Иннокентий Омулевский - Софья Бессонова
— Что это вы без меня не сидите смирно! А! Переобулись? Отлично! — говорила вошедшая хозяйка, застав Аргунова шибко расхаживающим по комнате и прервав таким образом его умственный монолог. — Вот ведь, как вас не похвалишь теперь! — право, умница вы! Больше всего меня радует, что вы, кажется, начинаете понемногу осваиваться в моем уголке, а то я все боялась, чтоб вам как-нибудь не было в тягость мое гостеприимство: тогда мне, пожалуй, пришлось бы уступить вас, как гостя, Русановым, что для меня, как для всякой хорошей хозяйки, было бы, согласитесь, не особенно лестно. Долго я была? Соскучились? Что вы тут без меня поделывали?
Одного взгляда на молодую женщину, в то время как она говорила это, достаточно было для того, чтоб у Андрея Александрыча мгновенно пропала всякая решимость «непременно разговориться с ней»: ему совершенно верно подумалось, что, о чем бы он ни разговаривал с ней в эту минуту, весь его разговор показался бы одной натянутой фразой в сравнении с той простотой, с какой эта женщина говорила все, что только случилось ей сказать.
— Да ничего не делал! — ответил вдруг Аргунов по какому-то внезапно нашедшему на него вдохновению и тотчас же мысленно сам себе сознался, что и она, на его месте, не могла бы ответить ничего проще.
— Вот как! Ну и отлично! Знаете! Я начинаю замечать, что вы исправляетесь…
— Очень рад, — сказал Андрей Александрович, чувствуя, что в самом деле начинает незаметно исправляться под ее руководством.
Молодая женщина улыбнулась.
— Как вы серьезно сказали это! — заметила она ему.
— Я серьезно и рад, — отличился Аргунов:- вы даете мне превосходный урок!
— Что вы! Помилуйте! Какой урок? — спросила она торопливо, удивляясь и оробевши немножко.
— Надо вам признаться, что я очень мало знаю общество, особенно… женское, — тихо и скромно заметил Андрей Александрович.
— А! Это очень легко может быть… Но я, право, уверяю вас, и не думала даже серьезно сказать вам что-нибудь в поучительном смысле, шутя разве… Простите меня, если так!
— Не прощаю, а благодарен вам… очень! — сказал Аргунов, невольно залюбовавшись ее милым смущением и сам не понимая, как это так ловко удалось ему извернуться с ответом.
— О, да какой же вы злой еще вдобавок! — оправилась она тотчас от своей минутной робости:- Я этого и не подозревала за вами… Поздравляю вас!
Ей ужасно хотелось в эту минуту смутить его самого. Но Андрей Александрович (порадуемся за него) решительно чувствовал себя под вдохновением.
— И есть с чем! — сказал он весело и развязно.
— С чем же, позвольте узнать?
— С таким учителем, например, как вы! С вами, мне кажется, я в один урок пройду всю общественную азбуку, даже грамматику, пожалуй, — наивно сознался Андрей Александрович.
— Вы подсмеиваетесь надо мной, или так просто говорите это, как комплимент? — спросила молодая женщина Аргунова, с таким видом, с каким дуэлист спросил бы своего противника: деретесь вы со мной или наморены извиниться?
Андрей Александрович вдруг страшно смутился и покраснел.
— Нет, — отвечал он, благоразумно отступая.
— Как это нет? — полюбопытствовала хозяйка, очевидно радуясь, что ей удалось-таки смутить опять своего застенчивого гостя.
— Так!.. Я сказал только, что думал, — ответил он, уже инстинктивно попадая в прежний искренний тон.
— А! Это совсем другое дело. Радуюсь от души за такой нечаянный проблеск искренности с вашей стороны и, кстати, буду еще раз просить вас — говорить мне и на будущее время только то, что вы думаете. Заметьте уж также раз навсегда: я не сержусь, если надо мной немножко подсмеиваются, люблю, когда со мной говорят от души, и выхожу из себя, если слышу… комплименты.
«Ложь», кажется, хотела она сказать, но удержалась почему-то.
— Поверьте, что я и сам терпеть не могу комплиментов, — заметил Аргунов, совершенно оправившись:- однако ж в обществе они допускаются…
— Мало ли что терпимо, послушайте, в нашем обществе! Я знаю, что отдельной личности часто приходится делать уступки этому обществу, понимаю, что иногда это даже необходимо — но ведь какие опять уступки? Их там так много требуется! Я, по крайней мере, признаю только те, которые не противоречат нн совести, ни здравому смыслу…
— Но позвольте, — живо перебил Аргунов, обрадовавшись, что разговор их свернул на любимую дорогу — на путь анализа: — таким образом, вы допускаете весьма мало уступок: или даже, пожалуй, и вовсе их не допускаете?
