Аркадий Аверченко - Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
— Камарилья! — воскликнул Фармацевт и отдёрнул руку.
— Ты говоришь? — спросил Брут с удивлением, услышав непонятное слово.
— Что вы мне так расписываете вашего Юлия Цезаря? Просто-напросто у вас рабская душа, и больше ничего! — надменно воскликнул Фармацевт, и пошёл дальше, даже не взглянув ещё раз на Брута.
— Рабская душа? — с удивлением повторил Брут, глядя вслед Фармацевту.
— Кто говорит здесь против тирании? — раздался голос.
И путь Фармацевту преградила огромная, широкоплечая фигура.
— Это я! — отвечал Фармацевт, смотря на великана снизу вверх. — С кем имею честь?
— Когда говорят о меткой стрельбе, — вспоминают моё имя. Моё имя вспоминают, когда говорят о свободе! — отвечал гигант. — Я родился на берегах кристальных озёр и вырос, дыша кристальным воздухом снежных вершин. Моими учителями были горные орлы. У них научился я любви к свободе. Гельвеция — имя моей прекрасной родины. Она свободна, и я чувствую себя счастливым даже здесь, куда одна и та же стрела привела и меня, и моего притеснителя Гесслера! Меня звали Вильгельмом Теллем. Моё имя значит «свобода».
— Буржуазная республика!
И Фармацевт сверху вниз посмотрел на коленку великана.
— Буржуазная республика, я вам говорю! — Буржуазное благополучьице, где люди служат в лакеях, в надежде когда-нибудь открыть собственную гостиницу. Большой отель, где хорошо приезжим, а постоянные жители состоят из швейцаров и коридорных. Свобода чистить сапоги приезжим. Внук г. Гесслера выставляет свои сапоги в коридор, а ваш внук, г. Вильгельм Телль, берёт их и ему чистит. Я попрошу вас дать мне дорогу, г. Вильгельм Телль! По моему мнению, вы только напрасно нагрубили г. Гесслеру, — и больше ничего!
И он прошёл мимо.
— Н-да! Это называется — здорово! — в раздумье сказала тень Вильгельма Телля, сняла шляпу с огромным пером и почесала у себя в затылке.
— Кто это так громко разговаривает? Давно я не слыхал, чтобы здесь громко разговаривали! — раздался громовой голос.
И из группы людей, — у всех была красная полоса на шее, — отделился великан с безобразным лицом и маленькими, но как угли, горящими глазами.
Он протянул огромную руку Фармацевту и назвал себя:
— Гражданин Дантон! Привет и братство, патриот!
— Патриот?
Фармацевт сморщил нос и процедил сквозь зубы:
— Черносотенец!
— Ах, ты! — загремел Дантон. — Да убирайся ты ко всем чертям!
И в розовом дрожащем свете от дальних костров черти увидели Фармацевта.
— Вот он! Вот он!
И потащили его к костру.
— Постойте, условимся! — в испуге закричал Фармацевт. — И вы долго меня будете жарить?
— Вечно! — радостно завизжали черти.
— Стойте, товарищи! — завопил Фармацевт, вырываясь и замахав руками. — Прошу слова!
Черти раскрыли рты от удивления.
А Фармацевт вскочил на кучу приготовленных дров и уже говорил:
— Товарищи! Заставляя вас жарить грешников с утра до ночи и с ночи до утра, целую вечность, и заниматься тяжёлым, утомительным и вредным для вашего здоровья трудом, Вельзевул вас эксплуатирует! Товарищи! Вы должны требовать восьмичасового рабочего дня и жарить грешников только восемь часов в сутки! Ни минуточки больше. До исполнения же этого законного требования мы объявляем всеобщую забастовку. Тушите огни! Грешники, выходите! Вы больше не имеете права жариться! Да здравствует всеобщая стачка!
— В аду бунт! — доложил Вельзевулу Асмодей в низком страхе.
Вельзевул только гадко улыбнулся.
— Кто?
— Новенький Фармацевт!
— Стой! Я знаю, как его припечь!
— Расплавить свинца?
— Не стоит!
— Смолы?
— И не смолы.
— Вскипятить масла?
— Расход!
И Вельзевул, нагнувшись к уху Асмодея, что-то ему шепнул.
— В мгновенье! — воскликнул Асмодей и бросился исполнять приказание.
И через мгновение к Фармацевту подошла тень.
— Я только что слышал про вас! — любезно сказала тень и, протянув руку, отрекомендовалась:
— Карл Маркс. Очень рад.
— Я сам марксист, — ответил Фармацевт, — и тоже очень рад!
И Карлу Марксу подал руку:
— А, вы меня знаете! Тем приятнее! Вы, конечно, читали мой «Капитал»?
— Простите, г. Маркс…
У Фармацевта слегка сдавило горло.
