Виктор Некипелов - Институт Дураков
- Но оно пойдет через следователя? Это очень долго. (Мне хотелось как можно быстрее дать знать своим, что я уже в институте Сербского.)
- Нет, если письмо коротенькое, мы сами просмотрим и отправим.
Я вышел вслед за делавшей мне знаки сестрою. Уходя, поймал на себе внимательный взгляд одной из присутствовавших в комнате женщин - интересной, полной, лет сорока, с тяжелой, рыжеватого цвета прической. Интуитивно подумал: "Уж не эта ли дама будет моим лечащим врачом?"
Как оказалось, я не ошибся.
А что касается письма теще - Ландау обманул, не моргнув глазом. Теща его, хоть оно и состояло из двух строчек, не получила. Письмо было направлено следователю, который вручил его моей жене... год спустя.
СТРУКТУРА ИНСТИТУТА
Я мало что могу сказать о структуре института в целом. Официально он называется Центральным научно-исследовательским институтом судебной психиатрии имени профессора Сербского (ЦНИИСП) и находится в ведении Министерства здравоохранения СССР. Однако у него есть и другой, негласный, опекун, чей титул не обозначен на вывеске, - Министерство внутренних дел СССР. Не знаю, в каких конкретных формах осуществляется его влияние, но вот одна их них: весь персонал института имеет воинские звания войск МВД, врачи - офицерские, сестры и няньки - видимо, сержантские. Уже одно это обстоятельство (подкрепленное, конечно, соответствующей зарплатой) повышает бдительность и усердие медицинского персонала, усиливает его ретивость по части выполнения государственных задач.
Во главе института стоит действительный член Академии медицинских наук профессор Морозов. Не знаю его воинского звания по табелю МВД, но судя по тому, что его подчиненный, по сути всего лишь зав.отделением, Лунц, как говорили осведомленные люди, имеет звание генерала-лейтенанта, звание Морозова должно быть не малым.
Кроме Министерства внутренних дел, институт Сербского не может не курироваться - через Прокуратуру СССР - и Министерством юстиции. Забегают в него, конечно, или позванивают (это касается как раз 4-го отделения) и из всевластного КГБ.
В составе института, насколько я знаю (видел на картонке с номерами телефонов в сестринской комнате), семь отделений. Одно из них (5-е) женское. Еще знаю, что 7-е отделение - алкогольное (алкогольные психозы), оно как-то особняком стоит и помещается в отдельном здании во дворе и работает будто бы только на московских алкоголиков.
Что касается остальных отделений, то я совершенно не знаю, по какому принципу они выделены. Предполагаю, что по характеру заболеваний. Наше, 4-е отделение, очевидно, шизофреническое. Ну, может быть, более узко: вяло текущая шизофрения, у нее ведь по советской классификации много различных форм. Это можно предположить хотя бы потому, что через 4-е отделение проходили все "политические", а у них, как правило, всегда "шизофрения".
Какие же ярлыки на 1, 2, 3 и 6-м отделениях? Ну, может быть, где-то "паранойя", где-то "маниакально-депрессивные психозы", где-то "эпилепсия"... Или другие варианты шизофрении, скажем, "галлюцинаторно-бредовая" или "кататоническая"?.. Не знаю, не бывал. Но из нашей партии, привезенной из Бутырок 15 января (около 25 человек), многие попали (знаю, так как встречал кое-кого, в частности Лисью Шапку, в рентгенкабинете) в 1 и 2-е отделения. Они самые большие в институте (в первом, кажется, около ста человек) и скученные, это там спят в коридорах и на полу.
А всего в институте пребывает единовременно около 300 человек.
В каждом отделении свои врачи, сестры, няньки. Даже дежурные прапорщики (один человек на отделение, сменяются каждые восемь часов), хоть они подчиняются своему начальству, в отделениях одни и те же.
Кроме основных своих задач - практической экспертизы и науки - институт является учебной базой как для студентов, так и для различных семинаров, курсов усовершенствования и т.п., причем сразу по двум ведомствам медицинскому и юридическому. В институте где-то есть большой, на 150 - 200 человек, зал, в котором проводятся лекции с демонстрацией больных.
К сожалению, там я тоже не бывал.
"ШЕЙХ-АНТИКОММУНИСТ"
"Шейх-антикоммунист" отнесся ко мне с интересом. Естественно, и я потянулся к нему и при первой же возможности заговорил. Обычные тюремные расспросы: когда, за что? Он отвечал охотно и вроде бы искренне. Да, статья 190-прим, "распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй". "За что же?" - "За стихи..." - "За стихи?" Это уже совсем интересно, ведь я и сам вроде бы "за стихи".
