Виктория Токарева - Рассказы и повести
Она опустила руки, не вмешиваясь, не управляя, давая возможность послушать самих себя. Все пели и смотрели на Наташу. Лицо ее было приподнято и прекрасно, и это выражение ложилось на лица всех, кто пел.
...Эх, я куда-куда-а пойду,
Где дорожку я широкую-у найду-у, где...
В следующую фразу должны вступить басы и вступить на "фа". Это "фа" было в другой тональности и шло неподготовленным. Если басы не попадут песня поломается.
Наташа оглядывается на Петю, на мгновение видит и как-то очень остро запоминает его резкое, стремительное выражение лица и сильные глаза.
Петя чуть громче, чем надо, дает октаву в басах, чтобы басы послушали "фа" и почувствовали его в себе.
Наташа сбросила звук. Хор замер и перестал дышать. Она делала все, что хотела, и хор выполнял все, что она приказывала: могли бы задохнуться и умереть. Она держала 40 разных людей на кончиках вздрагивающих пальцев, и в этот момент становилась понятна ее власть над людьми.
В последнюю четверть секунды качнула локтями, давая дыхание, и все вздохнули полной грудью. Басы точно встали на "фа", отдали его в общий аккорд - самый низкий, самый неслышный, но самый определяющий тон.
...Где доро-ожку най-ду-у...
В конце все собираются в унисон, подтягивают, выравнивают последний звук до тех пор, пока не создается впечатление, будто он рожден одним только человеком. Наташа подняла два пальца, как для благословения, и слушает, и впечатление, будто забыла - зачем стоит. Потом медленным жестом подвигает палец к губам. Звук тает, тает... сейчас совсем рассеется, осядет на потолок и на подоконник. Но Наташины пальцы ждут, и губы ждут, и глаза - попробуй ослушаться. И все подаются вперед и держат, держат звук до тех пор, пока это не становится невозможным. Тогда Наташа едва заметным движением зачеркивает что-то в воздухе и опускает руку.
Песня кончилась. Проходит некоторое время, прежде чем всем становится это ясно.
Урок окончился, и все разошлись. Петя засовывал в портфель ноты. Ноты не умещались.
Наташа подошла к окну и распахнула его настежь. На улице снег поблескивал, как нафталин. Он лежал на крышах совсем белый и был по тону светлее, чем небо.
Хорошо было стоять и немножко мерзнуть и возвращаться откуда-то издалека. Смотреть на снег, черные на белом фигурки людей, ощущать бесконечность.
Далеко-далеко висит звезда, а под ней висит Земля, а на Земле бывший особняк обедневшего дворянина. А на втором этаже, в трех метрах над людьми, стоит Наташа.
Песня получилась, значит, полгода прошли недаром и сегодняшний день не пропал. А впереди следующая песня, которая будет лучше этой, а за ней другая. И это - ее! Здесь она ни от кого не зависит. Никто не может ни вмешаться, ни помешать.
"Проживу! - подумала Наташа. - Ничего, проживу!" По улице быстро прошли два подростка. Они шли, одинаково сунув руки в карманы.
А Петя за спиной все никак не мог уложить ноты, наступал на портфель коленкой.
Наташа подошла, отобрала портфель и разложила: партитуры вдоль, а сборники - поперек. Потом легко закрыла портфель и протянула Пете. Петя озадаченно посмотрел на портфель, потом на Наташу. Он смотрел долго и вдруг удивился:
- Слушай, а у тебя потрясающие волосы. Ты это знаешь?
- Конечно, - сказала Наташа. - Ко мне просто надо привыкнуть...
ЗАНУДА
Нудным человеком называется тот, который на вопрос:
"Как твои дела?" - начинает рассказывать, как его дела...
Женька бы нудным. Он все понимал буквально. Если он чихал и ему говорили: "Будь здоров", отвечал: "Ладно".
Если его приглашали: "Заходи", он заходил. А когда спрашивали: "Как дела?", начинал подробно рассказывать, как его дела.
Люся и Юра не считались нудными, понимали все так, как и следует понимать: если их приглашали "заходите", они обещали и не заходили. На пожелание "будьте здоровы" отвечали "спасибо". А на вопрос "как дела?" искренне делились: "потихоньку".
Юра закончил один институт, а Люся два - очный и заочный. У нее было наиболее высокое образование по сравнению с окружающими. Образование, как известно, порождает знание. Знание - потребность. Потребность - неудовлетворенность. А неудовлетворенный человек, по словам Алексея Максимовича Горького, полезен социально и симпатичен лично.
Люся была полезна и симпатична, чем выгодно отличалась от нудного Женьки. Они жили на одном этаже, но никогда не общались, и линии жизни на их ладонях шли в противоположных направлениях. Поэтому появление Женьки на пороге Люсиного дома было неоправданным, но тем не менее это случилось в одно прекрасное утро, в десять часов пятнадцать минут по московскому времени.
