Дмитрий Каралис - Автопортрет
Ваня после 7-го класса поступил в ремесленное на электрика. Только в "ремесле" и стал есть хлеб, до этого отдавал свой хлеб матери, а после ее смерти голодали, хлеба почти не видели. Ваня стал расти, немного окреп. Ремесленное училище было для него как санаторий.
24 января 1987г.
Сегодня Ольге 30 лет. А я работаю, подмениться не удалось. Вчера вручил ей подарки: нитку бус из голубого кварцевого переливта и агатовый брелок, купленные в магазине "Полярная звезда" на Старо-Невском. Максимка написал маме открытку, которую вручил сегодня утром.
В газетах - сплошная критика. Все бросились критиковать прошлое: формализм, казенщину, приписки. Комсомольские секретари, зажиревшие в креслах, усердствуют в новых призывах к обновлению, ускорению и перестройке.
Беспокоят меня кишечник и изжога с резью в желудке. Хожу по врачам, но дело это настолько долгое, что скорее помрешь, чем поставят диагноз. Анализы, очереди, теперь врач болеет. Хожу почти три месяца. Пью лекарства, вроде легче, но сейчас резь в желудке и опять изжога.
Тонус скачет по синусоиде. Работаю над "Шутом" урывками. Вчера за пять часов напечатал только три абзаца.
28 января 1987г.
Настроение хреновое - беспокоит живот. Ходил к врачу - добавили еще один диагноз, правда, с вопросительным знаком: язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки. Выписали новые лекарства. Нужен рентген и новые анализы. Слабость, вялость, тяжесть в животе, пишется плохо.
Песни Бориса Гребенщикова уже звучат по радио и ТВ.
5 марта 1987г.
Больше месяца не писал в дневник.
7-го февраля случилось в нашей семье "чп".
Я отвез Ольгу на "скорой помощи" в больницу с перитонитом. И получил обратно лишь 28-го. Делали тяжелую операцию. Как сказали потом врачи, ее жизнь была на волоске: привези мы ее несколькими минутами позже, и операция бы не понадобилась.
У нее побаливал живот - женские дела. Сходила к врачу - определили воспаление придатков, прописали уколы. Все равно болит. В тот вечер я, к счастью, был дома. Она лежала на тахте, я сидел на кухне за машинкой. Заходил к ней - "Как дела?" - "Ничего..." Смотрю - угасает, потом слезы из глаз и все: "Ничего...". Я накрутил номер "скорой", меня отправили в "неотложку" - машина будет в течении часа. Я опять в "скорую" - поговорил резко - приехали. Молодой парень, пока руки мыл, пока осторожно выспрашивал историю недуга - Ольга бледнеет, хотя и храбрится.
- Ну что, - спрашивает врачишка, - поедете в больницу?
Ольга пожимает плечами.
- Поедет! - говорю. - Забирайте немедленно. Вы что, не видите?
- Сейчас вызовем транспорт.
Вызвал. Я быстро одел Максима, собрался сам. Приехал парень грузинистого вида, принес носилки. Я сразу дал ему две пачки индийского чая: "Давай, кацо, быстро! Мы с тобой поедем".
- Не положено, - говорит.
- Знаю, что не положено. Я ее одну не оставлю. Едем!
Повезли нас в больницу Коняшина, на Московский проспект.
Ольга уже зеленеет. Как в приемном покое ее увидели - одежду сорвали, одеялом прикрыли и на тележку. Я с этой тележкой и бежал, помогал на пандус въехать, в лифт, до самой операционной. Один раз прямо на улице остановились, медсестра у нее быстро кровь взяла - и дальше! Максима в приемном покое нянечкам оставил.
До четырех ночи по больнице бродил. Максима тесть забрал.
Прооперировали. Перитонит. Что-то там лопнуло, и гной уже растекался.
- Хорошо, - говорят, - что операционная была не занята. Вовремя вы успели...
Вернулся домой, поспал немного, утром тапочки взял и поехал к ней в реанимацию. С медсестрами договорился, дал шоколадок, они показали, где вход. "Пять минут, - говорят, - не больше. И мы ничего не знаем, вы сами пришли". Вхожу - сумрачный свет из окон, капельницы блестят, лицо на койке бледнеет. Остановился у двери - одно ухо в палату, другое в коридор.
- Привет! - говорю. - Жива?
- Жива...
- Как себя чувствуешь?
- Ничего... - И что-то голос у нее изменился, не ее голос.
- Ольга, - говорю, - это ты?
- Нет, я не Ольга. Тут рядом еще одна комната есть...
- Извините. Поправляйтесь...
Нашел Ольгу, поговорили чуток. Лицо в капельках пота, но уже не бледное. Чмокнул. Ушел. Дождался лечащего врача. Поговорили...
Три недели жили вдвоем с Максимом. Ольга поправлялась плохо, доставали дефицитные лекарства, нервничали, приводили знакомых врачей из ВМА, подняли на ноги всех, кого могли, ежедневно ходили в больницу.
Вспоминать неохота - тяжело.
