играньми ветра, вьясь, извиваясь».

Ужасный в сердце ад,

Любовь меня терзает;

Твой взгляд

Для сердца лютый яд,

Веселье исчезает,

Надежда погасает,

Твой взгляд,

Ах, лютый яд.

Несчастный, позабудь…

Ах, если только можно,

Забудь,

Что ты когда-нибудь

Любил ее неложно;

И сердцу коль возможно,

Забудь

Когда-нибудь.

Нет, я ее люблю,

Любить вовеки буду;

Люблю,

Терзанья все стерплю,

(Ее не позабуду)

«И верен ей пребуду;

Терплю,

А всё люблю.

Ах, может быть, пройдет

Терзанье и мученье;

Пройдет,

Когда любви предмет,

Узнав мое терпенье,

Скончав мое мученье,

Придет,

Любви предмет.

Любви моей венец

Хоть будет лишь презренье,

Венец

Сей жизни будь конец;

Скончаю я терпенье,

Прерву мое мученье;

Конец

Мой будь венец.

Ах, как я счастлив был,

Как счастлив я казался;

Я мнил,

В твоей душе я жил,

Любовью наслаждался,

Я ею величался

И мнил,

Что счастлив был.

Всё было как во сне,

Мечта уж миновалась,

Ты мне,

То вижу не во сне,

Жестокая, смеялась,

В любови притворялась

Ко мне,

Как бы во сне.

Моей кончиной злой

Не будешь веселиться,

Рукой

Моей, перед тобой,

Меч остр во грудь вонзится.

Моей кровь претворится

Рукой

Тебе в яд злой.»

Первая половина 1770-х годов (?)

Тако предвечная мысль, осеняясь собою

И своего всемогущества во глубине,

Тако вещала, егда все покрытые мглою

Первенственны семена, опочив в тишине,

Действия чужды и жизни восторга лежали,

Времени круга миры когда не измеряли.

Един повсюду и предвечен,

Всесилен бог и бесконечен;

Всегда я буду, есмь и был,

Един везде вся исполняя,

Себя в себе я заключая,

Днесь всё во мне, во всем я жил.

Но неужель всегда пребуду

Всесилен мыслью, мыслью бог?

И в недрах божества забуду

То, что б начати я возмог?

Или любовь моя блаженна

Во мне пребудет невозженна,

Безгласна, томна, лишь во мне

Всевечно жар ее пылая,

Ужель, бесплодно истлевая,

Пребудет божества во дне?

Расшири́м себе пределы,

Тьмой умножим божество,

Совершим совета меры,

Да явится вещество.

Вострепещи днесь, упругое древле ничто!

Ветхий се деньми грядет во могуществе стройном,

Да сокрушит навсегда смерть во царстве покойном,

Всюду да будет жизнь, радость, утехи.

Но что

Начнем?

Речем:

Возлюбленное слово,

О первенец меня!

Ты искони готово

Во мне, я ты, ты я.

Тебе я навсегда вручаю

Владычество и власть мою,

В тебе любовь я заключаю,

Тобою мир да сотворю.

Исполнь божественны обеты,

Яви твореньем божество,

Исполнь премудрости советы,

Твори жизнь, силу, вещество.

Тобою я прославлюсь,

Бездействия избавлюсь,

Ты то явишь, что я возмог,

А я в себе почию, бог.

Мертвые днесь развевайтеся сени,

Жизни начало зиждитель дает;

В жизни всегдашней не будет премены,

Мрачна пустыня познает, что свет.

Слово

Начнем творить – что медлю я?

Иль воля вечного бессильна?

Иль мысль его не изобильна?

Иль зрит препону власть моя?

Часть хора

Нежная любовь тревожит

Бесконечные судьбы,

И гаданье скорби множит

Мира будущи беды.

Часть хора

Отверзись, мрачная пучина,

Грядущего пади покров,

Явися, будуща судьбина,

Предел тебе положит бог!

Се исчезает пред взором всезрящим

Века не суща еще темнота,

Се знаменуют рок словом горящим

Мира грядуща всевечны уста.

Единым взором всё объемля,

Что было, есть и может быть,

Закону моему не внемля —

Во страхе господа ходить,

Я зрю, что тварь не пожелает;

Кичася гордостью, взмечтает,

Что всей она природы царь.

О бренна и немощна тварь!

