Сергей Семенов - Дедушка Илья
– - Илья! Да неужто это ты?..
У старика сразу появились на лице краски, и глаза подернулись слезой.
Я тут же смекнул, что это был дедушка Илья, тот брат дедушки, которого отдали в солдаты.
– - Вот узнала, бог дал! -- сказал он. -- Знамо, я ваш Илья. -- И он подступил к бабушке и потянулся к ней целоваться. Бабушка обвила его шею руками и поцеловалась с ним крест-накрест три раза.
– - А это кто же такое, чей он? -- взглянувши на меня, спросил старик.
– - Это Тихона, сына моего, сынок, -- вымолвила бабушка, и я видел, как у ней тряслись руки и ноги. Она до того была взволнована, что не знала, ни что делать, ни что говорить.
– - Да откуда это тебя бог принес-то? -- сказала бабушка с невыразимым удивлением и вдруг всхлипнула. Старик круто отвернулся и стал скидывать с себя лохмотья.
– - С того света, должно, -- глухим голосом сказал он. -- Небось меня и в живых-то не считали?
– - Как же считать, коли об тебе ни слуху ни духу? Ведь больше тридцати годов прошло, как тебя взяли-то от нас, сам посуди!
– - Да, времечка прошло немало! Я и сам уж не думал, что сюда попаду: думал косточки положить на чужой стороне, да вот пришлось и на родное пепелище попасть.
Голос старика стал тверже, но в нем звучала такая грусть, что и я тогда легко это подметил. Он замолчал и начал медленно потирать руки, видимо, чтобы отогреть их.
– - Да откуда ты только пришел-то?
– - Погоди, мать, расскажу, дай маленько очувствоваться да озноб прогнать; я хоть на своем двоем ехал-то, а порядком продрог. Я сегодня из города припер, верст пятнадцать, чай. Мороз, да к солнцу-то, а бобры-то на мне, вишь, какие!
И он стащил с себя кацавейку и положил ее на приступку; под кацавейкой на нем была овчинная прижимка и синяя рубаха.
– - Груди-то у меня тепло, только вот коленкам холодно, да ноги вот словно затекли, крепко я их оборами стянул.
– - Разуйся; на, я тебе свои валенки достану, а чуни-то на печи посушу.
– - Давай, это дело хорошее, ногу в тепло, славно.
Старик сел на коник и стал развертывать оборы. Бабушка послала меня на печку за валенками ему, а сама села на лавку и, качая головой, заахала:
– - Ведь вот дивушко-то дивное!.. Где бы кто подумал, что ты как снег на голову свалишься? Другое время сны какие-нибудь видишь, а теперь и во сне-то ничего не снилось… Ах ты, батюшки мои!..
– - Не стукнул, не брякнул, а гость подошел! -- пошутил старик.
– - Как ты только нашел нас, али спросил кого?
– - Никого не спрашивал, а шел прямо, и все тут. По липе напротив да по коньку на избе и узнал. Новые-то избы все с захмылом, а эта на старинный лад.
– - Все она у нас та же, из которой ты пошел. Григорий вон отделился и новую выстроил, Ликсей тоже в другую хоромину переселился… а нас в старой оставил.
Бабушка всхлипнула и расплакалась.
– - Что ж, помер?.. -- спросил старик.
– - Годов восемь уж, с весны девятый пойдет.
– - Царство ему небесное! А дядя Парфен?
– - Тоже богу душу отдал.
Старик стал поминать еще какие-то имена, мне совсем неизвестные. Бабушка отвечала ему. Старик, вздохнув, проговорил:
– - Знать, моя только смерть заблудилась. Эх… хе… хе!… И он глубоко вздохнул и сразу опустился весь.
Опять наступило молчание. Немного спустя старик снова поднял голову и стал расспрашивать:
– - Сколько у тебя было детей?
Бабушка стала рассказывать, старик слушал ее, понурив голову. Вдруг бабушка спохватилась и воскликнула:
– - Что ж я тебя словами-то, угощаю, о другом-то забыла. Ты небось поесть хочешь?
– - Да, пожевать чего пожевал бы: я сегодня еще ничего не ел.
– - Садись к столу-то, я тебе сейчас соберу. Степка, умывайся и ты садись с дедушкой. Это ведь дедушка тебе, родной дядя твоему отцу.
Я умылся и сел за стол, но мне совсем не хотелось есть. Я глядел на пришедшего к нам неожиданно дедушку, слушал его слова, -- вспомнил рассказы про него про молодого, и, сам не знаю почему, в сердце мое закралось чувство небывалой грусти. Чувство это все более и более росло и так сжало мое сердечко, что я уже не видел свету. Бабушка, заметив, что я не ем, вдруг проговорила:
– - Что ж ты-то, дурашка?
Вместо того, чтобы мне приняться за еду, я вдруг горько заплакал. И бабушка и дедушка Илья очень этому удивились. Дедушка Илья проговорил:
– - Это он меня боится, глупый! Погоди, меня нечего бояться, мы с тобой такими приятелями будем, что нас водой не разольешь.
Поевши, дедушка Илья полез на печку и улегся там.