- Здравствуйте, - сказала Люся, так как Женька молчал и смотрел глазами - большими и рыжими.
- Ладно, - ответил Женька. Слово "здравствуйте" он понимал как обращение и понимал буквально: будьте здоровы.
Люся удивилась, но ничего не сказала. Она была хорошо воспитана и умела скрывать свои истинные чувства.
- У меня сломалась бритва, - сказал Женька. Голос у него был красивый. - Я бы побрился бритвой вашего мужа. Но это зависит не только от меня.
- Пожалуйста, - Люся не умела отказывать, если ее о чем-нибудь просили.
Она привела Женьку на кухню, положила перед ним бритву и зеркало, а сама ушла в комнату, чтобы не мешать Женьке и чтобы написать корреспонденцию о молодежном театре. Написать было не главное, а главное - придумать первую фразу, точную и единственно возможную. Заведующий отделом информации обязательно требовал первую фразу. Если ее не было, он дальше не читал.
Люся попробовала сосредоточиться, но за дверью жужжала бритва, и в голову лезли посторонние мысли. Например, хорошо бы в этом году ей исполнилось не 27, как должно, а 26, а на следующий год 25, потом 24 и так до двадцати. Тогда через семь лет ей было бы не 34, а 20.
Мысли эти не имели ничего общего с молодежным театром и не годились для первой фразы. Люся вылезла из-за стола и пошла на кухню, чтобы узнать, как продвигаются Женькины дела. Дела продвигались медленно, возможно, потому, что смотрел Женька не в зеркало, а мимо - на стол, где стояла банка сгущенного молока, творог и отдельная колбаса.
Люся поняла, что Женька хочет есть.
- Налить вам чаю? - спросила она.
- Как хотите, - ответил Женька. - Это зависит не от меня.
Люся удивилась, но ничего не сказала. Она не хотела разговаривать, чтобы не рассредоточиться и сохранить себя для первой фразы.
Она налила ему чай в высокую керамическую кружку, подвинула ближе все, что стояло на столе.
Женька молча начал есть. Ел он быстро - признак хорошего работника, и через пять минут съел все, включая хлеб в хлебнице и сахар в сахарнице. Потом он взял с подоконника "Неделю" и стал читать. Что-то показалось ему забавным, и он засмеялся.
- Вы поели? - спросила Люся.
Она ожидала, что Женька ответит: "Да. Большое спасибо. Я, наверное, вас задерживаю, я пойду". Но Женька сказал только первую часть фразы:
- Да, - "спасибо" он не сказал. - Я вам мешаю? - заподозрил он, так как Люся продолжала стоять.
- Нет, ну что вы... - сконфуженно проговорила она и ушла в другую комнату.
Она слышала, как Женька переворачивает страницы. Потом что-то грохнуло и покатилось - видимо, со стола упала тарелка или керамическая чашка.
Люсе не жалко было ни тарелки, ни чашки, а жалко утреннего времени, которое она так ценила и которое уходило зря. Люся почти материально ощущала в себе талант и отдавала его людям. Обычно она делала это по утрам, но сегодня ей помешал Женька, и Люся чувствовала свою вину перед человечеством.
И Женька тоже чувствовал себя виноватым.
- Я уронил... - сказал он, появившись в дверях.
- Ничего, - равнодушно ответила Люся, - не обращайте внимания.
- Хорошо, - согласился Женька и кивнул.
Он кивнул, и прошел к письменному столу, и сел в кресло рядом с Люсей.
Женька побрился и поел, выкурил хорошую сигарету и прочитал "Неделю" от корки до корки, до того места, где сообщался адрес редакции. А теперь ему хотелось поговорить. Ему хотелось, чтобы его послушали.
- А меня с работы выгнали, - доверчиво поделился Женька.
- Где вы работали? - поинтересовалась Люся.
- В клубе ЖЭКа. Хором руководил.
- Интересно... - удивилась Люся.
- Очень! - согласился Женька. - Когда дети поют, они счастливы. Хор это много счастливых людей.
- Почему же вас выгнали?
- Я набрал половину гудков.
- Каких гудков?
- Ну... это дети, которые неправильно интонируют. Без слуха...
- Зачем же вы набрали без слуха?
- Но ведь им тоже хочется петь.
- Понятно, - задумчиво сказала Люся.
- Конечно, - вдохновился Женька. А начальница не понимает. Говорит: "Хор должен участвовать в смотре". Я говорю: "Вырастут - пусть участвуют, а дети должны петь".
- Не согласилась? - спросила Люся.
- Она сказала, что я странный и что ей некогда под меня подстраиваться. У нее много других дел.
Женька затянулся, и полоска огонька на его сигарете подвинулась ближе к губам, а столбик из пепла стал длиннее. Он стал таким длинным, что обломился и мягко упал на Женькин башмак, а с башмака скатился на ковер.