— Мне так много приходилось спорить по поводу вашего «Капитала», что я не имел времени его прочитать.
И душа Фармацевта почувствовала, что она краснеет.
Карл Маркс засмеялся. Он смеялся всё громче, громче и начал хохотать так, что Фармацевт проснулся.
Сначала он с удовольствием убедился, что, действительно, жив.
Затем с приятностью закурил папиросу.
И улыбнулся себе в зеркало.
— А всё-таки и на том свете, товарищ, вы вели себя корректно.
Знаменитость
Он как бомба влетел в редакцию, схватился обеими руками за голову и бросился в кресло.
— Ради Бога! Спасите её и меня!
— Что случилось?
— Она хочет лететь на воздушном шаре!
— Как, на воздушном шаре?!
— Держась зубами за трапецию! Будь проклят тот день и час, когда ей попалась на глаза газета с этим описанием полёта Леоны Дар! Ей, видите ли, мало славы знаменитой концертной певицы, «венского соловья», она желает ещё славы неустрашимейшей акробатки и собирается схватиться за эту славу зубами!
— Но ведь это сумасшествие!!!
— А разве Эмма Андалузи когда-нибудь была здравомыслящей! Разве вы не читали, как в Мадриде её приняли за безумную и засадили в сумасшедший дом?! Вот у меня и вырезка из местных газет! Прочитайте! Клянусь, эта женщина введёт меня в могилу! Я застрелюсь! Я брошусь с вашего ужасного моста! Я кинусь в море! Это выше моих сил! Будь проклят день и час, когда я взялся возить Андалузи концертировать по всему свету! О, ради Бога…
— Но что же может сделать редакция?
— Она вас так уважает! Так дорожит вашим мнением! Ваши отзывы, это — единственное, что она приказывает себе переводить. О, ради Бога! Отговорите её от этого ужасного намерения лететь, держась зубами за трапецию! Вы один можете это сделать!.. Ради Бога едем сейчас же, — она только что кончила дрессировать своего леопарда.
— Что-о?!
— У этой дикой женщины явилась фантазия сделаться также укротительницей зверей. Она выписала себе леопарда! Нас гонят из гостиницы! Вы понимаете, мы занимаем маленький отдельный корпус, но всё-таки рёв этого чудовища! Она по четыре раза в день забирается к нему в клетку и хлещет его хлыстом. Это ужасно! Теперь она кончила свои адские упражнения, и мы застанем её за завтраком… Конечно, если ею самою не позавтракал леопард!
Бедняга беспомощно развёл руками.
— Хорошо, я кончу работу и сейчас приеду.
— О, как мне вас благодарить! Быть может, хоть вы сумеете её уговорить! Ради всего святого!
Он встретил меня в коридоре, бледный и испуганный.
— Ради Бога, подождите одну минуту! Эта сумасшедшая выдумала новую забаву. Она нарисовала на двери круг и стреляет в цель из пистолета. Ей, видите ли, хочется стрелять, как Вильгельм Телль. А я из-за этого должен успевать войти в дверь между моментом, когда она целит, и моментом, когда она выстрелит.
— Д-да, при таких условиях довольно неудобно входить.
— Но постойте, я ей сейчас скажу, что это вы! Ради вас, быть может, она сделает исключение и прекратит на несколько минут свои дьявольские забавы!
Он подошёл к двери и постучал.
За дверью грянул выстрел.
Он отскочил.
— Чёрт знает, тут заплатишь за концерты жизнью. Синьора Андалузи, это г. X, критик, которого вы всегда читаете? Ради Бога, прекратите вашу дьявольскую баталию, хоть для того, чтобы он мог войти и засвидетельствовать вам своё почтение!
— А! это г. X! Я рада его видеть! Пусть войдёт!
Она стояла посреди комнаты, в трико телесного цвета, как гимнастка, с пистолетом в руках.
Комната была полна пороховым дымом, за перегородкой ревел леопард. С потолка спускалась трапеция.
— А, m-r X! Я рада вас видеть! А я немножко стреляла! Не правда ли, я недурно попадаю в цель?
В середине кружка застряло несколько пуль.
— Да, но ваш импресарио говорит, что вы собираетесь сделаться ещё и воздухоплавательницей!
— А, m-r Ракош уж успел пожаловаться! Да, да, я лечу.
— Держась зубами за трапецию! Великая и знаменитая концертная певица…
— Мне надоело быть знаменитой певицей, я хочу быть знаменитой гимнасткой. Знаменитых певиц много, — Леона Дар — одна! Это меня бесит! Я не хочу, чтоб она была самой мужественной из женщин. Я лечу точно так же. К тому же это вовсе не так трудно. Я уж научилась висеть по десяти минут, держась зубами за трапецию. Не всё ли равно висеть в комнате или на воздухе. Хотите, я покажу вам, как это делается. Ракош, стул!