Почто против отца дерзаешь?

Или, ослушна, быти чаешь

Блаженною сама собой?

Я мог бы днесь, предупреждая

И мысль мою переменяя,

Быть твари повелеть иной.

Не ярый слабостей я мститель,

Отец всещедрый и зиждитель:

Любовию к тебе горю.

Чуждаться будешь совершенства,

Но корень твоего блаженства

В тебе нетленен сотворю.

О любовь несказанна,

Прежде века избранна,

В тебе жизнь и начало

В мире всё восприяло.

Взора пространства пустыни все с трепетом вечна

В сретенье радостным ликом грядут,

Бездну безвещия зыблет днесь мочь бесконечна,

Мертвые жизнь семена с нетерпением ждут.

Божественна утроба рдеет,

Клубя в рожденье вещество,

Любовь начально семя греет,

Твореньем узришь божество.

Мысль благая, совершайся,

И превечно исполняйся

Отца мудрости совет,

Да окрепнет в твердь пучина,

Неизмерима равнина,

Где пространство днесь живет.

Оживись, телесно семя,

Приими начало, время,

И движенье, вещество,

Твердость телом,

Жизнь движеньем, —

Се вещает божество.

1779—1782 (?)

О! если то не ложно,

Что мы по смерти будем жить, —

Коль будем жить, то чувствовать нам должно;

Коль будем чувствовать, нельзя и не любить.

Надеждой сей себя питая

И дни в тоске препровождая,

Я смерти жду, как брачна дня;

Умру и горести забуду,

В объятиях твоих я паки счастлив буду.

Но если ж то мечта, что сердцу льстит, маня,

И ненавистный рок отъял тебя навеки,

Тогда отрады нет, да льются слезны реки.

Тронись, любезная! стенаниями друга,

Се предстоит тебе в объятьях твоих чад;

Не можешь коль прейти свирепых смерти врат,

Явись хотя в мечте, утеши тем супруга…

1783

О! дар небес благословенный,

Источник всех великих дел,

О вольность, вольность, дар бесценный,

Позволь, чтоб раб тебя воспел.

Исполни сердце твоим жаром,

В нем сильных мышц твоих ударом

Во свет рабства тьму претвори,

Да Брут и Телль еще проснутся,

Седяй во власти да смятутся

От гласа твоего цари.

Я в свет исшел, и ты со мною;

На мышцах нет твоих заклеп;

Свободною могу рукою

Прияти данный в пищу хлеб.

Стопы несу, где мне приятно;

Тому внимаю, что понятно;

Вещаю то, что мыслю я;

Любить могу и быть любимым;

Творю добро, могу быть чтимым;

Закон мой – воля есть моя.

Но что ж претит моей свободе?

Желаньям зрю везде предел;

Возникла обща власть в народе,

Соборный всех властей удел.

Ей общество во всем послушно,

Повсюду с ней единодушно;

Для пользы общей нет препон;

Во власти всех своей зрю долю,

Свою творю, творя всех волю, —

Вот что есть в обществе закон.

В средине злачныя долины,

Среди тягченных жатвой нив,

Где нежны процветают крины,

Средь мирных под сеньми олив,

Паросска мармора белее,

Яснейша дня лучей светлее,

Стоит прозрачный всюду храм;

Там жертва лжива не курится,

Там надпись пламенная зрится:

«Конец невинности бедам».

Оливной ветвию венчанно,

На твердом камени седяй,

Безжалостно и хладнонравно,

Глухое божество судяй.

Белее снега во хламиде,

И в неизменном всегда виде,

Зерцало, меч, весы пред ним.

Тут истина стрежет десную,

Тут правосудие ошую, —

Се храм Закона ясно зрим.

Возводит строгие зеницы,

Льет радость, трепет вкруг себя,

Равно на все взирает лицы,

Ни ненавидя, ни любя.

Он лести чужд, лицеприятства,

Породы, знатности, богатства,

Гнушаясь жертвенныя тли;

Родства не знает, ни приязни;

Равно делит и мзду и казни;

Он образ божий на земли.

И се чудовище ужасно,

Как гидра, сто имея глав,

Умильно и в слезах всечасно,

Но полны челюсти отрав,

Земные власти попирает,

Главою неба досязает,

Его отчизна там, – гласит;

Призра́ки, тьму повсюду сеет,

Обманывать и льстить умеет