— Весьма мало и редко — это правда; но почему вы непременно заключаете отсюда, что я отвергаю их совсем? Не понимаю!
— Сейчас поймете. Видите ли, все дело в том, что вы ваши уступки ограничиваете одним только непротиворечием здравому смыслу и совести…
— Так что же? И довольно!
— Не совсем; какой бы лучше сказать вам пример?..
— Скажите какой знаете.
Опять последовало коротенькое молчание.
— Извините ли вы меня, если я приведу вам такой пример, который… который будет… ну, хоть не совсем приличен в разговоре между людьми только что познакомившимися? — спросил Аргунов, краснея, как шестнадцатилетняя девушка.
— Совершенно, если только ваш пример пойдет к делу!
— В таком случае я скажу, — проговорил Андрей Александрович, краснея еще больше. — Представьте себе, что вы на бале и танцуете…
— Представляю.
— Положим, танцуете с человеком, которого любите и который тоже вас любит…
— И это могу представить.
— И вам вдруг, тут же, в зале, и именно во время танца приходит неодолимое желание поцеловать его…
— Даже могу представить и это! — заметила молодая женщина с такой обворожительной улыбкой, что Андрею Александровичу решительно потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться и продолжать.
— Скажите же, поцелуете вы его или нет? — спросил он, наконец, сам удивляясь своей храбрости.
— Нет.
— Почему?
— Не скажу, пока не узнаю вполне вашей мысли.
— Хорошо! Но если б вы его поцеловали — противоречило ли бы это, по-вашему, здравому смыслу?
— По-моему, нет; в строгом смысле, заметьте.
— Так. А совести бы это противоречило?
— Тоже нет.
— Видите? Ваш поступок был бы согласен и со здравым смыслом и с совестью, а вы все-таки его не сделаете; потому не сделаете, что общество, среди которого вы будете находиться в ту минуту и которое не терпит ничего подобного, незаметно подскажет вам уступку, и вы, как сами сейчас сказали, сделаете ему эту уступку…
— Боже мой, какой нерациональный пример! Нет, не правда, не потому я его не поцелую, что сознаю в этом случае необходимость уступки обществу!
— А почему же?
— Я не поцелую его просто потому, что не захочу порадовать его таким завидным признаком моей любви при других; они непременно испортят и у него и у меня это удовольствие, так что неприятность, которую мы будем испытывать в минуту такого поступка от присутствия посторонних, уничтожит для нас самую приятность поцелуя. Счастливый поцелуй любит уединение и потому счастлив, а не потому, чтоб в нем чувствовалась неправота или уродство; таким поцелуем я даже дома мужа никогда не поцеловала бы при свидетелях! — заключила молодая женщина тихо и застенчиво.
— Помилуйте! — скромно заметил Аргунов:- много ли женщин у нас так понимают? Одна из тысячи, может быть!
— Не знаю, право, так ли это? Представляю другим понимать вещи, как они хотят; я тоже хочу понимать так, как я хочу… как умею! — сказала она с жаром.
— И имеете полное право на это; но… — хотел было возразить Андрей Александрович.
— Послушайте-ка, милостивый государь! Вы, как я замечаю, думаете, кажется, уклониться от сущности нашего разговора? — перебили его вопросительно.
— Нисколько!
— А! Ну, виновата! Так позвольте же прежде всего вам заметить, что пример ваш нам не годится и, по условию, я могу не извинить вам его; но так и быть, в первый и в последний раз — прощаю!
— Благодарю; однако ж он совершенно пригодился бы, если б вы разделяли мнение большинства женщин.
— Да; но я его не разделяю, по крайней мере в этом случае…
— Все-таки пример мой показывает, что я мог бы привести вам и другие, ужо положительно идущие к нашей речи, и, таким образом, был бы в состоянии доказать вам мою мысль; досадно только, что примеры такого рода как-то не приходят в голову…
— Постараемся обойтись без них. Не буду противоречить вам, хоть и люблю поспорить: сегодня я немножко устала; но, скажите на милость, допустив, что я не признаю почти никаких уступок обществу, какой вы особенный сделаете для меня вывод отсюда?
— И очень особенный: вам после этого нельзя жить ни и каком обществе!
— Будто бы уж и ни в каком?
— Поверьте, что так!
— А в обществе, например, разделяющем одни взгляды со мною, я тоже не могу жить, по-вашему?
