Павел Якушкин - Небывальщина
Вошелъ изъ-за перегородки Иванъ.
— Вотъ, братъ Иванъ, проводи паренька, хоть къ Семену во дворъ, приказывалъ Ивану хозяинъ:- видишь, какъ убрался!..
— Гдѣ ты такъ отдѣлался? спросилъ меня Иванъ, позѣвывая и почесывая себѣ спину.
Я и Ивану разсказалъ.
— Ишь ты, грѣхъ какой! отвѣтилъ Иванъ.
Въ минуту Иванъ одѣлся.
— Прощай хозяинъ! сказалъ я, когда Иванъ былъ уже совсѣмъ готовъ провожать меня. — Спасибо за ласку; вѣкъ твоего добра ко мнѣ, хозяинъ, не забуду!
— Постой, погоди! сказалъ цѣловальникъ.
— Продрогъ ужь я очень…
— То-то! выпей еще.
— Нѣтъ, не могу.
— Такъ вотъ что: возьми съ собой шкаликъ — придешь въ избу, можетъ, и захочется выпить, въ избѣ и выпьешь.
— Ну, спасибо, хозяинъ, и съ этими словами я полѣзъ въ карманъ за деньгами — заплатить за шкаликъ.
— Говорятъ тебѣ: твоихъ денегъ мнѣ не надобно, крикнулъ на меня цѣловальникъ. — Береги деньги!..
— Да у меня есть…
— Ну, и славу Богу! Ступай!..
По рекомендаціи Ивана меня пустили въ Семенову избу. Я, весь мокрый, не переодѣваясь, залѣзъ на теплую печку, заснулъ и по-утру проснулся и сухой, и совершенно здоровый.
Этотъ случай не исключительный; стой этотъ фактъ отдѣльно — онъ бы не имѣлъ никакого значенія, и я выбралъ именно этотъ со мной случай, единственно потому, что здѣсь замѣшанъ цѣловальникъ; а цѣловальникъ по мнѣнію и народному, и всѣхъ людей жившихъ на Руси или хоть часто ее проѣзжающихъ — человѣкъ отпѣтый, которому не дорога христіанская душа, который только и бьется изъ-за того, какъ бы побольше денегъ набрать, какъ бы съ міру христіанскаго послѣднюю рубаху снять, а такъ хоть всѣ пропадай…
Не буду указывать на множество подобныхъ фактовъ, а укажу только еще на одинъ, по моему мнѣнію, тоже очень замѣчательный.
Ходилъ я въ Переяславскомъ (Залѣсскомъ) уѣздѣ; подвигался отъ Троицы и въ Ростову, и потомъ опять назадъ, вправо и влѣво, а въ Переяславлѣ мнѣ все какъ то не удавалось побывать. Я былъ почти у самаго Ростова, и хоть путь мой лежалъ въ Ярославль, но все таки вернулся въ Переяславль: въ переяславской почтовой конторѣ я ждалъ получки, т. е. полученія писемъ, посылокъ, денегъ, которыя просилъ своихъ знакомыхъ посылать ко мнѣ въ Переяславль. Кончивши свои дѣла на почтѣ, я отправился въ трактиръ обѣдать. Кто странствовалъ по Россіи, не только по проселочнымъ дорогамъ, а хоть и по самому битому тракту, тотъ знаетъ, какъ трудно человѣку въ обильной Россіи быть сыту. Кто же не странствовалъ, въ качествѣ странника, по великой м обильной Россіи, тотъ рѣшительно не можетъ себѣ представить, чѣмъ насыщается православный людъ. Вѣроятно изъ моихъ читателей на половину не знаютъ, что такое — пустыя щи, поэтому я я берусь объяснить, какъ приготовляется это немудрое кушанье. Должно взять горшокъ, положить въ него сѣрой капусты (т. е. самаго дурнаго качества, не очищенной отъ верхнихъ, жесткихъ и песочныхъ листьевъ), налить воды; этотъ горшокъ съ капустой и водой поставить на огонь или на вольный духъ и кипятить до тѣхъ поръ, пока вамъ не надоѣстъ. Когда вамъ наскучитъ смотрѣть, какъ кипятъ ваши щи — эти щи готовы; вы должны вылить эти щи въ большую чашку, поставить на столъ, положить ложки и пригласить общество обѣдать; ежели вы достаточно богаты, когда всѣ усядутся за столъ, торжественно солите эти пустыя щи, ежели же вамъ достатокъ не позволяетъ такой роскоши, то вы каждому члену общества даете по маленькой щепоти соли, которую онъ можетъ кушать съ чѣмъ ему угодно; но ежели у васъ есть корова, да къ тому же случится мясоѣдъ, то на всю семью вливаютъ въ эти пустыя щи нѣсколько ложекъ снятаго молока, а иногда и цѣльнаго; въ этому прибавляютъ по куску хлѣба, который зачастую имѣетъ способность горѣть пламенемъ и который, разумѣется, раздается непремѣнно каждому. Хоть около Ростова и лучше крестьянскій столъ, но все таки я обрадовался, войдя, послѣ долгаго поста, въ европейскій трактиръ…
— Что прикажете? спросилъ меня засуетившійся половой, изъ вѣжливости сильно подергивая плечами, а отчасти и ногами, и всѣмъ тѣломъ.
— А что у васъ есть? спросилъ я, садясь за столикъ, который въ туже минуту былъ покрытъ половымъ бѣлой, но не совсѣмъ чистой салфеткой.
— Все что прикажете…
— Что у васъ готово?
— Все что прикажете.
— Какой у васъ супъ?
— Сейчасъ узнаю.
— Узнай, пожалуйста!
