Михаил Бубеннов - Белая береза
- Что случилось?
- Я не хотел в дом... - заговорил Хмелько.
- Что случилось, ну?
- Вот приказ, - заторопился Хмелько. - Уходить немедленно.
Лозневой взял бумажку, спросил:
- Где штаб полка? На старом месте?
- Уже снялся. Уходит дальше.
- Маршрут прежний?
- Да.
Лозневой свернул приказ, сунул в карман брюк. Сдерживая волнение, передохнул, сказал глуховато:
- Ну что ж, Хмелько, действуй!
- Есть!
- Людей покормим в пути?
- В пути. Кухни уже дымят.
Можно было и уходить, но лейтенант Хмелько, быстро оглянувшись на вестового, придвинулся к Лозневому, дохнул ему в ухо:
- Немцы близко!
- Слухи?
- Точно, - ответил Хмелько. - Ночью здесь проезжали беженцы. Гнали, как очумелые. Ну, говорили, что немцы прорвались на большаках. Катят сплошной грохот. Того и гляди, мы окажемся в мышеловке. Бойцы узнали об этом - не спят, волнуются, бродят по деревне.
- Довольно, Хмелько, действуй!
Пока Лозневой разговаривал с Хмелько, поднялись все остальные в доме. Ерофей Кузьмич сидел у стола, задумчиво почесывая белую, пухлую грудь. Андрей, ворочая дюжими плечами, натягивал близ порога сапоги. Костя был уже одет, но протирал маленькие глазки, щурясь на огонь. Хозяйки шептались у печи. Все были встревожены тем, что комбата подняли в неурочный час да еще вызвали из дома.
Лозневой прошел в горницу, а через минуту, сбросив там шинель, с ремнем в руке опять появился на пороге, спросил Костю:
- Кони сыты?
- Кони в порядке, - ответил вестовой.
- Куда ж вы в такую рань? - спросил Ерофей Кузьмич.
- Служба, отец! - Сверкнув глазами, Лозневой одним рывком затянул ремень. - Служба!
- Дальше, значит, пойдете?
- Приказ, отец!
- А завтракать?
- Вот провожу людей, зайду.
Андрей разогнулся у порога. В просторной нижней рубахе, заправленной в брюки, он казался при слабом свете особенно загорелым и дюжим. Он посвежел после бани и крепкого сна, но смотрел задумчиво и сумрачно.
- Сейчас выходить, товарищ комбат?
- Да, сейчас поднимут людей, - ответил Лозневой и, проходя к двери, заметил: - А вы, Лопухов, из счастливых!
- Почему же, товарищ старший лейтенант?
- Дома побывали!
- Какое тут счастье! - повысив голос, с горечью ответил на это Андрей. - От такого счастья всю душу палит! Будто крапивой ее исстегали. Думаете, легко отступать, через свой двор?
- Все же своих повидали...
- Это вчера я был во хмелю, - тише ответил Андрей. - А вот сегодня похмелье.
Когда Лозневой и Костя ушли, на кухне несколько минут стояла тягостная тишина. Все знали, что утром Андрей уйдет дальше, и все же уходил он неожиданно. Ерофей Кузьмич сидел за столом, положив на него левую руку и обессиленно свесив кулак. Алевтина Васильевна и Марийка, прижавшись друг к другу, стояли в темном углу, слабо освещаемом огнем из печи. Все молча поглядывали на Андрея. Он начал собирать свои немудрящие солдатские пожитки. Наконец Ерофей Кузьмич сказал с натугой в груди:
- Ну, гляди, Андрей! Гляди!
- Ничего, тятя, все будет хорошо... - ответил Андрей.
- Гляди, с умом воюй!
У печи послышались всхлипывания.
- Ну, вы! - загремел Ерофей Кузьмич на женщин. - Заревели! Нечего тут реветь! Что он - малое дите! У него теперь свой ум! Нажил! - Он вдруг не выдержал и неожиданно укорил сына за вчерашний разговор на огороде. - Он даже отца учит!
Андрей оторвался от вещевого мешка.
- Нет, тятя, еще не нажил, - сказал он неожиданно жестким голосом, только начинаю наживать. А ты, тятя, гляди, остаешься тут - не проживи его!
Ерофей Кузьмич даже опешил.
- Это ты... погоди, ты чего так?
- Проживешь, - закончил Андрей, - второй раз поздно будет наживать. А прожить ум-то в такое время легко.
- А-а, вон что! - Ерофей Кузьмич поднялся, прижал широкую бороду к груди. - Ну, теперь вижу: вырос!
Как хотелось Андрею мирно посидеть среди родных в этот час! Но мир в семье был нарушен. Тяжко, нехорошо стало в лопуховском доме. "Вроде бы угарно, - подумал Андрей. - Так и давит сердце!" Накинув на плечи шинель, он с тяжелым чувством вышел на двор. Первый раз он так жестоко разговаривал с отцом, и ему было больно оттого, что это случилось против его воли и случилось, как назло, в час разлуки.