Максим вел себя образцово: помогал мне, рано ложился спать и рано вставал без капризов, в семь часов, т.к. меня послали на курсы по эксплуатации газобалонных автомобилей, и я десять дней ездил на Болотную улицу к 9 утра.
Вечерами, когда стало спокойней с Ольгой, срочно перепечатывал повесть для сборника - сокращал со 140 стр. до 90. Спал мало и отоспался лишь с окончанием курсов и возвращением жены. Слава Богу!
Морозно.
У меня обнаружили гастрит и колит. Глотал зонд с лампочкой на конце. Это было 10 февраля, когда Ольга еще лежала в больнице.
Сейчас Ольга дома, ходит еле-еле. Но уже лучше.
Много интересного в журналах "Новый мир" и "Нева".
16 апреля 1987г. Зеленогорск.
Вчера перебрался на дачу. Полдня устраивался: закупал продукты, наносил в баки воды, сменил постельное белье, прибрался в доме, затопил печку.
Потом обложил кирпичами буржуйку в теплице, сделал дополнительные стеллажи. Обледенелые кирпичи откапывал из-под снега - некоторые раскололись.
Вечером сажал рассаду: капусту, астру. Пытался топить буржуйку углем получается плохо. Много воды, хожу в сапогах.
"Шут" стоит на 125 стр.
"Вода такая чистая, что белье можно стирать", - сказала женщина, проходя мимо ручья с талой водой.
Дядя Вася (Василий Захарович Евстигнеев) рассказывал, как в 1939 году он опоздал на работу - фабрика "Красный партизан" на 6-й Красноармейской улице, там делали гармони и прочий музыкальный инструмент.
Законы были такие: 21 минута опоздания - 6 мес. тюрьмы; 3 раза по 5 минут - тюрьма; 15 минут - принудительные работы.
Вася пошел к знакомым ребятам на соседний участок - через улицу, и они привезли его на фабрику мимо вахтера в ящике для гармоней. Рост дяди Васи сейчас - 150 см. Тогда был еще меньше. Начальнику Вася сказал, что все утро сидел в туалете на горшке. У него был свой ключ от помещения, где он варил лак из спирта. Марку с доски он никогда не брал, потому что всегда приходил раньше и шел через ворота, а не мимо вахтера. Его вызвали на комиссию - был допрос, и он давал показания. Он учился в вечернем техникуме. Его ценили за трезвость - он восемь месяцев отработал на соблазнительной должности, где люди не держались и восьми дней.
Сегодня дядя Вася дежурит последний раз - его увольняют за пьянку в предыдущее дежурство.
17 апреля 1987г.
Полетели, поскакали денечки. Утро - вечер. Вечер - утро.
Сегодня привез за два раза рассаду с веранды Шуры В. из Лахты. Везли на старой "Волге" с оленем на капоте, сняв заднее сиденье. Примерно 40 помидорных ящиков.
Чтобы узнать человека, надо с ним поработать за деньги. А потом эти деньги поделить.
Шура, узнав зимой, что в прошлом году я занимался рассадой, и отдал солидные долги, загорелся идеей и предложил свою веранду на втором этаже для раннего засева рассады. Попросился в долю. Он живет в жактовском доме с женой и дочкой-подростком, площадь досталась ему от бабушки, сам он закончил институт физкультуры. Пишет неплохие рассказы. В мастерской прозы его ругали - я хвалил. Подружились.
И вот Шура стал моим компаньоном. Я привез пленку, и мы натянули ее для утепления поверх рам на веранде. Шура принес бруски из сарая - сколотили стеллажи. Я отнес коробку конфет девчонкам в оранжерею, что на окраине поселка, и привез на санках пустые ящики и два мешка с торфяной смесью. Девчонкам я сказал, что будем выращивать цветочную рассаду для школы. Шура, узнав об этом, схватился за голову: "Кто тебя просил так говорить! У меня жена работает в школе! Мы пропали! Они могли видеть, в какой дом ты повез санки, нас все знают... Это же нетрудовые доходы!"
Я огорчился своей случайной оплошностью и попытался его подбодрить. Не вышло - Шура убивался целый день, пока мы перекладывали землю в ящики, и даже обронил фразу: "Да, зря я в это ввязался..." Нехороший такой сигнал, который я расценил как случайный. Но нет. Скоро сигналы посыпались, как из телетайпа.
- Послушай, старик, мне хотелось бы твердо знать, сколько я получу за все свои неудобства.
- Не знаю, - честно отвечал я. - Не будем делить шкуру неубитого медведя. Рассаду надо вырастить, а потом продать.
- Не, ну хотя бы примерно... Тысчонка-то выйдет? Чтоб мне как раз долги отдать.
Я призадумался.
- Ты посмотри... - Шура стал перечислять свои расходы и неудобства.
Повышенный расход угля в котле, потому что открыта дверь из комнаты на веранду. Бруски, которые он дал для стеллажей, гвозди. "А они денег стоят!.." Два раза в день надо греть воду для поливки рассады - он мешает жене на кухне, расходует газ. Надо поливать - это каждый день по часу, он не может никуда уйти вечером. Дочку пришлось перевести в комнату жены... А это мешает личной жизни супругов...
