Камиль Зиганшин - Боцман
С двуногими существами Боцман связывал только боль и смерть, поэтому сейчас был несколько обескуражен поведением Крючконоса, но не сомневался в его скрываемых до поры до времени, недобрых намерениях и был уверен, что ему уготована незавидная часть.
От томительного ожидания смерти к вечеру его трясло, как в лихорадке. Нервы и мускулы вибрировали, словно туго натянутые струны. Ослабленный перенапряжением и потерей крови, кот, в конце концов, забылся в тревожной дремоте, так и не притронувшись к мясу.
Переделав домашние дела, Михалыч заглянул к беспомощному пленнику.
Встретившись взглядом с темными, непонятными глазами человека. Боцман вновь оробел, но уловил в них что-то доброе, ему даже почудилось - ласковое.
Крючконос принес в большой кастрюле чистую воду. Увидев, что мясо не тронуто, укоризненно покачал головой.
- Так, брат, дело не пойдет. Так ты никогда не поднимешься. Надо, дружок, поесть, обязательно надо поесть, -- и опять настойчиво подсовывал мясо на кончике ветки.
Человек долго сидел с Боцманом. Говорил успокаивающим, завораживающим голосом, уверенно гладил по спине. Потом смазал раны на груди чем-то прохладным, пахнущим грязями таежной лечебницы. И опять этот странный человек, не причинил ему боли. Напротив, его прикосновения были приятны.
Ночью, когда беспрестанное хлопание дверей и стихли другие непонятные звуки, Боцман с горечью вспомнил события последних дней. Мог ли он предположить, что жизнь столь круто переменится и он окажется во власти человека.
Силы покидали кота. Если бы на него сейчас накинулась собачья свора, или взял на мушку не знающий промаха зверобой, он даже не попытался бы убежать, а молча принял свою смерть.
Неожиданно совсем близко раздался призывный горловой вопль. У Боцмана даже дух занялся. Не может быть! Это же Киса!
Кот откликнулся ликующим - "Вау!".
Подруга отозвалась не менее восторженно. От их переклички во дворе и деревне поднялся злобный лай, и рыси, дабы прекратить собачью брехню, умолкли.
У Боцмана все пело в груди: "Киса жива! Она где-то рядом". Но он так слаб, что не может не только прийти к ней на выручку, но даже самостоятельно встать на ноги. Надо срочно набираться сил.
Глаза приободрившегося узника засветились надеждой. "Мы еще поживем". Он жадно съел мясо и с этой ночи быстро пошел на поправку
Боцман привык к Крючконосу и уже совершенно не боялся, когда
тот заходил кормить или обрабатывать раны: они болели все меньше. Огонь и жжение внутри почти исчезли. Кот опять дышал полной грудью.
Изредка они с Кисой обменивались приглушенным вяканием, встречаемым яростным лаем собак и тревожным кудахтаньем кур.
Хозяйские псы как-то воспользовались тем, что дверь, по недосмотру, осталась открытой и, проникнув в сарай набросились на связанного кота, но Крючконос сердитыми окриками и ударами брезентового ремня выгнал их, а особенно разбушевавшегося кобеля посадил на цепь.
Боцман был поражен - человек не только не позволил собакам растерзать его, а наоборот - защитил от заклятых врагов. Тщетно пытался кот разрешить эту загадку. Она была ему не под силу. Но с этого момента Боцман окончательно поверил Крючконосу, и отношение к людям у него
перестало быть таким однозначным, как прежде. Он даже стал на свой лад делить людей на "добрых", вроде Крючконоса, и "злых", вроде Рыжебородого, убившего Кисточку.
Понятливые лайки после хозяйской взбучки крепко усвоили, что рыси на их подворье - особы неприкосновенные. Но тем не менее не упускали случая порычать на кошек исподтишка.
Наконец, пришло время, когда Боцман сам поднялся на ноги.
- Замечательно! Молодец!, - воскликнул Крючконос, увидев рысь стоящей на лапах. Лицо зверолова светилось неподдельной радостью,- "Ну, теперь можно и машину вызвать, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Отъешься еще немного, и поедем".
На дне холодных и бесстрастных для несведущего человека рысьих глаз Михалыч уловил отклик понимания.
Зверолов успел привязаться к Боцману. Много зверей прошло через его руки, но такого умницы он еще не встречал. Постоянно и подолгу разговаривая с ним, Михалыч чувствовал, как приоткрывается какая-то таинственная заслонка, и кот начинает понимать смысл его слов и жестов. А когда зверолов после двух дней отлучки зашел в сарай проведать подопечного, то был удивлен тем, с какой демонстративной обидой отвернул от него голову гордый кот.
