Светлана Рыбакова - Домой
Было весело: застолье весь день. Но обычаи не простые, и многое, конечно, чудно было для русского человека. Мужская и женская половины. Красавица невеста за свадебным столом не сидела. Целый день стояла в углу, накрытая белым покрывалом, а гости вешали на нее золотые украшения и складывали рядом подарки. К вечеру хозяйская дочка была как позолоченная Пизанская башня. Ночью сбросила с себя покрывало, все вокруг звенит, а она бегом к столу, смеется: "Голодная как волк с этой свадьбой".
- Они себя христианами называют, но по обычаям похожи на язычников. Очень почитают святого Георгия Победоносца, - закончила свой рассказ Вера Сергеевна.
- Слушай, - Марина наморщила лоб, - а какие-то слухи, в газете, что ли, писали о явлении в Осетии Георгия Победоносца. Он, кажется, наказал им в мире жить, предупреждал, а они не захотели услышать... Если это на самом деле было...
- Ой, Марина. Насчет мира там тяжело. Даже чужому человеку заметно. Живут в одном поселке ингуши и осетины и друг друга терпеть не могут. Не поздороваются, оговорят и прошипят в спину, как на плохой коммунальной кухне. И на свадьбе все о войне рассуждали: непременно что-то плохое будет... Через день пошли с ним обратно в батальон. Нам гостинцев дали - не унести, по дороге сели у речки, под чинарой, перекусили, смеялись - свадьбу вспоминали. Так было хорошо. Ну а потом Сашу со мной не отпустили. Мне пришлось оставить у новых знакомых его гражданскую одежду, в ней спокойнее возвращаться домой... А теперь что?.. - Вера Сергеевна не выдержала и заплакала. - Ни Саши, ни солдат, ни поселка... Где теперь эти добрые люди? Молодая семья... Стреляют, бьют, жгут... Ведь можно спокойно жить: горы, солнце, свадьба. Живите и радуйтесь...
В этот день они побывали в храме и взяли у батюшки благословение: если не будет никаких известий - ехать на поиски на Кавказ. Батюшка спешил к больному, на минуту остановился, посмотрел внимательно и, благословив, сказал: "Мир вам".
Домой не хотелось, они опять поехали по монастырям.
На московских улицах осень сдавалась зиме: воздух окончательно промерз, деревья, кутаясь в лохмотья листвы, стояли нищие и жалкие. Зато небо полыхало синевой и обещало скорые морозы.
У ворот Данилова монастыря кружились голуби. Блеск куполов собора, белые стены церквей, гладкие булыжники двора переносили в другое время и пространство. Царившая здесь тишина казалась неправдоподобной среди городского шума.
Вера Сергеевна с Мариной долго молча сидели на скамейке у клумбы с поздними цветами, на душе становилось спокойнее, унималась тревога.
Потом они сели на трамвай, пересекли Даниловскую площадь и вскоре очутились у стен Донской обители.
У Донской Богоматери в руках платочек - это по наши слезы. Сколько их на земле льется, и всем Она их утрет. Бывает, что и не просят, а в минуты опасности вдруг появляется Богоматерь и выводит к свету Божию душу заблудшую. Пресвятая Богородица, спаси нас.
От Донского отправились на Ордынку, к иконе Божией Матери "Всех скорбящих радость", за утешением - и день прошел. Слава Богу за все.
Глава 5
Сашка проснулся от шума во дворе. В первый миг не понял, где находится: какая-то груда тряпок, железная сетка кровати оставила на руке отпечаток, за разбитыми стеклами окон - серая хмарь наступающего утра или уходящей ночи. Поговорку "Солдат спит - служба идет" к Большову отнести было никак нельзя, за последние полгода спать приходилось урывками. Такой вот народ веселый собрался вокруг...
Однако мечтать было некогда, шум во дворе усилился, дверь в казарму пнули ногой, в проеме показался силуэт автоматчика. И не успел Саня пробурчать: "Явление пятое. Те же и ингуш", как автоматчик, испугавшись, стал дико палить в потолок. Посыпались градом остатки стекла, ребята влипли в пол.
- Виходите! - истерично закричал незваный гость. - Все виходите! Руки за голова!
Во дворе было свежо, на старой зелени - едва заметный иней, горы стояли укутанные в туман. У Сашки мелко застучали зубы, взвод заметно приуныл, его плотным кольцом окружили автоматчики.
"Хороша мочала - начинай сначала, - ворчал Сашка, но вдруг оживился. Дауд!" К ним, улыбаясь, шел любимый их прапорщик-ингуш Дауд. Он что-то сказал своим солдатам, те разошлись.
- Живы, шайтаны! Ребята, я так рад! - Когда батальон сдался, Дауд сразу перешел к своим. - А я нарощно сюда приехал посмотреть, что тут у вас.
- Да хреново. Не знаем, шо дальше. Из Назрани отпустили, а шо теперь... - пыхтел заспанный Батя.