– - Вот это хорошо, -- сказал он, -- погреются мои косточки… Ох, косточки, косточки, много они видели на своем веку!..
– - Ты давно из солдат-то? -- спросила бабушка.
– - Давно…
– - И на войне был?
– - В севастопольскую войну был, только не в Севастополе сидел, а с туркой дрался.
– - Что ж ты после солдат-то домой не пришел?
– - Не время было, должно: захотелось свет поглядеть да себя показать.
– - Много ты видел на свете?
– - Будет с меня, по степям ходил, в казатчине жил, в остроге сидел, всего тяпнул, только добра не нажил, а остался под старость яко наг, яко благ.
У дедушки пересекло в горле, и он умолк. Он молчал несколько минут, потом глубоко вздохнул, и стал кидать кое-какие слова бабушке. Он спрашивал, какие были в последнее время господа, как объявили волю, как устраивались после воли. Бабушка все ему говорила. Дедушка наконец спросил:
– - Что ж народ-то, какой жистью больше доволен: что прежде была али теперь?
– - Теперь, знамо, вольготнее, что говорить, только угодья нет. Если бы тогдашние угодья…
– - Нешто не всю землю-то отдали мужикам?
– - Где всю! Больше чем третью часть отхватили, да еще самые хорошие места. Помнишь мелкий лес, мы ведь весь его косили? А княжий-то лужок да дорожный огорок? А теперь все это господам отошло, а у нас осталась на поле глина, а по ручьям острец. Бывало, в покосы-то и сараи набьют кормом, и копен накладут, а нонча накосят -- и видеть нечего; кто купит нешто, у того побольше.
– - А за землю плату-то положили?
– - Как же, неужели задаром?
– - Это, значит, волю дали!.. Ха-ха-ха!.. -- злобно засмеялся дедушка Илья и поворотился навзничь. Он перестал задавать бабушке вопросы и умолк.
– - Ты, може, спать хочешь, так усни, -- сказала бабушка.
– - Пожалуй, усну, -- молвил дедушка и глубоко вздохнул.
Бабушка приумолкла и отошла в угол; я оделся и побежал на улицу.
Когда я вернулся с улицы, дедушка Илья все еще спал, бабушка сидела на лавке и починяла отцовскую рубашку. Я спросил, на что эта рубашка; бабушка отвечала, что дедушке Илье.
– - Что же, этот дедушка-то у нас будет жить?
– - У нас.
– - Что же он будет делать?
– - Тебя грамоте учить.
– - А он не сердитый?
– - Как будешь стараться.
Бабушка вдруг поднялась с места и проговорила:
– - Ну, ты посиди маленько дома, а я к дедушке Григорию пойду, скажу им, какой к нам гость-то пришел; може, придет навестить.
– - Ну, ступай.
Бабушка накинула на себя одежину и ушла. Она ходила долго; когда она пришла, то видно было, что она не в духе.
– - Что ж ты дедушку Григория не привела? -- спросил я.
– - Пойдет твой дедушка Григорий! Только услыхал, затрясся весь: боится, на его шею не навязался бы; не бойся, не навяжется: проживет как ни на есть у нас.
Вскоре после этого дедушка Илья проснулся; он поднял голову, свесил ноги и закашлялся. Он долго кашлял, насилу перевел дух и сказал:
– - Вот он сколько годов так мучит, то ничего-ничего, а то вдруг как нахлынет, того гляди, глаза на лоб выпучишь.
– - Где же ты его подхватил?
– - Где-нибудь простудился. Ноги, руки вот ломят, да он донимает…
Дедушка Илья тяжело дышал. Он весь опустился. Давеча он казался бодрее и крепче, а теперь стал вялым, с тусклыми глазами. Кряхтя, он спустился с печки, подошел к конику, сел и опустил голову.
– - Что это, мне слышалось, вы Григорьево имя поминали? -- спросил он.
– - Поминали; я ходила к нему, о тебе сказывала.
– - Ну, что ж он?
– - Ничего. Бабы говорили, чтобы ты пришел к ним.
– - Ты говоришь, они хорошо живут?
– - Первыми из деревни. Он бурмистром ходил, а теперь сын в Москве в артели, а он по дому торгует.
– - Вас-то он не покидает?
– - Нам он теперь чужой. Что ж ему об нас заботиться, мы ведь разделились по согласию.
Бабушка, видимо, старалась, как бы не сказать про дедушку Григория чего-нибудь дурного; но дедушка Илья по тону догадался про все. Он вздохнул и спросил:
– - Неужели не выручает?
– - Кой-когда не оставляет, знамо, в долг.
– - Ну, еще бы! Торговому человеку нешто можно помочь оказывать, -- в убыток. Эх, хе, хе! Вот все так… Наш брат как залез в богатство, так забыл и братство… Все так…
Бабушка оборвала неприятный разговор и стала собирать обедать; после обеда дедушка Илья сказал:
– - Ну, что же, малый, веди меня к дедушке Григорию, показывай, где он живет.
– - Сходите, сходите! -- проговорила бабушка. -- Только не принимай ты к сердцу, если он худо с тобой обойдется. Бог с ним, видно, он уж такой человек.
