Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты
– За что, за что? – завопила она и, чтобъ выразить самой себѣ свое отчаяніе, неестественно поднявъ и изогнувъ надъ головой руки, съ воплемъ побѣжала назадъ домой напротивъ вѣтра, подхватившего звуки ея словъ и тотчасъ же уносившаго ихъ.
–
Въ ярко освѣщенномъ вагонѣ 1-го класса разбитъ былъ ломберный столъ, на сидѣньи была доска, на ней бутылки и стаканы, а за столикомъ сидѣли, снявъ мундиры, 3 офицера, и румяный красивый Валерьянъ, держа карты въ одной рукѣ, а въ другой стаканъ, весело провозглашалъ свою масть.25
– Однако какъ темно, гадко на дворѣ, – сказалъ онъ, выглянувъ въ окно.
На другой день Катюша встала въ свое время, и жизнь ея пошла, казалось, попрежнему. Но ничего не было похожаго на прежнюю. Не было въ ней невинности, не было спокойствія, а былъ страхъ и ожиданіе всего самаго ужаснаго. Чего она боялась, то и случилось. Она забеременела. Никто не зналъ этого. Одна старая горничная догадывалась. И Катюша боялась ее. Никто не зналъ, но Катюша знала, и эта мысль приводила ее въ отчаяніе. Она стала скучна, плохо работала, все читала и выучила наизусть «Подъ вечеръ осенью ненастной» и не могла произносить безъ слезъ. Мало того, что мысль о ея положеніи приводила ее въ отчаяніе, ея положеніе физически усиливало мрачность ея мыслей. Ходъ ея мыслей былъ такой: онъ полюбилъ меня, я полюбила его, но по ихнему, по господскому, это не считается, мы не люди. Онъ полюбилъ и уѣхалъ, забылъ, а я погибай съ ребенкомъ. Да не довольно, что погибай съ ребенкомъ, рожай безъ помощи, не зная, куда его дѣть, чѣмъ кормиться, но еще рожать то не смѣй. Если родишь – пропала. А не родить нельзя. Онъ растетъ и родится. А имъ ни почемъ. Зачѣмъ я скучна, блѣдна, не весела? Марьѣ Ивановнѣ не весело смотрѣть на меня.
Катюша негодовала на господъ, но не на него. Онъ не виноватъ, онъ любилъ. Съ каждымъ днемъ она становилась мрачнѣе и непокорнѣе. За невставленныя свѣчи она нагрубила Марьѣ Ивановнѣ. Она сказала:
– Вы думаете, что отъ того, что вы воспитали меня, то можете изъ меня жилы мотать. Я все таки чувствую. Я человѣкъ. Сюзетка дороже меня.
Марья Ивановна затряслась отъ злости и выгнала ее. Когда она уѣзжала, Марья Ивановна узнала ея исторію съ племянникомъ. И это еще болѣе разсердило ее. Она заподозрила Катюшу въ желаніи выйти замужъ за Валерьяна. Катюшу взяли сосѣдніе помѣщики въ горничныя. Помѣщикъ-хозяинъ, человѣкъ 50 лѣтъ, вошелъ съ ней въ связь. Когда черезъ 6 мѣсяцевъ наступили роды, она увѣрила его, что это его ребенокъ, родившійся до срока, и ее отослали въ городъ. Послѣ родовъ она вернулась къ нему, вошла въ связь съ лакеемъ. И ее выгнали.
–
Стрѣлки Императорской фамиліи не были въ дѣлѣ. Когда они дошли, война кончилась. Они только прошлись туда и назадъ. Много веселаго, новаго пережили молодые люди въ этомъ походѣ. Вездѣ ихъ встрѣчали, чествовали, вездѣ ухаживали за ними. Многіе изъ статской молодежи, перейдя на военную службу, продолжали эту военную службу. Но Валерьянъ не остался. Какъ только кончилась война, онъ вышелъ въ отставку и поѣхалъ въ Москву, а потомъ въ деревню.26 Пріѣхавъ въ деревню, онъ тотчасъ же поѣхалъ къ теткамъ. Поэтическое воспоминаніе о Катюшѣ привлекало его. Но Катюши уже не было у тетокъ. На ея мѣстѣ была Варвара вдова, толстая, здоровая женщина, которую тетки преобразили по своему въ субретку, надѣвъ на нее фартучекъ и пріучивъ ее къ той же чистотѣ. Былъ тотъ же кофе, тѣ же сливки, та же отдѣлка всѣхъ мелочей жизни, но Катюши не было. Когда Валерьянъ спросилъ о ней, Катерина Ивановна начала было разсказывать, сожалѣя о ней, но Марья Ивановна строго перебила ее и, хмуря свои густыя черныя брови, коротко сказала:
– Разстались. Дурно повела себя.
