Борис Ряховский - Тополиная Роща (рассказы)
На стук копыт один за другим вылетали казаки из низин, из-под горы.
Ржали кони, остро взблескивали стволы винтовок.
Опоздала засада. Миг помаячил всадник на черно-красной полосе последней зари, исчез.
Не вернулся в рощу красный кавалерист - погиб ли в боях, другой ли пообещался... Умер отец девушки, что побил ее однажды за самовольно отданного коня, - побил и простил.
Стоит дом, в углу его под камнем песчаником лежит серебряная пластинка с зеленым камнем. Живет в том доме старая казашка. Ее внукам и внучкам кажется, что бабушкины истории они слышали по многу раз, что нечего ей больше рассказать. Да никто из них не знает о красном кавалеристе.
__________
Ч Е Л О В Е К С К А Р Т О Й,
и л и
П О В Е С Т Ь О Б У Ч И Т Е Л Е Н У Р М О Л Д Ы
Наши старики заслужили памятники. Памятники им поставлены
в нас, в нашей памяти.
Нурмолды Утегенович преподавал нам в школе казахский язык.
Он был сухоньким стариком, носил китель из сукна и любил
почтительное обращение. Он ставил тройку, даже если ты ничего не
знал, - за одно лишь почтительное внимание, с которым ты его
выслушивал.
Бывало, если ученик не знал окончания глагола первого лица,
Нурмолды Утегенович в гневе подбегал к голландке и пинал, пинал
ее обтянутый железом бок: "Дым! Дым..." Тут уж мы за его спиной
не стесняли себя выражением почтительности.
ПРОЛОГ
Казахский парнишка по имени Нурмолды весной 1920 года был схвачен на базаре в Старом Чарджуе стражниками бека: они признали в нем заводского по рукам и по рубашонке в пятнах машинного масла. Нурмолды кормился на судоремонтном заводе - узкоплечие парнишки протискивались в судовые котлы, там скребками обдирали накипь со стенок. Бек ждал удара от рабочей дружины, в Старом городе хватали как лазутчика всякого заводского.
Дни и ночи, проведенные в подземной тюрьме под Чарджуйской крепостью, слились для Нурмолды в одну страшную ночь. Он потерял бы рассудок в смрадной и тесной земляной норе, не окажись возле него человека по имени Рахим, оренбургского татарина. Рахим бежал из Бухары, когда там стали хватать сторонников реформы образования, пытался в Старом Чарджуе открыть школу для мусульман, где бы они могли получить европейское образование.
Рахим учил Нурмолды русскому языку. Надзиратель, протолкнув миски с варевом в щель под дверцей, всякий раз говорил: "Татарин, ты учишь мальчика русской речи - к чему? У чарджуйского бека повадки песчаной осы: он замуровывает жертву и забывает о ней".
Когда в августе 1920 года Чарджуй был взят революционным отрядом, Нурмолды потерял Рахима во дворе крепости, заполненной узниками, их родичами, красноармейцами. Он ослеп от долгого сидения в темени. Звал Рахима, ощупывал ближних, хватал их за руки. Нурмолды отвели к врачу. Через два дня сняли повязку с глаз. Он увидел обгрызенные зубцы крепостной башни, слепящий блеск реки, толпу в базарных рядах, мальчишек - стоя по колено в арыке, они бросались грязью друг в друга. Рядом стоял худой человек, по виду мастеровой, в косоворотке и фуражке. Он подобрал Нурмолды во дворе крепости, водил к врачу и кормил. Все звали его Петрович.
- Может, теперь высмотришь своего Рахима, - сказал Петрович.
Нурмолды ответил:
- Как узнаю? Совсем не видел его, темно было, тюрьма...
На фоне шума, в котором сливались стук молотков ремесленников, скрип арб, голоса толпы, ишачий рев, раковина граммофона рокотала голосом наркома Луначарского.
- Нарком, - пояснил Петрович Нурмолды, - говорит речь над телом американского коммуниста Джона Рида.
Их позвали от кучки, сбившейся вокруг граммофона. Сообщили, что отряду дали паровоз, стало быть, надо собираться. Петрович сказал комиссару отряда Демьянцеву:
- Мой киргизенок товарища не нашел... разве найдешь в этакой каше? С собой возьму. Он из нашего уезда. Глядишь, кого из родичей отыщет...
С рабочим отрядом Нурмолды Утегенов приехал в Каргалинск. Петрович пристроил его в депо - взял к себе учеником. В ту пору и хорошему слесарю работы не могли дать: разруха.
1
В сентябре 1930 года Нурмолды Утегенова вызвали в окружком партии и объявили: по предложению Демьянцева, заведующего курсами ликбеза, его посылают налаживать ликбез в глухой волости.
Прежде дом принадлежал "Хазрету Аббасулы, мулле десяти волостей, имаму мечети", о чем по-русски сообщала жестяная пожарная доска с намалеванным изображением топора и багра. Рядом была прибита деревянная доска, такая яркая, что первая не замечалась вовсе. На деревянной доске красный всадник вскинул руку с факелом, пламя которого выписывало: "Курсы подготовки инструкторов ликбеза".