Над двором уже шумели, роняя листья, любимые березы. Под сараем, похлопав крыльями, закричал петух. Завидев молодого хозяина, Черня поднялся от предамбарья, выгнув спину, звонко позевнул, прищелкнув зубами. Из-под сарая, чирикнув, будто подав команду своей братии, резко выпорхнул воробей. На дворе было все обычно и привычно с детства.
Обласкав Черню, Андрей прошел через весь двор, мягко ступая по холодной земле, открыл влажные от измороси воротца на огород. Хотелось побыть в одиночестве. Пройдя за сарай, он прислонился плечом и пылающей щекой к его стене.
Три месяца назад Андрей впервые пережил тяжесть разлуки с домом и семьей. Но тогда он уходил на запад, навстречу войне, оставляя родных в безопасности, далеко позади. Теперь уходил на восток, оставляя их на произвол врага. Что будет с ними? Что будет с Марийкой? Страшно и больно было Андрею второй раз уходить из дому...
VII
И вновь Андрей шел на восток...
За ночь, сильно дохнув холодом, осень побила все, что еще жило, хоронясь от нее на полях, похитила с них последние краски лета. Куда ни глянь - всюду мертвая пустота. Только один раз Андрей заметил, как на склоне пригорка, в поредевшем бурьяне, метнулась лиса. Среди пустых и бесцветных полей, как зарева, стояли багряные леса. На восходе солнца поднялся ветер. Вновь зашумел листопад. Тучи листвы несло на восток. И вновь Андрей с тяжкой болью ощущал горькое чувство утраты всего родного, что было прочно связано с его жизнью.
Марийка провожала Андрея далеко за деревню.
Приотстав от батальона, они шли одни. Им не хотелось говорить б разлуке, да они и боялись говорить о ней. Шли молча. Лишь изредка, чтобы оторваться от дум, они перекидывались отдельными словами, пустыми и ненужными в этот час. Следом за ними плелся Черня.
У мостика через речку, за которой густо поднимался молодой березняк, они остановились. Андрей взял Марийку за руки. Лицо у нее было спокойное и строгое, как все это утро, но теперь на нем выступал румянец. Она долго смотрела на Андрея, не отрывая взгляда, - в ее темных глазах мелькали отблески солнца, неба и пролетавшей мимо багряной листвы. Опустив глаза, сказала тихо и просто:
- Ну, все, Андрюша, все, родной!
Андрей разом притянул ее к себе.
- Марийка, ласточка моя!
- Теперь иди! - У нее едва пошевелились губы.
- Щебетунья моя!
- Да помни: я ждать буду! - вдруг сказала она громче и, не в силах бороться со своим горем, быстро прижалась к груди мужа.
Андрей почувствовал, как на руку упала ее слеза, - и точно палящим ветром ударило ему в лицо. Прижимая Марийку к груди, он сказал тихо:
- Я вернусь, Марийка! Слышишь?
Вдруг Андрей отстранил Марийку, и здесь она впервые увидела, как ему тяжко уходить от нее... Она крикнула испуганно, сквозь слезы:
- Андрюша, иди!
Андрей быстрой, порывистой походкой пошел за речку. Марийка стояла, смотрела ему вслед, не трогаясь, не в силах махнуть ему на прощанье рукой...
В глубине леска, за речкой, остановившись поправить за плечами вещевой мешок, Андрей услышал, что его догоняет кто-то. Оглянулся. По дороге, поблескивая розовым языком, бежал Черня.
- Ты куда? - крикнул на него Андрей.
Подскочив, Черня начал ласкаться у ног хозяина.
- Ой, дурной! - мягче сказал Андрей. - Я же далеко иду. Далеко! Понял? И когда вернусь - не знаю. Понял? Марш домой!
Но Черня не уходил. Он крутился вокруг Андрея, поглядывая на него с лаской и тоской. И Андрею вдруг стало жутко от мысли, что он вот так просто - надолго, а то и навсегда - покидает родной дом.
- Черня, - прошептал Андрей. - Ты иди к Марийке, иди! Эх, Черня! Эх, ты! - Он вдруг упал на колени, прижал к себе пса, крикнул со всей силой: Черня, дорогой! Черня!
Но через секунду, опомнившись, оттолкнул собаку.
- Назад! Домой!
Черня удивленно и обиженно взглянул на хозяина.
- Назад!
Черня молча отскочил в кусты. Не оглядываясь, Андрей быстро зашагал проселком на восток...
VIII
Слухи о том, что немцы быстро двинулись по большакам, сильно встревожили Лозневого. Опасность шла по пятам. Было ясно: не сегодня, так завтра - бой. Первый бой. Что готовит судьба?
Полк майора Волошина, в составе которого находился батальон, был сформирован только в конце лета. Он обучался у Опочки, на реке Великой, и далеко не успел закончить боевую подготовку. Третьего октября немецко-фашистские войска прорвали наш Западный фронт и двинулись к Москве. Полк Волошина (в составе дивизии Бородина) был подчинен штабу Н-ской армии, отступавшей в район Ржева. За неделю отступления до Ольховки полку Волошина не приходилось вести бои: противник пытался охватить Н-скую армию с флангов, взять ее в клещи, и она, по приказу штаба фронта, торопливо отходила на восток.
