Петр Капкин - В ноздре пирамидона
НАШ ПАРОВОЗ
Думаю, думаю, сомневаюсь, уверяюсь, решаюсь, бросаюсь, бегу, падаю, поднимаюсь, кричу: "Стойте! По-дож-ди-те!" Бегут, не останавливаясь.
За ними что есть сил. Выдыхаюсь, плачу. Удаляются, уменьшаются, скрываются. Сажусь - слез нет. Онемел.Ощупываю себя, щупаю. Что это? Другие бегут. Стойте! Стойте! Я с вами! Поднимаюсь - бегу. Тяжело. Пот градом. Бегу. Не догнать. Удалились, скрылись, исчезли. Иду шагом. Пою бодрую песенку. Еще бегут. Молчу. Убегают. Скрываются. Иду шагом. Пою песенку. Четвертые пробежали. Сажусь на обочину - растираю ноги. Ложусь на траву. Прикрываю глаза. Слышу топот. Как слоны. Глаз не открываю. Сплю. Просыпаюсь от топота. Идут. Целая колонна - конца и края не видать. Прямо на меня. Раздавят. Лучше встать. Встаю. Надвигаются. Иду впереди. Слышу сопение. Прибавляю шагу - сопения не слышу, только топот. Еще прибавляю. Топот еле слышен. Припускаю трусцой - топота не слышно. Оглядываюсь. Обходят с флангов. Припускаю что есть мочи. Бегу-бегу. В глазах рябит. Все - больше не могу - плевать! Сижу на обочине. Топот. Пусть! Сопение - пусть! Пойду с ними - плевать. Подымаюсь. Жду. Подходят. Обходят. Толкают. Мычат. Орут. Ох! Иду с ними. Иду... Плыву. Оглядываюсь - идут из-за горизонта. Смотрю: впереди и горизонта не видать за головами. Где-то запевают. Подхватываю: "Наш паровоз, вперед лети..."
"ИИИИИИИИИИИИИИ..."
Он стоял, прислонившись спиной к двери.
- Ну, иди же, иди! - звала томно и ласково.
Он схватил топор и - хрясь по руке - кисть отсоединилась и упала куском мяса; забрызгались обои... вставил ключ, на два оборота повернул и, съехав по стене, потерял сознание...
Прошел месяц - култышка болела меньше. Идя из "Мелодии", неожиданно столкнулся с ней.
- Привет! - не сразу заметила, что у него нет руки.
- Привет.
- Что не заходишь? Какой-то странный. Ты что, обиделся? Я не сержусь. Хотя... Приходи вечером...
Пришел домой, покурил, включил и выключил телевизор.
"Теперь не страшно. Могу и сходить. А чего?"
- Я так и знала, что придешь, раздевайся... Ой, что у тебя с рукой!?
- С какой, длинной или короткой? - засмеялся довольно. - Пилой обрезало.
- Как же это?!. Болит?
- Да ладно, замнем, - подмигнул без улыбки.
Она замолчала - собираясь. Собралась - улыбнулась: "Давай кофе пить".
Принесла кофе, лимон.
- Вкусный кофе, - похвалил из вежливости.
- "Арабика" обычная, - улыбнулась призывно.
- Даже если обниму, - поплыла жирная мысль, - ничего не будет.
Подошел, обнял. Она обхватила его, впилась в губы.
- Могу и раздеть - все равно ничего не получится... Раздену. И уйду, - кругами плыла толстая мысль. Стал раздевать - никакой эрекции.
"Полежу... и уйду!"
Легли... ушел утром...
Пришел домой, залез в ванную, пялился долго в зеркало: бессмысленный взгляд побитой собаки. Заорал, застучал рукой по груди, голове: "Ааа". Полез на антресоли, достал веревку, зацепил за трубу отопления, повис, потерял сознание. Труба не выдержала - лопнула - рухнул. Валялся в луже воды, очнулся, лицо ошпарено; пополз в ванную, стащил с полочки пачку "Восхода" распечатал зубами. Полоснул по венам, держа лезвие зубами, раскровянил язык и губы. Потерял сознание. Вода из трубы залила квартиру - хлынула на площадку. Прибежали соседи, жэковские - выломали дверь: спасли, отвезли в больницу.
В больнице надзор - санитары-культуристы.
Но выбрал минутку, улучил секунду, момент - и в окно.
Упал на клумбу. Сидит, плачет: "Иииииииииииииии..."
НЕ СОВСЕМ СКОТИНА
Нужно встать пораньше. Распахнуть окно. Вдохнуть полной грудью. И садиться к столу, пока чай не остыл. А потом закурить казбечину. Выпить еще один стакан чаю. Без сахара. И выйти из дому. В поле, к морю, на рынок, в цирк - куда угодно. Только не оставаться дома. Только не тосковать, глядя в окно. Не скулить и не плакать. Просто выйти из дому: выпить пива или квасу, на худой конец газировки за копейку, и припустить вдаль. Пусть кричат вслед: "Бешеный! Дурак!" Пусть кричат - это здорово подстегивает - сил прибавляется, дышишь глубже, воздух чище, ветер приятнее. Бежать не останавливаясь. Бежать, бежать, бежать. И сказать у финиша: "Я - первый, но я не буду рвать ленту. Я не нарушу гармонии предвкушения, ведь я еще не совсем скотина".
