Петр Боборыкин - Китай-город
Из другой комнаты раздавались голоса, мужские и женский… Тася раза два схватывала голос Грушевой, знакомый ей по сцене. Ведь она уж не молода, а все еще на первом плане, переходит на другое, более пожилое амплуа… и так же талантлива. Про нее все говорят, интересуются ею, встречают и провожают рукоплесканиями, когда она читает на каком-нибудь вечере с благотворительной целью… Это особа. Сколько барынь желали бы играть такую роль… завидно!..
Из-за портьеры выглянуло сначала лицо. Тася узнала Грушеву, встала с кресла и покраснела.
К ней подошла большого роста женщина в пестрой блузе. Широкое поблеклое и морщинистое лицо ее улыбалось большим ртом и прищуренными умными и вызывающими глазами. Ей казалось на вид лет под сорок… Скулы у ней выдавались, довольно длинный нос сохранил приятную волнистую линию и загибался немного кверху, зубы пожелтели, шея, видная из-под кружевного воротничка от кофты, потемнела. На голове ее был надет домашний батистовый чепчик с оборкой и лентами. На лоб спускались городки из темно-русых волос. Стан ее раздался, но был сухощав, почти с плоской грудью. Большие кисти рук падали вниз, как у актрисы, хорошо владеющей ими. На длинных пальцах Тася заметила несколько колец.
— Садитесь, садитесь, — громко пригласила она Тасю и сама присела к ней на табурет в позе старой знакомой, готовой выслушать что-нибудь занимательное.
Тася опустилась на кресло. Она назвала себя. Грушева сделала жест головой. Тася в двух словах объяснила ей повод своего визита. Она не хотела упоминать ни о Палтусове, ни о Пирожкове, как о знакомых Грушевой.
— Вот что-о! — оттянула актриса. — А в консерваторию не хотите?
Тася объяснила ей, что уже поздно, а терять время до будущей осени она не хочет.
— Вам к спеху! — рассмеялась Грушева и взяла со стола папиросу. — Курите? — спросила она. — Нет? И прекрасно делаете… у меня вот от куренья все зубы пожелтели.
Она затянулась, еще больше прищурила глаза и нагнула голову к самому лицу гостьи.
— Настасья Викторовна, — сказала Тася, — вы видите, я серьезно…
Ее опять охватило волнение. Она не могла докончить.
— Вижу, голубчик, вижу!.. Вот что я вам скажу… Много у меня времени нет… Знаете наше дело… Репетиции, спектакли… Я каждый день занята… А вот после репетиции… раз, другой… в неделю.
Она остановилась.
— Вы… при родных?
— Да, — тихо ответила Тася.
— Они как же на это смотрят? Кто ваш отец?
— Генерал, — с усмешкой выговорила Тася и прибавила: — Отставной.
— Вот видите… Вы меня, пожалуйста, не впутывайте… Я вам прямо скажу… Если сразу искры Божьей не окажется… нет вам моего благословения… — И она потрепала ее по плечу.
Тася опять приободрилась.
— Настасья Викторовна, — начала она решительным тоном, — прослушайте меня.
— Роль какую?
— Да из «Шутников»… Я знаю наизусть… Со мной книга.
— Вон вы какая! Это хорошо! Книга с вами есть?
— Есть.
Грушева оглянулась на дверь в столовую.
— У меня там гости… свои люди… для вас самый полезный народ… один… Рогачев… артист… вы знаете… а другой автор… Сметанкин… Они завтракали у меня.
Она встала, подошла к двери и крикнула:
— Идите сюда, господа!
IV
Играть при актере, при авторе! Сначала у Таси дух захватило. Грушева, крикнув в дверь, ушла в столовую… Тася имела время приободриться. Пьесу она взяла с собой "на всякий случай". Книга лежала в кармане ее шубки. Тася сбегала в переднюю, и когда она была на пороге гостиной, из столовой вышли гости Грушевой за хозяйкой. За ними следом показалась высокая девочка, лет четырнадцати, в длинных косах и в сереньком, еще полукоротком платье.
