Николай Гейнце - Под гнетом страсти
— Я этого не отрицаю, ваше сиятельство!
— Если даже г-жа Вацлавская лелеет надежду отнять у меня свою дочь, ничто не доказывает, что она заставила Ирену разделять ее чувство.
— Однако ее молчание… — почтительно вставил Степан.
— Ее молчание именно и доказывает, что еще не все кончено… Мать, опытная женщина, научила свою дочь, убедила ее, чтобы она предоставила ей самой вести дело… Она хочет меня подразнить ожиданием… и к тому же посмотреть, предприму ли я что-нибудь со своей стороны. Она хочет сделать осаду моего сердца или моего каприза, хочет играть на моей слабой струне тщеславия, так как она знает, что я не люблю не доводить до конца того, что раз предпринял. Если же я буду стоять на своем, то в скором времени получу предложение идти на мировую.
— Желаю, чтобы ваше сиятельство не ошибались.
Не успел Степан окончить своей фразы, как снова раздался легкий стук в дверь и вошел лакей с серебряным подносом, на котором лежала визитная карточка. Сергей Сергеевич взял ее и прочел вслух:
— Анжелика Сигизмундовна Вацлавская. Что я тебе говорил, Степан?
— Ваше сиятельство как всегда были правы.
— Эта дама ждет? — спросил князь.
— Так точно, ваше сиятельство.
— Проси.
XII
В КАБИНЕТЕ КНЯЗЯ
Степан поклонился и уже повернулся уходить, как встретился лицом к лицу с Анжель, которую вводил лакей, передавший ее карточку.
Она была очень просто одета, вся в черном, с лицом, покрытым густой вуалью, сквозь которую виден был лишь блеск ее темных глаз.
Князь встал и пошел к ней навстречу со своей обычной любезностью.
— А, Степан Егорович, — заметила Анжель со злостью в голосе, — мне, право, жаль, что вы взяли на себя труд передать князю сведения, которые он мог бы узнать прямо от меня.
— Я, сударыня?.. — проговорил Степан, чуть не задыхаясь.
— Вот уже четыре дня как вы трудитесь над тем, чтобы открыть место, где живет моя дочь, и вы этого достигли, что, впрочем, не особенно трудно.
— Кто мог сказать это? Я не думал даже, что вы меня знаете…
— Друг мой, — отвечала Анжелика Сигизмундовна с глубоким презрением, — да, я не знаю, но моя полиция лучше устроена, чем полиция князя.
Она повернулась к Сергею Сергеевичу и поклонилась ему.
Степан позеленел от злости. Лицо его, на минуту потерявшее свою обычную торжественность, выражало унижение, оскорбленное самолюбие и скрытую, еле сдерживаемую злобу.
— Вот как! — вскричал князь, может быть, тоже, в сущности, раздосадованный, но слишком гордый, чтобы выказать это. — Бедный мой Степан, это вам еще раз доказывает, что мужчина в борьбе с женщиной всегда проиграет. Можете идти…
Камердинер поклонился и молча направился к двери, бросив на Анжелику Сигизмундовну злобный взгляд.
— Здравствуйте, князь! — проговорила Анжель, снова кланяясь Сергею Сергеевичу, как только слуга удалился.
Это "здравствуйте" было сказано таким спокойным, вежливым тоном, что самый опытный наблюдатель не нашел бы в нем ни малейшего намека на настоящие чувства, волновавшие говорившую женщину.
— Очень рад вас видеть, Анжелика Сигизмундовна, — также спокойно и вежливо отвечал князь. — Признаюсь, я вас ждал, о чем даже только что сейчас говорил этому бездельнику, который был здесь. Садитесь, пожалуйста.
Движением руки он указал посетительнице кресло, стоящее как раз против света. Она села в него и подняла свою вуаль, желая показать, что нисколько не старается скрыть своего лица.
Она, как всегда, была очень бледна, может быть, даже бледнее обыкновенного, отчего ее глаза казались еще темнее и глубже.
— Вам неприятно, — сказала она, — что я узнала о поручении, данном вами Степану?
— Почему же? Я этому, может быть, обязан удовольствием вас видеть.
— Я все равно приехала бы, но это подвинуло мое посещение на один или на два дня.
— Я это и хотел сказать.
— Вы догадались, не правда ли, что после всего происшедшего нам необходимо повидаться?
— По крайней мере, я на это надеялся… Вы обошлись со мной жестоко в тот вечер. Но мы слишком старые друзья, — он сделал ударение на последнем слове, — чтобы вы об этом не пожалели. Я и сам был бы в отчаянии, если бы вы не так поняли мое поведение.
Все это было произнесено хотя и вежливым, но ироническим тоном.
— Князь, — заметила Анжель, — нам нужно переговорить серьезно. Отбросим в сторону всякую игру в слова.
