Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
Буянов, Яшин за углом церкви дают Лисице деньги:
— Валяй в село. Возьмёшь с собой Сашку Макова. Принесёте по четыре бутылки. Быстро!
Лисица. Знаю!
Буянов. Как только кончится порка, смотритель уйдёт, — так и беги!
Лисица. Ладно. (Убежал в церковь.)
Яшин. Всю ночь не спал, комары едят, клопы едят.
Буянов. А того больше — скука ест.
10Идёт Полувеков, за ним надзиратель со стулом и сторож Миша с пучком розог под мышкой. Полувеков, ответив на поклоны повара и столяра, проходит в церковь. Надзиратель Судаков приносит скамью.
Яшин. Драть будем, дядя Миша!
Миша. Обязательно. Субботний расчёт за грехи недели, как полагается.
Яшин. Любишь ты это дело!
Миша. Заставят, и ты полюбишь.
Буянов. От скуки и самого себя выпороть можно.
Яшин. Вон как воют молитвы! И на кой пёс мальчишков этих берегут? Мастеровых из них не сделаем, работать они не охочи, да и силы у них нету, кормим плохо.
Буянов. Это ты врёшь. Кормим отлично.
Миша. Толокно-то загнило, да и капуста…
Буянов. И ты врёшь. Гляди: смотритель услышит…
Яшин. Воруете вы с Оношенко многовато…
Буянов отходит прочь.
11Из церкви выходят преступники, надзиратели строят их в три колонны, покоем [15]
Командуют:
— Смирно! Эй, кто там шапки надел? Снять!
12Яшин (щупая розги). Сучков на розгах нет?
Миша. А тебе какое дело?
Яшин. Намедни ты сучками до крови изранил мальчишек.
Миша. А они, сукины дети, сами розги резали, сами бы и смотрели — есть сучки али нет.
Яшин (вздыхает). Эхе-хе. Зряшное это дело.
Миша. А ты — попробуй переделай!
13Из церкви выходят Полувеков и Оношенко.
Полувеков. Здорово, колонисты!
— Здравия желаем, Антон Васильевич!
Полувеков садится на стул, Оношенко подаёт ему список преступников, подлежащих наказанию. Надев пенснэ, Полувеков говорит:
— Смирно! Ну, что же? Опять за эту неделю двадцать три зверёныша заслужили наказание? Вы, скоты, всё ещё не можете понять, что место ваше — в тюрьме, среди воров и убийц, среди каторжников и что здесь вы живёте из милости, по доброте людской, по милосердию честных людей! Не понимаете этого? Ну, и пеняйте на себя. Сегодня будут наказаны (читает): Смирнов Иван за дерзости помощнику моему, за непослушание приказу надзирателя и воспитателю Климову, за разбитие стекла в окне — пятнадцать розог. Я тебя, Смирнов, усмирю. Ты у меня забудешь, как на мачеху ножом замахиваться.
Смирнов. Не ножом, а стамеской.
Полувеков. А за то, что ты смеешь поправлять меня, я тебе прибавлю ещё пяток. Двадцать — Смирнову! Михаилу Арапову за неприличное поведение в церкви — пятнадцать розог.
Арапов. У меня, Антон Васильич, живот болит…
Полувеков. Молчать! А то — прибавлю. Слесареву и Югову за драку — по десять. Ерохину, Сушкову, Макову и обоим Ивановым за кражу каравая белого хлеба — чистить отхожее место. Сверх того, Ерохину, за то, что прикрывал соучастников кражи, — десять розог. Я тебя, Ерохин, переломлю! Алексею Чумову за оскорбление преподавателя Климова — десять. Деева, Трофимова, Сидельникова на воскресенье в карцер. Остальных на завтра — без прогулки. Завтра наиболее отличившиеся поведением примерным идут в лес, за грибами. Таковых… Семнадцать человек. Начать экзекуцию со Смирнова. Делай! Солил розги?
Миша. Так точно!
Полувеков. Покажи рукавицу.
Миша показывает.
14Двое надзирателей ведут Смирнова к скамье. Миша расправляет розги, пропуская их сквозь кулак, — на руках у него кожаная рукавица, смоченная солёной водой, он оглаживает розгу после каждого удара по телу наказуемого. Делалось это якобы в целях гигиенических. У ног Миши деревянное ведро с рассолом. Смирнов упирается, мычит. Его кладут, двое надзирателей держат за ноги и за руки.
Оношенко (считает). Раз. Два. Три… Миша — не фальшивь! Четыре!
Полувеков. Смирнова за сопротивление — в карцер на сутки.
