Дмитрий Мережковский - Воскресшие боги
-- Я и то хотел просить расчета,-- проговорил Настаджо.--Три месяца жалованья за вашею милостью. А что касается сена, вины моей нет. Марко на овес денег не выдает.
-- Это еще что такое? Как он смеет не давать, когда я велел?
Конюх пожал плечами, отвернулся, показывая, что не желает более разговаривать, деловито крякнул и снова принялся чистить лошадь, с таким видом, как будто хотел выместить на ней свою злобу.
Джованни слушал, с любопытно-веселой улыбкой, вытирая полотенцем лицо, красное от холодной воды.
-- Ну что же, мастер? Пойдем, что ли?--спросил Астро, которому надоело ждать.
-- Погоди,-- молвил Леонардо,-- я должен спросить Марко об овсе. Правду ли говорит этот мошенник?.. Он вошел в дом. Джованни последовал за ним. Марко работал в мастерской. Как всегда, исполняя правила учителя с математическою точностью, отмеривал он черную краску для теней крохотной, свинцовой ложечкой, то и дело справляясь с бумажкой, исписанной цифрами. Капли пота выступали на лбу его; жилы вздулись на шее. Он тяжело дышал, точно вскатывал камень на гору. Крепко сжатые губы, сгорбленная спина, упрямо торчавший рыжий хохол и красные руки, с корявыми, толстыми пальцами, как будто говорили: терпение и труд все перетрут.
-- Ах, мессер Леонардо, вы еще не ушли. Пожалуйста, не можете ли проверить это вычисление? Я, кажется, запутался...
-- Хорошо, Марко. Потом. А я вот о чем хотел тебя спросить. Правда ли, что ты денег не выдаешь на овес лошадям? -- Не выдаю.
-- Как же так, друг мой? Ведь я говорил тебе,-- продолжал художник, все более робким и нерешительным взором поглядывая на строгое лицо домоправителя,-- я говорил тебе. Марко, непременно выдавай на овес лошадям. Разве ты не помнишь?.. -- Помню. Да денег нет.
-- Ну вот, вот, я так и знал,-- опять денег нет! Помилуй, Марко, сам посуди, разве могут быть лошади без овса?
Марко ничего не ответил, только сердито отбросил кисть.
Джованни следил, как изменяются выражения их лиц: теперь учитель похож был на ученика, ученик на учителя.
-- Послушайте, мастер,-- произнес Марко,-- вы меня просили, чтобы я взял на себя хозяйство и не беспокоил вас. Зачем же вы снова начинаете об этом?
-- Марко!--с упреком воскликнул Леонардо.--Марко, да ведь я еще на прошлой неделе дал тебе тридцать флоринов...
Тридцать флоринов! Из них, считайте-ка, четыре в долг Паччоли, два этому попрошайке, Галеотто Сакробоско, пять палачу, который трупы с виселиц ворует для вашей анатомии, три на починку стекол да печей в теплице, где у вас гады и рыбы, целых шесть золотых дукатов за этого дьявола полосатого... -- Ты хочешь сказать за жирафа?
-- Ну да, за жирафа. Самим есть нечего, а эту проклятую тварь откармливаем! И ведь все равно, что вы с ним ни делайте, подохнет...
-- Ничего, Марко, пусть подохнет,-- кротко заметил Леонардо,-- я его анатомировать буду. Шейные позвонки у него любопытные...
-- Шейные позвонки! Эх, мастер, мастер, если бы не все эти прихоти-лошади, трупы, жирафы, рыбы и прочие гады,-- жили бы мы припеваючи, никому не кланялись. Не лучше ли кусок насущного хлеба?
-- Насущный хлеб! Да как будто я чего-нибудь требую для себя, кроме насущного хлеба? Впрочем, я знаю, Марко, ты бы очень рад был, если бы подохли все мои животные, которых я, с таким трудом, за такие деньги, приобретаю, которые мне так необходимы, что ты себе и вообразить не можешь. Тебе бы только на своем поставить!..
Беспомощная обида зазвучала в голосе учителя. Марко угрюмо молчал, потупив глаза. -- И что же это такое?--продолжал Леонардо.--Что, говорю я, будет с нами. Марко? Овса нет] Шутка ли сказать? Вот до чего дошло! Никогда еще с нами такого не бывало!..
-- Всегда было и будет,--возразил Марко.--И чего вы хотите? Вот уже более года, как мы ни гроша от герцога не получаем. Амброджо Феррари каждый день вам обещает -- завтра да завтра, а видно, только смеется...
-- Смеется!--воскликнул Леонардо.--Ну нет, погоди, я ему покажу, как надо мною смеяться! Я герцогу пожалуюсь, вот что! Я этого мерзавца Амброджо в бараний рог согну, да пошлет ему Господь злую Пасху!..
Марко только рукой махнул, как бы желая сказать, что уж если кто кого согнет в бараний рог, то, конечно, не Леонардо герцогского казначея.
-- Бросьте, учитель, бросьте, право!--молвил он, и вдруг в жестких, угловатых чертах лица его мелькнуло выражение доброе, нежное и покровительственное.-- Бог милостив, как-нибудь вывернемся. Если уж вы непременно хотите,--ну, я, пожалуй, устрою, чтобы и на овес лошадям хватало...