А они засмеются, заквохчут, затопают. Но это не страшно. Раз сказал, то ничего страшного нет. Отныне ничего страшного нет. Отныне - ничего страшного. И только яблоки стучат по земле, как искусственное сердце.
А ОСТАЛЬНЫЕ РАЗОШЛИСЬ ПО ДОМАМ
В этот пасмурный, с утра дождливый день все перевернулось: дети засвербели, затопали ногами, взрослым надоело пить чай и валяться на постели и они шарахались с веранды на кухню и обратно. Кошки, напуганные суматохой, не скрываясь справляли нужду где попало: на столе, на кровати, в посудном шкафу... Дождь лил не переставая. Вкупе с ветром природа лета обернулась поздним ноябрем. Инстинктивно ожидались морозы и снегопады... Электрички проходили глухо и невзаправдашно.
На одной из таких электричек приехал Самуил. Приехав, захохотал безудержно, без стесненья, без вежливости для виду - сразу потребовал музыки, света и вина. Поставили Гершвина, включили настольную лампу, налили тридцать шестого чаю. Самуил не возмутился. И тогда-то все вдруг поняли: можно! Дети притащили с чердака свинцовую кацавейку. Взрослые напялили ее на Самуила задом наперед, усадили на покалеченный стул и стали кормить сухими макаронами. Самуил слабо сопротивлялся. Принесли штопор - стали выкручивать Самуиловы глаза. Самуил закричал. Прибежала бабушка с топором, плохо насаженным на топорище, - стала пугать мучителей Самуила. Топор сорвался с топорища, ударил Самуила в висок - Самуил дернулся и испустил дух. Все сразу посерьезнели, хотя испугаться еще не успели, завернули Самуила в ковер и бросили в колодец. Бабушка, как самая опытная и предусмотрительная, на этом не успокоилась - стала заговаривать духов: бегала по саду, улюлюкала, свиристела, пищала, материлась на разных языках и диалектах, пока не свалилась замертво у крыльца. Дети схватили ее за ноги и оттащили к железнодорожному полотну, бросили на рельсы и присыпали землей. Кошки, испугавшись расправы, покинули дом...
Артем Самуилыч, Варвара Самуиловна, Федор Самуилыч и Свиреп Самуилыч сидели на веранде и пили чай с баранками, конфетами, пряниками, леденцами и селедкой. Артем Самуилыч любил пить чай с рафинадом в прикуску. Варвара Самуиловна любила штопать носки, Федор Самуилыч в конце концов повесился, а остальные разошлись по домам...
ТЫКВА
Стоит Совельев на автобусной остановке, а рядом с ним тыква лежит и говорит человеческим голосом: "Эй, мужик! Возьми меня! Я тебе службу сослужу!" Взял Совельев тыкву в карман, а карман по шву разорвался. Бросил тыкву - решил не брать с собой, тут как раз автобус, которого ждал, подходит. А тыква как заверещит: "Ииэй! Возьми меня! Пригожусь!" Взял Совельев тыкву, сел в автобус - сидит, едет. Останавливается автобус кондуктор влазит: "Граждане, оплатите проезд!" - и по салону пошла. Подходит к Совельеву - Совельев сунул ей, как положено, двадцать копеек. "А за багаж кто платить будет?" - кондукторша спрашивает. "За какой?" возмутился Совельев.
- Вот за тыкву!
- Да вы ее себе возьмите, - говорит Совельев.
- Нет уж, нет уж, - я не дура тыквы в подарок брать, взятки. Берите билет на багаж - тридцать копеек.
Отдал Совельев тридцать копеек и посмотрел на тыкву неприязненно. "Че вылупился?" - спрашивает его тыква, так Совельев аж рот от непотребной такой наглости да от неблагодарности раскрыл.
- Ты чо пасть-то раскрыл, не узнал что ли? Жена я тебе законная!
- Как жена? - опешил Совельев.
- Да вот так! Ну, пока, может, не жена - временно, но невеста - это точно. Поехали в ЗАГС - счас распишемся.
- Да, - опять раскрыл Совельев рот, а сказать ничего не может.
- Эй! - закричала тыква шоферу, - у ЗАГСа тормозни! - Разоралась тыква на весь салон, а народ хоть бы что, будто и не такое видали. Тут шофер притормозил, а тыква Совельева в бок толкает - выходи, мол. Взял Совельев тыкву в руки и прямо в ЗАГС пошел - идет, шатается. "Засмеют!" - думает, а ТААМ - большой плакат: "Граждане, брачующиеся с тыквами, обслуживаются в первую очередь!" Подошел Совельев с тыквой к столу регистраторши, а регистраторша бланки сует: "Все заполнено, - говорит,- распишитесь!" Расписался Совельев, а тут свадебный марш Мендельсона. У регистраторши аж слезы выступили - свидетельство протягивает. "Будьте счастливы, - говорит, - уважайте друг друга". Вышел Совельев с тыквой из ЗАГСа - голова кругом идет, в нагрудном кармане твердость ощущает. Пришел домой - тыкву на кухне на стол положил, а сам впал в забытье...
Проснулся, пошел в кухню, а на кухне вместо тыквы Довнецов сидит. "Ты уж прости меня, Совельев, - говорит Довнецов, - я жрать захотел, а ты спишь, ну я смотрю - тыква, ну, кашу сварил - вроде ничего, вкусная, я тебе счас тарелочку насыплю, хорошая каша - сюда бы маслица еще". "И без масла хороша", - сказал Совельев, но к каше так и не притронулся.