Правда, дальнейший рассказ несколько разочаровал меня. Виктор Матвеев, как оказалось, был из уголовного лагеря, уже со сроком. Получил пять лет, кажется, за обыкновенную кражу и уже отсидел год или два. А потом - расклеил по лагерю листовки с политическими стихами... Вот и взяли, стали новое дело крутить. Что-то говорил он мне о тяжелых условиях в лагере под Ростовом, о том, что мочи не было... Прямо не признался, но я понял, что этими листовками он попросту говоря "закосил" - чтобы признали больным, невменяемым, "дураком", - все-то легче, мол, будет в психушке, чем в лагере. То есть налицо был именно "политикан", как представили мне его в палате, уголовник, рядящийся под политического. О таких людях, густонаполняющих сегодняшние наши политические лагеря в Мордовии и Перми, писал еще Анатолий Марченко в своей книге "Мои показания".
Нужно сказать, что уголовники довольно часто идут на совершение действий, называющихся у нас политическими преступлениями. (Власти, правда, даже эти "преступления" называют уголовными. Раз по уголовному кодексу судятся - все уголовные. А политических заключенных у нас, де, и в помине нет. Это еще с легкой руки, то бишь, с верткого языка Н.С.Хрущева так повелось.) Чаще всего это именно листовки. Что же движет этими людьми? Конечно, бывают случаи, что они действуют и, так сказать, из чистых побуждений (процент недовольных если не основами власти, то существующими порядками, законами и т.д. среди населения уголовных тюрем и лагерей очень высок, "коммунистов" здесь ненавидят и всячески отъединяют себя от них; вождей, не исключая и Ленина, высмеивают). Но в большинстве случаев такими "политическими" руководят чисто конъюнктурные соображения. По неразумению, конечно. Среди уголовников почему-то бытует убеждение (мне лично не раз приходилось с этим встречаться в разных камерах и в лагере), что в политических лагерях - условия лучше. И кормежка будто бы "от пуза", и передачи чаще, и работать - по желанию, и, очень характерное: вертухаи, мол, все "на Вы..." Ну а что касается возможности попасть в "дурдом" вместо лагеря, то, как я уже говорил, редко найдешь уголовника, который не мечтал бы о таком счастье. И так же широко распространено в уголовной среде убеждение (видимо, не безосновательное), что вернейший путь к этому счастью лежит именно через политическое "преступление". "Толкнуть политическую речугу" на суде или листовки разбросать - это практикуется часто. И увы, дает желаемые результаты! Ведь не знает, дурачье, что не в вольную психушку на полгода будет выписан квиток, а в "спецуху", без срока, да еще с галоперидолом в неразумный мозг.
Идут! Вот и Виктор Матвеев соблазнился. И очень хотел, как сразу же, в первом разговоре со мной признался, чтобы сочли его невменяемым.
- Да зачем вам это, Витя? Вы же здоровый человек! Вы представляете свое будущее?
А он все твердит не очень уверенно:
- Вы не знаете, как в лагере плохо... Столько лет еще... Хуже не будет. В больнице же кормят... Молоко дают...
Войдя в доверительность, он мне и стихи свои почитал. Что-то про Новочеркасские расстрелы, про кровь под танками... Жутковатые и ...хорошие, чисто поэтически, стихи, жалею, что не осталось в памяти даже строчки.
Талантливый, просто очень талантливый (и несчастный) человек сидел передо мной - этот "шейх" из Ростова-на-Дону. Чистое, выразительное и нервное, отражающее внутреннее раздумье лицо, глаза тоскующие, живые.
Мы говорили долго. Об искусстве, стихах. Я спросил, кто его любимый поэт. Он назвал ...Эдуарда Асадова! Конечно, он почти не знал лучших имен, даже о Блоке ведал только по "Двенадцати". Я стал рассказывать о Гумилеве и Ахматовой, он слушал жадно, хватко. Во время разговора (мы сидели рядышком за столом) я несколько раз ловил на себе внимательный взгляд няньки. Подумал: надо бы не слишком демонстрировать свой интерес к одностатейникам. Но как это было сделать, если тянуло пуще неволи? В течение дня мы еще несколько раз заговаривали с Виктором, и каждый раз на нас останавливался регистрирующий взор няньки. В остальное время "Шейх" лихо играл с Бесковым, Лукашкиным и еще какими-то зеками из другой палаты в "покер" и "квадрат" (азартные игры с помощью костей домино, в которые играют в тюрьмах на сигареты или под какой-нибудь другой интерес), а иногда, как мне удалось заметить, что-то писал, лежа на койке.
Пробовал я заговорить и с другим моим одностатейником - Иваном Радиковым. Кстати, к концу второго дня я перебрался на освободившуюся рядом с ним кровать, и мы, таким образом, стали непосредственными соседями. Но Иван поначалу отнесся ко мне недружелюбно.