Половой побѣжалъ и чрезъ минуту вернулся.
— Супу сегодня не готовили никакова, объявилъ онъ мнѣ.
— Не готовили?
— Не готовили.
— Отчего же не готовили?
— А такъ — но требуется.
— Какъ же ты говорилъ, что все у васъ есть? Я спросилъ супу — какова нибудь, супу-то никакова и не оказалось у васъ.
— Супу точно не оказалось! почти съ удивленіемъ подтвердилъ мой половой.
— Нѣтъ ли котлетъ?
— Сейчасъ узнаю!..
Убѣжалъ опять половой.
— Нѣтъ, такова кушанья у насъ не готовятъ, объявилъ опять мнѣ, возвращаясь, половой.
— Что же у васъ есть?
— Все что прикажете, опять забормоталъ половой. — Все что прикажете: чай есть, водка есть…
— Чѣмъ же закусить?
— Закуска есть всякая…
— Да какая же? спросилъ я, начиная уже терять всякое терпѣніе.
— Какую прикажете… сельди есть… прикажете приготовить? Въ одну минуту…
— У васъ сельди!.. Сжарь пожалуйста селедку, сказалъ я, вспомнивъ, что Переяславль славится своими сельдями.
— Какъ сжарить? спросилъ меня, розиня ротъ отъ удивленія, половой.
— Прикажи пожалуйста сжарить въ сметанѣ.
— Да вѣдь этого нельзя! — замялся половой. — Этого нельзя… это выйдетъ не скусно…
— Въ Москвѣ я ѣдалъ переяславскихъ сельдей, выходило скусно, сказалъ я, не понимая хорошенько причины упорнаго отказа половаго мнѣ въ сельди.
— Вы кушали переяславскія, обрадовавшись, заговорилъ половой, а у насъ вѣдь не переяславскія: у насъ, изволите видѣть, сельди московскія… мы прямо изъ Москвы голландскія селедки получаемъ!
— Какъ изъ Москвы?
— Самыя, что ни на есть лучшія!.. настоящія голландскія, прямо изъ самой Москвы!
— Ты не готовь, а принеси сюда показать твои сельди, сказалъ я половому.
— Для чего не показать!
Подовой пошелъ въ буфетъ, возвратился черезъ нѣсколько секундъ, неся на тарелкѣ ржавую селедку.
— Эта селедка не здѣшняя?
— Никакъ нѣтъ!.. Самая московская!
— Да мнѣ хочется здѣшней, переяславской селедки, все таки настаивалъ я.
— Мы селедки получаемъ изъ самой Москвы, твердилъ мнѣ половой:- изъ самой Москвы…
— А мнѣ нужно свѣжей переяславской!..
— Такой мы не держимъ.
И тогда я понялъ, что въ Москвѣ надо искать Переяславля, а въ Переяславлѣ Москвы.
— Можно селянку сдѣлать, таинственно мнѣ проговорилъ половой полушопотомъ.
— Давай хоть селянку!
— Постную?
— Нѣтъ, давай скоромную!
— Извольте.
Принесъ мнѣ этотъ половой селянку, вычурно вертя руками, поставилъ сковороду на столъ. Хлѣбнулъ разъ, другой — плохо… а какъ голодъ не тетка, то я всю ее съѣлъ.
Въ переяславскомъ уѣздѣ мнѣ дѣлать было нечего, я нанялъ вольныхъ лошадей до Ростова; тогда еще дорога отъ Москвы до Ярославля не была передана въ однѣ руки — содержателя вольныхъ почтъ. По дорогамъ, гдѣ существуютъ вольныя почты, вы не имѣете права, да почти и никакой возможности ѣхать иначе, какъ не на почтовыхъ; а потому вы поневолѣ должны брать вольную почту, и передвигаться съ мѣста на мѣсто съ скоростію 12 верстъ въ 18 часовъ; тогда какъ эти 12 верстъ на вольныхъ лошадяхъ можно было проѣхать минутъ въ 40 и за гораздо меньшіе прогоны.
И такъ, я взялъ вольныхъ лошадей и отправился въ Ростовъ. Не успѣли мы отъѣхать нѣсколькихъ верстъ, какъ я почувствовалъ, что мнѣ мое лакомство въ переяславскомъ трактирѣ не проходитъ даромъ: сильныя спазмы въ желудкѣ заставили меня вспомнить, что я ѣлъ трактирную, да еще въ трактирѣ уѣзднаго города, селянку.
— Остановись на минуту! сказалъ я своему ямщику, который ѣхалъ такъ-себѣ, и не хорошо и не дурно.
— Что тебѣ? спросилъ ямщикъ.
— Да остановись!
Ямщикъ остановился. Я, охая и кряхтя, вылѣзъ изъ своей телѣги.
— Что съ тобой?
— Ничего, отвѣчалъ я.
— Какъ ничего? какъ-то не совсѣмъ привѣтливо отнесся ко мнѣ ямщикъ:- на тебѣ лица человѣческаго нѣтъ!
— Такъ, что-то понездоровилось…
— Понездоровилось?!..
— Ну, да!..
— Ахъ, дуй-те горой! съ большимъ уже озлобленіемъ крикнулъ на меня мой ямщикъ.
— За что-же ты сердишься?
— Чего не сказалъ, что болѣнъ?…
— Я былъ здоровъ.
— То-то здоровъ!.. теперь мнѣ что дѣлать прикажешь?
— Везти на станцію, а тамъ сдашь другому…
— Кто же тебя со станціи повезетъ?
— Отчего-же?
— А какъ издохнешь! Кому охота за тебя передъ судомъ въ отвѣтъ идти? кто захочетъ отвѣчать?
— За что же отвѣчать?