15К скамье ведут Ерохина. Из фронта выскакивает Сушков, бросается в ноги Полувекову, визжит:
— Не бейте меня… Простите! Я не буду, Антон Васильич — я не буду…
Полувеков. Убрать!
Оношенко оттаскивает Сушкова за ногу. Среди ребятишек некоторые, человек пять — восемь, испуганы, плачут.
16Из окна дома администрации смотрит на экзекуцию жена Оношенко, толсторожая баба лет сорока, смотрит с наслаждением. Из-под руки её выглядывает дочь Полувекова, девочка лет 12.
Оношенко. Гляди, какие у них крутенькие да крепкие. (Крякает.) Ты, Людмилочка, не высовывайся очень-то, папаша увидит, заругается. Не велит он показывать тебе, как мальчишек секут.
Людмила. А девочек тоже секут?
Оношенко. И девочек — тоже. Наука. Не накажешь — не научишь. Меня, милая, так били, что, бывало, даже все чувства повыбьют, ни крику, ни дыхания нет. Отец бил, потом — тётка, а как отдали в ученье, в швейки — хозяйка драла за волосья или по щекам нашлёпает.
Людмила. Михайловна, отчего так нехорошо везде? Только в лесу и хорошо.
Оношенко. В лесу, милая, очень даже хорошо! Где людей нет, там всегда прелестно…
Людмила. Скорее бы — осень и снова в училище. Там хоть дразнят меня за то, что хромая…
Оношенко. Там, конешно, подруги… Гляди, как Сушков-то извивается… ишь ты!
Людмила. Не хочу!
Оношенко. Ой, что ты кричишь! Спрячься скорей, присядь.
17Полувеков — встал на ноги, смотрит в окно дома, грозит палкой. Яшин — льёт горстями воду на голову Сушкова, лежащего в обмороке на земле.
Преступники учатся
Школа. Алтарь и амвон скрыты занавесом. На грубых деревянных партах двадцать пять — тридцать малышей. На задних партах — шалят, возятся. За передней стоит Сушков. За столом — попик, непрерывно нервно барабанит пальцами, в левой руке — линейка. Он говорит мальчику, стоящему за первой партой:
— Оказывается, ты, Анисимов, ничего не знаешь о сотворении мира. Сие не похвально, даже постыдно и достойно возмездия, кое и не минует тебя. Садись. Маков! Расскажи о потопе. Маков, тебе говорю — встань!
Маков. Меня держат.
Поп. Кто держит? Беси?
Маков (подскочил). Ой!
[Поп]. Что это значит?
Маков. Они щиплются.
Попик подходит к парте и бьёт линейкой плашмя по головам соседей Макова, кстати и по его голове.
— Говори!
Маков, шмыгая носом:
— Когда людей расплодилось много, они начали строить Вавилонову башню.
Попик. Зачем же это?
Маков. Чтобы спастись от потопа.
Попик. Так-так-так! Ну?
Маков. А этот… Ной, выстроил… баржу.
Попик. Дурак. Но — продолжай.
Маков. Тут у них смешались языки…
Попик. Так-так-так! Что значит — смешались языки?
Маков. Я не знаю.
Попик. Так. Ну, ты тоже ничего не знаешь, как Анисимов, Евченко и все другие. А не знаете вы потому, что не хотите знать. О чём и будет доложено смотрителю.
Маков. Батюшка, у нас время нет учиться.
Поп. Лжёшь.
Маков. Да вы сосчитайте часы-то!
Поп. Молчи. Ой, Маков, прикуси язык свой дерзкий! Начнём пение. Пожалуйте сюда, беси болотные, кикиморы!
Мальчики становятся полукругом у стола. Попик достал камертон и командует.
— Начинайте «Волю»! Ну — раз, два!
Взмахивает руками; дети поют:
Ах ты, воля, моя воля,
Золотая ты моя.
Воля — сокол поднебесный.
Воля — светлая заря.
Не с росой ли ты спустилась?
Не во сне ли вижу я?
Аль горячая молитва
Долетела до царя.
Знать, услышал он, голубчик,
Про житьё-бытьё, нужду,
Знать, увидел он, родимый,
Горемычную слезу.
Столярная мастерская. Перерыв в работе. Десятка два мальчиков окружают Яшина и Лисицу. Смирнов и Ерохин в углу, сидя на верстаке, о чём-то перешёптываются. Яшин — пьяненький, благодушен. Лисица показывает, как надобно воровать кошельки из карманов и как «перетыривать» их из рук в руки. Яшин восхищается:
— Это-то фокус! Это — ловко! Ах, сукин кот! А часы срезать можешь?