Человек снял с лап рыси путы. Они хоть и не мешали ходить, но вставать с ними было неудобно. Поколебавшись немного, он еще удлинил толстый брезентовый ремень, привязанный к сыромятному ошейнику. Ошейник Боцману не нравился, и он не единожды пытался стянуть его лапами, но всякий раз безуспешно. К ремню же привык и даже не кусал его, тем более, что острые клыки только протыкали брезент насквозь: грызть подобно волку или собаке рыси не умеют.
Пошел двенадцатый день заточения. Кот совершенно оправился от ран и вновь обрел грозный вид. Хорошая форма подопечного радовала Михалыча. Ему пора было заняться отловом соболей, а он не мог уйти в тайгу, пока не сдаст рысей. Оставлять же их под присмотром одной жены зверолов побаивался все-таки хищники, мало ли что... Да и мяса на них не напасешься.
Зообаза с вывозом что-то медлила. Михалыч стал уже нервничать, как наконец, пришла радиограмма. Из ее текста было ясно, что машина будет через день, но без клеток.
Зверолов, поругивая далекое начальство, не мешкая отправился на пилораму договариваться насчет досок. Михалыч торопился еще и потому, что надо было успеть зарезать бычка и, воспользовавшись оказией, повыгоднее сдать мясо в городскую столовую.
Вечером жена сообщила Михалычу, что из тайги вышел Потап - его двоюродный брат. Жил он через дом, и зверолов решил сходить, чтобы узнать, не случилось ли что - вышел-то брат во внеурочное время. Обычно охотники появлялись в деревне лишь под самый Новый год, да и то дня на два - четыре.
Пока одевался, в дверь постучали, и в избу ввалился упредивший его Потап. Огненно-рыжая борода охотника засияла при электрическом свете, словно хорошо надраенный медный котел.
- Братан, покажь котяру. Старик говорит, самого Боцмана пригрохнули.
Вооружившись фонариками, мужики вошли в сарай. Рысь под бесцеремонным прицелом слепящих "глаз" отвернула морду и угрожающе заворчала.
- Ну, хватит, Потап.
- Сдавать будешь?
- Да, послезавтра приедут.
Не попрощавшись, Потап зашагал к калитке. Хозяин недоуменным взглядом проводил его и, спохватившись, крикнул вдогонку:
- Чего из тайги так рано? Случилось что?
- Да так, дела,- неопределенно отмахнулся тот.
На следующий день, к обеду, Михалыч конюхом привезли с пилорамы на санях большой щелястый ящик, сбитый из пахнущих смолой золотистых досок. Набросали в него сена и, не закрывая дверку, подтащили вплотную к сараю, в котором томилась Киса.
Иди, иди,- негромко скомандовал ей зверолов.
Кошка послушно перешла в клетку. Конюх, удивленно крякнул:
- Как это ты на нее такую власть заимел?
- Через ласку. Если принуждать, силой гнуть свое, зверь только злобится.
Клетку закрыли, придвинули по снегу к сараю, в котором держали Боцмана, и оставили там. Зверолов, жалея любимца, не стал перегонять его в холодный, тесный ящик до прихода машины. Тем более, что процедура эта не должна отнять много времени - Боцман наверняка сам бросится к подруге. Главное, не дать Кисе первой выскочить из клетки в сарай. Для этого Михалыч приготовил и тут же примерил, вставляя в щели между досок, несколько жердей.
Когда он занимался этим, хлопнула калитка, и подошли два соседских мужика. Поговорили. Боцман слышал, как вывели из хлева бычка, как он коротко взревел, и вскоре по двору загулял запах горячей крови, парного мяса. Крючконос на бегу заглянул к нему и бросил теплую, сочную мякоть.
Калитка захлопала чаще. Раздавались все новые и новые голоса, теперь большей частью женские.
Боцман прислушивался к оживлению с нарастающей тревогой, но как ни силился, не мог связать воедино значение происходящих событий.
Из дома, между тем, полились приятные переливчатые звуки. Это деревенский музыкант заиграл на гармошке. Рысь впервые слышала музыку. Она ласкала слух и завораживала даже сильнее, чем говор Крючконоса.
Потом под эти звуки в доме затопали, красиво многоголосо завыли. Кто-то вышел на улицу, остановился у клетки с Кисой.
У, зверюга! - человек смачно сплюнул,- Не мне ты попалась! Где тут твой недобитый кавалер?
Дверь к Боцману приоткрылась. С шипением вспыхнул огонек, и кот увидел рыжебородое лицо убийцы Кисточки. Пахнуло едким запахом белых, с черной головкой "червей".
Этот запах-воспоминание перекосил морду Боцмана страшной гримасой ненависти. Кот ощерился, издал громогласное "Ваа-у-уу". Обнажившиеся клыки блеснули, словно стальные пики.
При виде разъяренного дьявола мужество мгновенно оставило хмельного Потапа, или, как его за глаза звали деревенские, Жилу. Он пулей вылетел из сарая, схватил подпиравший дверь клетки кол и, вернувшись обратно, жестоко отходил им привязанного Боцмана.