— Я вас слушаю, — сказал он холодно.
Он небрежно поставил локоть на стоящий возле него маленький столик, облокотился подбородком на руку и пристально посмотрел на свою посетительницу.
Анжелика Сигизмундовна выдержала этот взгляд, делая вид, что не замечает его, и медленно начала:
— Была ли Ирена честной девушкой, когда вы ее встретили?
— Вполне!
— Вы нисколько в этом не сомневаетесь?
— Нисколько.
— Как вы думаете, что может стоить честь девушки?
— Она неоценима, — отвечал он тоном, который, не переставая быть вежливым, становился все более ироническим по мере того, как Анжель тверже становилась на занятую ею позицию.
— Но ведь вы должны знать, милейшая Анжелика Сигизмундовна, — продолжал он, — я всегда поступаю достойно моего имени и ничего не жалею. В этом отношении еще никто не мог упрекнуть меня.
— Как мне вас понимать?
— Я сделаю все, что вы потребуете от меня… если только это не будет превышать мои средства.
— И это все?
Сергей Сергеевич вопросительно приподнял брови, затем прибавил, снова принимая свой насмешливо-добродушный вид:
— Вы видите, дорогая моя, что я вам отвечаю как друг и порядочный человек, потому что подобный разговор обыкновенно происходит до, а не после. Но я хочу вам доказать, что ничего не имею против вас и питаю к вам самую искреннюю симпатию… к тому же ваша дочь — ангел, для которого я готов на всякие глупости. Вы видите, что я отдаюсь вам с руками и ногами.
Анжель слушала неподвижно и безмолвно.
— Хитрить с вами было бы глупо, да это и не по мне, — продолжал он. — Вы умная женщина, все это знают, очень умная, а с умными людьми самое лучшее быть искренним. Мы оба будем искренни. Это в наших общих интересах.
— Одним словом, вы предлагаете деньги мне и Ирене?
Она повела плечами.
— Я настолько богата, что могу дать их вам, если вам нужно! — добавила она.
Князь слегка нахмурил брови.
— Дорогая моя, — произнес он, — к чему вы волнуетесь. Я вам уже все сказал.
— Нет, вы ее соблазнили… самым бессовестным образом… посредством обмана. Она обесчещена. Чем хотите вы загладить это преступление?
Сергей Сергеевич отвечал, не изменяя своей полуулыбки:
— Я вижу, что вы сердиты на меня, сердиты на мое поведение относительно вас, которое, признаюсь, не было безупречным. Но будем справедливы, всякий другой поступил бы так же на моем месте. Я совершенно случайно встречаю очаровательную молодую девушку и от нее же самой узнаю, что она ваша дочь…
Он прервал речь.
— И тогда, — докончила Анжель, — вы сказали себе: дочь известной кокотки, к чему стесняться? Мне не удалось добыть… купить мать, я возьму дочь. Это будет прекрасной местью и блестящим успехом в полусвете на эту зиму. Анжель, конечно, рассердится, что над ней подшутили, захватив тайком ее сокровище. Но дело будет сделано — не воротишь, и если в один прекрасный день она приедет ко мне, ну что ж, я аристократ, богач, выну свою чековую книжку, вырву один листочек, на котором напишу цифру, какую она мне назначит. Мы будем больше чем в расчете.
Глаза Анжелики Сигизмундовны блеснули злобным огнем.
— Если бы дело касалось меня одной, это было бы очень хорошо. Я лучшего не стою!
Она была прекрасна в своем черном наряде, с матовой бледностью лица и сверкающими глазами.
— Но, — продолжала она, медленно отчеканивая каждое слово и вставая с места, — я мать и не хочу, чтобы моя дочь стала такой же, как я.
Князь слушал ее неподвижно, слегка бледнея при этих словах, но оставаясь невозмутимым.
XIII
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
— Дело не во мне, — продолжала говорить между тем Анжель, — а в Ирене. Я сделала из нее честную девушку, в полном смысле этого слова. Вы это знаете лучше, чем кто-либо, потому что она поддалась вам по своей невинности, чистоте, неопытности, по всем этим качествам, которыми я дорожила в ней, как скупой дорожит своим золотом. Она не знала, кем была ее мать, и когда я приезжала к ней, то надевала платья, которые никогда не носила, чтобы моя грязь не могла коснуться ее даже через мою одежду. Вы все это знали, князь, потому что бедное дитя говорило вам о своей матери в выражениях, показывавших, что я ничем не омрачила ее чистоты. На этом-то вы построили ваш план опытного ловеласа, пользуясь ошибкой ее детского воображения, происшедшей вследствие сна и плохо понятых слов матери. Вы заставили ее считать себя избранным мною для нее и убедили ее, что я издали одобряю ее любовь к вам. Подлая, низкая западня! Все это, милостивый государь, недостойно честного и порядочного человека.