И взглянувъ на Валерьяна, отвернулась отъ него. Валерьянъ понялъ, что его участіе въ дурномъ поведеніи ея было извѣстно и что тетки обвиняли ее, а не его,27 и ему стало ужасно жалко и стыдно. Онъ вечеромъ вошелъ въ комнату къ Катеринѣ Ивановнѣ, гдѣ она дѣлала пасьяны послѣ обѣда. Она думала, что онъ хочетъ погадать, но онъ сталъ распрашивать ее о Катюшѣ. Онъ признался во всемъ тетушкѣ и, распрашивая ее,28 постоянно повторялъ:
– Тетинька! Вѣдь я мерзко поступилъ? Подло. Вѣдь это подло?
Все, что разсказала о Катюшѣ добрая Катерина Ивановна, о томъ, какъ она скучала, какъ читала Пушкина, стала разсѣянна, какъ читала «Подъ вечеръ осенью ненастной», ужасно волновало его. На него жалко и страшно было смотрѣть, когда онъ съ жалкимъ выраженіемъ лица переспрашивалъ по нѣскольку разъ, какъ все было, особенно то, что мучало его:
– Такъ и сидѣла молча въ слезахъ? Такъ и сидѣла и читала? Тетинька, вѣдь я мерзавецъ. Правда, это гадость? Да вѣдь надо поправить.
Когда онъ узналъ, что она была беременна, не было конца его распросамъ.
– Да нѣтъ, не можетъ быть? Вѣдь это гадость. Да гдѣ же онъ, ребенокъ? И почему вы думаете, что это отъ меня?
– Да Авдотья говорила.
– Ma tante,29 надо его взять, найти. А главное ее.
Но когда тетка сказала, что она совсѣмъ испортилась (по сплетнямъ деревенскимъ все было извѣстно у тетушекъ), Валерьянъ сталъ успокаиваться. «Да, но все таки гадко съ моей стороны. А какая милая, какая простая была», думалъ онъ.
Такъ онъ поѣхалъ, ничего не предпринявъ. И такъ съ тѣхъ поръ жизнь и его и ея пошли совершенно отдѣльно и независимо другъ отъ друга.30 Онъ сначала попробовалъ служить, отдаться честолюбію, но это было не по характеру, онъ рѣшительно не могъ притворяться, поддѣлываться и тотчасъ же вышелъ. Онъ поѣхалъ за границу, въ Парижъ, попробовалъ наслажденія самыя утонченныя, чувственныя. Это тоже было ему не по характеру и оттолкнуло его.31 Онъ вернулся въ Россію, въ деревню. Конецъ лѣта и осень проводилъ онъ на охотѣ, зиму въ Петербургѣ, Москвѣ или за границей. Не говоря объ удовольствіяхъ матеріальныхъ, чистоты, изящества помѣщеній, одежды, экипажей, пищи и питья, куренья, къ которымъ онъ привыкъ какъ къ необходимымъ условіямъ жизни, удовольствіями главными его были чтеніе художественныхъ произведеній, которыя онъ очень вѣрно и тонко чувствовалъ, и музыка, въ особенности пѣніе – женское пѣніе, особенно сильно дѣйствовавшее на него.
Въ отношеніяхъ съ женщинами Валерьянъ былъ сравнительно съ своими сверстниками32 чистъ. Онъ никогда не имѣлъ сношеній съ женщинами, въ которыхъ не былъ влюбленъ.33 Но влюблялся онъ очень легко. И не считалъ дурнымъ34 перемѣнять предметы любви.35 Онъ не женился не потому, что считалъ не нужнымъ жениться, но только потому, что такъ случилось. Отталкивала его условность свѣтскихъ отношеній и лживость ихъ. Лгать и притворяться онъ не могъ. Больше же всего помѣшала ему жениться его связь съ замужней женщиной, отъ которой онъ послѣ перваго же года хотѣлъ и не могъ избавиться. Тетки обѣ умерли. Валерьянъ наслѣдовалъ отъ нихъ и сталъ еще богаче. Такъ прошло 12 лѣтъ. Ему было 36 лѣтъ, въ бородѣ и на вискахъ показались сѣдые волосы, и начинало становиться скучно, начинало становиться ясно, что лучшаго отъ жизни ничего не будетъ, а хорошаго ничего и не было.