- Товарищ капитан, - обратился Дауд к Иванцову, - я попробую договориться, довезти ребят до границы с Осетией. Там ваше командование...
- Ну что ж, действуйте, - отозвался тот.
Ребята следили, как Дауд, мелькая в разных концах двора, с кем-то разговаривал, просил, убеждал. Утренние ингуши приехали на самосвале добирать вещи, мебель, всякую рухлядь, связываться с делами разрушенного батальона никому не хотелось. Как Дауду удалось уговорить своих, осталось тайной. Он снова подбежал к ребятам:
- А, шайтаны!.. - хлопнул по плечу дагестанца. - Живучаи вы. Сколька народа побили, в заложники взяли, поселок пожгли, а вы чистанкие ходитэ. По войне - как по бульвару. Везунчики, да-а?! - Дауд рассмеялся. Он искренне радовался, что те, с кем долго жил под одной крышей, - вместе радость и печаль, - были живы.
А Большов смотрел на мелькавшего во дворе огромного, усатого, белозубого красавца, любовался его добродушной силой, красотой и благородной осанкой. Сашка угадывал в этом человеке породу: такую походку, взгляд самому приобрести невозможно - это передается по крови от предков.
Взвод, пополненный женской половиной с довеском, разместился на самосвале. Дауд прикрыл их брезентом, чтобы не заметили на постах. И самосвал, чихнув синим дымом, покатил в сторону Владикавказа. Сашка нашел щель в брезенте и в последний раз, даже с какой-то щемящей грустью, смотрел на удаляющиеся, ставшие на миг родными стены батальона. "Прощай, Осетия! Прощайте, горы! Домой!"
Машина прокатила мимо умершего поселка: повсюду валялись скелеты заборов. Изуродованные дворы, обугленные деревья, потоптанные огороды остались сиротами. Выжженные глазницы домов, вчерашние окна, слепо смотрели в синие дали. От безобразия войны солдатам стало жутко. Дорога вырвалась на простор и понеслась в сторону восхода, а самосвал минут через пятнадцать вдруг резко затормозил.
- Приехали, - крикнули из кабины.
Дауд сорвал маскировку:
- Выбирайтесь.
Недавно прошел дождь. В лужах дрожало отражение неба, мягкая земля уступчиво проваливалась под ногами. Из самосвала что-то крикнули, Дауд ответил по-своему, махнул рукой. Машина укатила, а он остался.
- Там, - показал прапор в сторону поля, - ничэйная территория. Прострэливаэтса со всех сторон. Но нэчего делат. Идти здэс. На той сторонэ замэтят - стрелят свои не станут. У вас дэти. - Тут он потемнел лицом.- Мою жену и дощь во Владикавказе взяли в заложники... Ну, пора прощатса.
Ребята тепло пожимали руку своему освободителю, хлопали его по плечу. Женщины плакали. Все понимали, что расстаются, наверное, навсегда. В стороне испуганной стайкой стояли детишки.
- Так вот жили вместе и не знали толком, кто есть кто. А пришла беда... Спасибо тебе, Дауд. - Капитан протянул ему руку. - Не ожидал. Если останусь живой, разыщу твою семью. Ну, прощай. Взвод, стройсь.
Но не успели ребята подравняться, как из-за песчаного бугра выкатил "бэтээр" и, стреляя в воздух, понесся прямо на них. Не доехав несколько метров, встал как вкопанный.
- Бросай оружие! - закричали оттуда.
- Слющай! Здэс свои ест, дэти ест, а оружия нет. - И Дауд перешел на ингушский язык.
Из "бэтээра" выпрыгнули автоматчики и взяли солдат на прицел. Дауд показал какую-то бумагу и, размахивая руками, стал горячо говорить, ему отвечали довольно злобно - и наконец обе стороны перешли на крик.
- О чем они? - тихо спросил Батя капитана.
- Да!.. - тот махнул рукой. - Твою дивизию! Расстрелять нас хотят или в заложники. Развоевались уже, крови захотелось.
Сашка напрягся. Видно было, что эти ребята не шутят и поставить людей к стенке им ничего не стоит. Невыносимая тоска и безволие парализовали солдата Большова: "Был бы автомат, все бы выглядело иначе. Сейчас бы пару очередей..."
Дауд, отчаявшись уговорить бэтээровских солдат, опустился на колени прямо в грязь и запричитал, завыл по-звериному, по его красивому лицу текли слезы.
Взвод стоял понурившись и старался не смотреть на своего прапора. Всем без исключения стало муторно. Дауд жертвовал репутацией воина: на весы была поставлена жизнь его друзей, оставшейся в плену семьи - и он решился на крайний шаг.
Ингуши сдались: джигит, такой молодец, на глазах врагов и женщин валяется в грязи - этого они выдержать не смогли:
- Шайтан с ними. Мертвую зону не пройти. Пусть пробуют, а мы посмотрим, сколько их останется.
Взвод развернул простыню белым флагом и медленно пошел в полосу обстрела. Женщин с детьми солдаты поставили в центр колонны...