— Дочь моя, — указала на нее Тасе Грушева.
Дочь похожа была на мать глазами и широкими скулами. Она присела и прошла через гостиную.
Грушева познакомила Тасю с обоими мужчинами. Актера Тася видела на сцене. Он был сухой высокий блондин, с большим носом и серыми глазами навыкате, в коротком пиджаке и пестром галстуке. Автор — как-то набок перекосившаяся фигурка, также белокурая, взъерошенная, плохо одетая, с ухмыляющимся фальшивым лицом. Тася в другом месте приняла бы его за "человека".
— Mademoiselle Долгушина… как по имени? — спросила Грушева.
— Таисия Валентиновна.
— Нам кофей подадут… А вы, господа, прослушайте… Владимир Антоныч, — обратилась она к автору, — вы вашу ведь успеете прочесть?
— Конечно-с, — пожимаясь, сказал драматург.
— Я дома целый день… Оставайтесь у меня обедать… а вы, Костенька… давайте реплики этой барышне… Сценку, другую… из «Шутников». Наружность самая настоящая для ingénue. Не так ли, господа?
Актер одобрительно промычал, автор кисло усмехнулся. Грушева села к столу. Тася осталась посредине гостиной, актер около нее, на стуле, держал книгу, автор поместился на диване.
Принесли кофей. Грушева кивнула Тасе головой: не желает ли? Тася отказалась. Ей было не до кофею.
— Костенька! Начинайте! — скомандовала Грушева.
Актер дал реплику. Тася заговорила. Сначала у ней немного перехватило в горле. Но она старалась ни на кого не глядеть. Ей хотелось чувствовать себя, как в комнатке старух, вечером, при свете лампочки, пахнущей керосином, или у себя на кровати, когда она в кофте или рубашке вполголоса говорит целые тирады.
Сцена пошла все живее и живее. Актер читал горловым, неприятным голосом, с подчеркиваньем, но он держал тон; Тасе нужно было энергичнее выговаривать. Самый звук голоса настоящего актера возбуждал ее. Он умел брать паузы и давал ей время на мимическую игру. Через пять минут она вошла совсем в лицо Верочки.
— Верно-с! — откликнулся с дивана автор жидким голосом.
— Так, так, — как бы про себя выговорила Грушева.
Но эти два слова подхвачены были ухом Таси. Она пошла смелее, смелее. В голосе у ней заиграли и смех, и слезы… Движения стали развязнее. Глаза блестели… щеки разгорелись… Точно она уже на подмостках.
— Браво! — крикнула Грушева и поцеловала ее. — Славно! Костенька! А?
— С огоньком, — сказал актер и тоже встал. Тася поблагодарила его за труд.
— Владимир Антоныч, как находите? — спросила Грушева автора.
— Пониманье-с, пониманье-с и огонек… — сказал он, и его желтые глаза заискрились.
— Вам стоит поработать, — решила Грушева. — Вот попросите, чтобы Владимир Антоныч вам рольку дал на дебют.
— Дебют… Еще далеко! — вырвалось у Таси.
— Не так далеко!.. Костенька… не правда ли, как это она хорошо сказала… в том месте?
— Весьма, весьма, — все с той же важностью подтвердил актер и закурил сигару.
— Послушайте… ах, забыла… имя у вас мудреное. Так вот что, барышня… вы у меня побудьте… Владимир Антоныч нам пьеску новую прочтет… Вы прослушайте… Ведь ей можно? — обратилась Грушева в сторону автора.
— Почему же-с… Сделайте одолжение…
— Может, и тут ролька найдется… У нас теперь никого нет.
— Где? — громко вздохнула Тася.
— Садитесь, садитесь, вот сюда, — усадила ее Грушева рядом с собой и взяла за руку. — Это наш Сарду, — шепнула она ей на ухо. — