Юрий Крымов - Танкер Дербент
- Потише бы, Гусейн, - мягко сказал старичок, разложивший перед собой кости в виде забора, - может быть, спят рядом, а вы...
- Ни черта не видно, - сказал парень, смешивая кости. - Темно. Надоело.
Он поднялся, сплюнул в окно и сел на место.
- Послушайте, - заговорил он, придвигаясь, - вы ведь доктор, кажется. Верно?
- Ну, доктор.
- Вот и скажите мне, доктор, что такое запой?
- То есть какой запой? Алкоголизм, что ли?
- Ну, пусть алкоголизм, все едино. Но что это такое? Болезнь или нет?
Доктор погладил бородку.
- Безусловно да. Привычка организма к алкоголю идет рука об руку с отравлением, перерождением тканей. Тяжелая болезнь. И она передается по наследству, заметьте!
- А как лечат от этой болезни?
- К сожалению, есть только одно верное средство, - сказал доктор, улыбаясь, - бросить пить.
- Хорошее средство.
Парень вытянул ноги, прислонился к стенке и затих. Он докуривал папироску, и в темноте казалось, что он держит в зубах уголек.
- А вы запиваете, стало быть? - полюбопытствовал доктор.
- Предположим.
- Бросьте, Гусейн. Обязательно бросьте!
- Будьте покойны...
Замолчали. Доктор посидел немного и полез за корзинкой с провизией. Аккуратно разложил на коленях газету и вытащил крутые яйца, хлеб, цыпленка. Нащупал бутылку с водкой, но оставил ее и быстро закрыл корзинку.
- Славная птичка, - сказал он, прожевывая цыпленка, - хотите кусочек?
- Не хочу, - отозвался Гусейн. - Слушай, доктор.
- Ну?
- Можно ли судить человека за то, что он болен?
- Не понимаю.
- Очень просто! Вы, например, запойный, или, по-вашему, алкоголик, сделали два-три прогула, и вот вас судят общественным судом с обвинителем за красным столом и все такое. Правильно это?
- М-м... Правильно, конечно. То есть я говорю вообще. Видите ли, Гусейн, алкоголизм мы называем болезнью в том смысле, что он сопровождается болезненными явлениями, отравлением организма и так далее. Но от вас зависит положить этому конец, перестать употреблять алкоголь. Если вы этого не делаете и вдобавок нарушаете дисциплину, вас судят. Судят не за то, что вы больны, а за отсутствие воли к выздоровлению. Понимаете?
- Очень просто!
- Вы живете в коллективе, Гусейн, а в коллективе отсутствие доброй воли часто равносильно преступлению. Вы должны были сделать, но не сделали, преступление, так сказать, пассивное, но... преступление.
- Довольно. Все ясно!
- Уж вас не судили ли, чего доброго?
- А пожалуй, что и так!
- За что же?
- Да все за это.
Гусейн поднялся, и его большое тело заслонило окно, В купе стало темнее.
- Осудили меня крепко, - сказал он спокойно, - вышибли из комсомола, списали с корабля. Что я теперь? Меченый люмпен...
- Не говорите вздора, - сказал доктор строго. - Как это случилось?
- Да просто. У меня, доктор, это вот как бывает. Работаю месяц или два, а то и три, думать забуду, как оно пахнет, спиртное. Потому что я знаю за собой эту слабость и говорю себе: цыц! Но все-таки она сидит во мне, болезнь моя. Сидит и ждет той минуты, когда я ослабею и не смогу удержаться. Потому что бывают у меня состояния, когда я сам собою недоволен и когда мне кажется, что и другие на меня смотрят волком. А ведь без столкновений не проживешь ни в дружбе, ни в работе. Вот и кидаешься на людей. И все-то делается противным, безнадежным.
- Так это нервы. За что вас судили?
- Извольте! Я ведь судовой моторист. Машина на судне - первое дело, и я человек нужный. Машину я знаю как практик, по опыту, по привычке, не то что судовой механик. Тот сначала учился, изучал машину по книге, а потом уже получил практику. Мне бы тоже интересно узнать, что к чему, да как узнаешь? Механик говорит: делай. Мое дело - исполнять. Привязался я к нему как-то: почему да отчего? Он оборвал: делай, не разговаривай! Не нужно ему, чтобы я знал, когда он сам знает и на себя надеется. А меня заело. Почему он свои знания при себе держит? Кажется мне, что я не хуже его понимать могу. Поругались мы на стоянке в порту. Тут эта самая минута и подошла... Одним словом, потребность запить. Я и запил моментально.
- И на судно не вернулись?
- Не вернулся. Я как в духан залез, мигом налился и стал зверем. Пьяный - я нехороший, свободно могу обидеть человека. К тому же у меня сила чрезмерная, знаете... Товарищи начали уговаривать, и вышла пьяная буза вспоминать не хочется...
- Прибили, что ли, кого?
- Да, было и это. А судили меня уж потом, когда судно обратно вернулось. В красном уголке всю команду собрали и меня посадили отдельно, как полагается. Помполит обвинителем был... "Он, - говорит, - льет воду на мельницу классового врага". Это я-то! Говорил он много, но мне ничуть не стыдно было, и я еще больше озлился, так что и защищаться не захотел... А стыдно мне стало только вот теперь, сейчас...
- Почему же теперь?
- Да как-то вы толково объяснили. Обыкновенный человек! Ножку цыпленка гложете... А так объяснили!
- Чудак человек, - улыбнулся доктор. - А куда вы едете, позвольте спросить?
- Поступаю на новый теплоход "Дербент". Отдел кадров посылает. Думают, что я на новом месте брошу пить. Я обещал, мне что ж...
- Надо бросить, обязательно надо, - сказал доктор, покашливая, необходимо взять себя в руки.
- Ладно. Вы тогда хорошо сказали. Лучше не скажешь... Хватит...
Над ними вспыхнул свет. Гусейн стоял посредине купе, заложив руки за спину. Он был грустен и словно прислушивался.
- Куда-то Женя исчезла, - сказал он. - Неужто все с этим долговязым?
- Нравится? - спросил доктор, улыбаясь.
Гусейн молча наклонил голову и вышел в коридор...
Поезд подходил к станции. На темном небе огни нефтяных вышек мигали как звезды, крупные и желтые. Женя, на ходу оправляя волосы, быстро прошла по коридору. Завидев Гусейна, она остановилась и повернулась к раскрытому окну. Он видел, что она вытерла глаза носовым платком. Тогда он подошел к ней и стал сзади.
- Дайте на вас посмотреть, - сказал он грубовато. - Случилось что-нибудь, Женя?
- Оставьте, - сказала она тихо, - пройдет... Я не хочу, чтобы заметили...
Гусейн взял ее за руку.
- Никто и не увидит, здесь темно. Он к вам приставал, да?
- Ничего, - она яростно высморкалась. - Такой подлец... Только, пожалуйста, молчите!
- Я вас позвал тогда, а вы не пошли, - сказал Гусейн укоризненно. - Где же он теперь?
- В тамбуре стоит... Но вы не вздумайте сказать ему что-нибудь...
- Не скажу. - Гусейн вынул из кармана медный пятак и подбросил его на ладони. - Знаете что? Идите себе в купе, как будто ничего не было. Понятно?
Она взглянула на него пристально.
- Вы хотите что-то делать? Гусейн...
- Изуродую его, как бог черепаху, - сказал он тихо и озабоченно, только и всего.
- Вы с ума сошли!
- Ничего подобного...
- Не смейте! - Она вцепилась в его рукав и отчаянно зашептала: - Я вас умоляю, я кричать буду, если вы...
- Чего вы волнуетесь? - сказал Гусейн удивленно. - Если вам неприятно, я не трону его. А не мешало бы.
- Нет, нет, я вас прошу. Что за дикость! Я чуть было сама не ударила его. - Она повела плечами.
- Жалко, что не ударили...
- Нет, теперь я довольна, что удержалась. Вырвалась и ушла. - Она заговорщицки приблизила к нему лицо: - Сейчас вы меня больше испугали. Дикарь этакий! Только не отходите от меня, он может прийти.
Гусейн покосился и рассеянно поиграл пятаком. Она стояла рядом и разглядывала его с интересом.
- Послушайте, - сказала она наконец, - зачем вам вдруг понадобилась эта монета?
- Эта? - Гусейн раскрыл ладонь и тотчас, сжав кулак, сунул ее в карман. - Это обыкновенный пятак.
- Вижу, - с усмешкой сказала Женя.
- От него удар тяжелее... - неохотно пояснил он.
Девушка округлила глаза и вдруг прыснула хохотом. Она хохотала, отвернувшись к окну и закрыв лицо руками. Нахохотавшись, она вздохнула и закусила губу.
- Простите, - шепнула она, силясь подавить смех, - это что-то невозможное, вы просто потрошитель какой-то.
Потом она сразу стала серьезна и горячо сказала:
- Все-таки я благодарна вам - вы хороший товарищ. Теперь мы выйдем вместе, и вы поможете мне нести вещи. Как славно, что мы познакомились! Через несколько дней мы можем встретиться с вами. Хотите?
- Хочу, - пробормотал Гусейн; он осторожно освободил руку и оглянулся. - Кажется, идет кто-то.
Штурман Касацкий шел по вагону, тихонько посвистывая. Теперь, при вечернем освещении, он казался моложе и стройнее. Он шел, четко выбивая каблуками размеренные шаги и картинно развернув плечи. Поравнявшись с Гусейном, он посмотрел ему в глаза светлым, наивным взглядом. "Не вышло, казалось, говорил этот взгляд, - попробуй ты теперь. Не зевай, малый".
- До чего нахальный, бесова морда, - сказал Гусейн, провожая его глазами. - Кто он такой, интересно?
Поезд пронесся между длинными рядами товарных вагонов, грохоча колесами на стрелках. В окнах замелькали вереницы огней, черные колонны перегонных печей, окутанные клубами дыма. Касацкий сидел у дверей на чемодане.