Он знал, что для этого ему придется брать часть собственных денег, которые посылал он своей больной старухематери.
-- Какой тут овес? -- воскликнул Леонардо и в изнеможении опустился на стул.
Глаза его замигали, сузились, как от сильного ХОлОДНого ветра.
-- Послушай, Марко. Я ведь тебе еще об эTOM не говорил. Мне в будущем месяце непременно нужно восемьдесят дукатов, потому что я --видишь ли?--занял... Э, да не смотри ты на меня такими глазами... -- У кого заняли? -- У менялы Арнольдо.
Марко отчаянно всплеснул руками; рыжий хохол его так и затрясся.
-- У менялы Арнольдо! Ну, поздравляю, нечего сказать,--удружили! Да знаете ли вы, что вто такая бестия, что хуже всякого жида и мавра. Креста яа нем ист} Ах, учитель, учитель, что вы наделали! И как же вы мне не сказали?.. Леонардо опустил голову.
-- Деньги, Марко, до зарезу нужны были. Уж ты на меня не сердись...
И немного помолчав, прибавил с боязливым и жалобным видом:
-- Принеси-ка счета. Марко. Может быть, что-нибудь и придумаем?..
Марко был убежден, что ничего они не придумают, но так как иначе нельзя было успокоить учителя, как истощив до конца его внезапную и мимолетную тревогу, покорно пошел за счетами.
Увидав их издали, Леонардо болезненно сморщился и с таким выражением взглянул на знакомую толстую книгу в зеленом переплете, с каким человек смотрит на собственную зияющую рану.
Они погрузились в вычисления, в которых великий математик делал ошибки в сложении и вычитании. Порой вдруг вспоминал о потерянном счете нескольких тысяч дукатов, искал его, рылся в шкатулках, ящиках, пыльных кипах бумаг, но, вместо того, находил ненужные, грошовые, старательно, собственною рукою переписанные счета, например, за плащ Салаино:
Злобно рвал их и бросал клочки под стол, ругаясь. Джованни наблюдал за выражением человеческой слабости в лице учителя и, вспоминая слова одного из поклонников Леонардо: "новый бог Гермес Трисмегист соединился в нем с новым титаном Прометеем",--думал с улыбкою: "Вот он -- не бог, не титан, а такой же, как все, человек, И чего я боялся его? О, бедный, милый!"
Прошло два дня, и случилось то, что предвидел Марко: Леонардо так забыл о деньгах, как будто никогда не думал о них. Уже на следующий день попросил три флорина для покупки допотопной окаменелости с таким беззаботным видом, что Марко не имел духу огорчить его отказом и дал ему три флорина из собственных денег, отложенных для матери.
Казначей, несмотря на просьбы Леонардо, все еще не заплатил жалованья: в это время сам герцог нуждался в деньгах для громадных приготовлений к войне с Францией.
Леонардо занимал у всех, у кого можно было занять, даже у собственных учеников.
И памятника Сфорца не давал ему окончить герцог. Глиняное изваяние, форма с железным остовом, запруда для жидкого металла, горн, плавильные печи -- все было готово. Но когда художиик представил счет за бронзу, Моро испугался, даже разгневался и отказал ему в свидюми.
В двадцатых числах ноября 149в года, доведенный нуждою до последней крайности, написал он письмо герцогу. В бумагах Леонардо остался черновой набросок этого письма-отрывочного, бессвязного, похожего на лепет человека, одолеваемого стыдом, не умеющего просить:
"Синьор, зная, что ум Вашего Высочества поглощен более важными делами, но, вместе с тем, боясь, чтобы молчание мое не было причиной гнева Всемилостивейшего Покровителя моего, дерзаю напомнить о моих маленьких нуждах и об искусствах, осужденных на безмолвие... В течение двух лет не получаю жалованья ...Другие лица, находящиеся на службе Вашей Светлости, имея посторонние доходы, могут ждать, но я, с моим искусством, которое, впрочем, желал бы покинуть для более выгодного...
...Жизнь моя к услугам Вашего Высочества, и я нахожусь в постоянной готовности повиноваться... ...О памятнике ничего не говорю, ибо знаю времена... ...Прискорбно мне, что вследствие необходимости зарабатывать себе пропитание, я вынужден прерывать работу и заниматься пустяками. Я должен был кормить 6 человек в продолжение 56 месяцев, а у меня было только 50 дукатов...
...Недоумеваю, на что бы я мог употребить мои силы... ...Думать о славе или о хлебе насущном?.."
Однажды в ноябре, вечером, после дня, проведенного в хлопотах у щедрого вельможи Гаспаре Висконти, у менялы Арнольдо, у палача, который требовал денег за два трупа беременных женщин, грозя доносом Святейшей Инквизиции в случае неуплаты, Леонардо усталый вернулся домой и сначала прошел в кухню, чтобы высушить платье, потом, взяв ключ у Астро, направился в рабочую комнату; но подойдя к ней, услышал за дверями разговор.