В глубине двора белобородый старичок ходил с метелкой и стояла телега с бочкой для воды. Нурмолды поднялся на крыльцо, ступая с осторожностью, чтобы не задеть сидящего на ступеньках человека в драной рубахе. Человек удержал его за брючину, поднес два пальца ко рту, выдохнул. Нурмолды помаячил ему, дескать, не курю.
В первой комнате курсанты толпились вокруг микроскопа. Нурмолды заглянул в его зрачок: там двигались животные. Прозрачные, со своими ресничками, скрученными нитями, с кружочками заглотанных бактерий, они были как часики внутри.
В другой комнате Демьянцев - с гривой цвета стальной проволоки, в брезентовых сапогах - рассказывал об окружении и разгроме Южной армии Колчака.
- Наша Первая армия ударила из Оренбурга и из Троицка одновременно по приказу Фрунзе. Войска Советского Туркестана начали наступление со станции Аральское море... Паровозные топки заправляли воблой... не было другого топлива... Остатки Южной армии, а именно части Уральской армии генерала Толстова, при отступлении погибли в адаевских степях.
Нурмолды глядел на карту и не слышал Демьянцева.
Что за карта была!
Возле сахарно-белых айсбергов плавали толстолобые киты. Их водяные фонтаны стояли как белые деревья. Коричневые, в красных набедренных повязках люди сидели в остроносой лодке. В африканской саванне черные охотники гнались за антилопами, из травы на них глядел зверь с гривой и с голым, как у верблюда, задом.
Прозвенел звонок, слушатели поднимались, выходили.
Нурмолды прошел в дальнюю комнатку бывшего хозретовского дома. Он застал Демьянцева в обществе немолодого человека в форменной фуражке с малиновым верхом и тремя ромбиками в петлице. Дверца несгораемого шкафа была открыта, ящики стола выдвинуты.
- Выходит, вы не знаете, сколько у вас было отпечатано бланков удостоверений? И сколько выдано, тоже не знаете?
- Бывает, выписываешь, ошибаешься и берешь новый бланк, - отвечал Демьянцев. Он был задет тоном человека в форме.
Потеснив Нурмолды, вошел Исабай, друг Нурмолды, еще недавно слесарь депо, а сегодня сотрудник ГПУ. Он привел белобородого старикашку дворника, указал ему на человека с ромбиками в петлице:
- Начальник дорожно-транспортного отдела ГПУ Шовкатов.
- Знаю, знаю, - закивал старикашка, - его отец жил на Татарской слободке, был истинный мусульманин, торговал мукой.
- Этот старик при царе был азанши, - пояснил Исабай Шовкатову по-русски, - такой мулла... объявлял о начале молитвы. Теперь здесь дворник.
- Спроси его, откуда взялся глухонемой... Этот вон, сидит на крыльце.
Исабай заговорил с азанши по-казахски. Перевел ответ:
- Это глухонемой... Родственники прогнали его из дому, время тяжелое. Пришел по старой памяти, тут мечеть была.
- Может, это и есть хазрет? - засмеялся Шовкатов.
Азанши быстро заговорил. Исабай переводил:
- Вы большой начальник, можете отправить его вслед за хазретом в Жерсибир... в Сибирь то есть, но, когда хазрет выдавал за учеников медресе беглых баев и алаш-ордынцев, азанши верил его чалме. Говорит, хазрет предстанет перед лицом аллаха голый, с пустой пиалой и с книгой, а в книге будут записаны его грехи.
- Ладно, его не переслушаешь, - отмахнулся Шовкатов.
Демьянцев, глядя в окно, как выходят во двор работники ГПУ и как бредет дворник к своей саманушке в углу двора, сказал Нурмолды:
- Неизвестный человек спрыгнул с поезда и убился о километровый столбик. При нем нашли удостоверение на бланке наших курсов с моей поддельной подписью. Теперь о тебе: говорят, ты адаевец?
- Да, я из рода адай, - отозвался Нурмолды.
- Бегеи - ответвление рода адай, так?.. Мы посылали ликбезовца в Бегеевскую волость. Вернулся... ходит сейчас на костылях. Говорит, Жусуп Кенжетаев хотел повесить, да пары не было. Я не понял, а переспрашивать не стал, - к чему тут пара-то?
- Так ханы вешали, в старое время, - ответил Нурмолды, - одного человека петлей за шею, веревку между верблюжьих горбов, а там и другого за шею. Верблюд поднялся - и готово.
- Да, у Жусупа не засохнет, сколько он милиционеров перестрелял, сказал Демьянцев, - но что делать. Я смотрел отчеты волостного за 1915 год... волость невелика, пятнадцать административных аулов, шесть тысяч человек... Как оставить их без грамоты? Поедешь?
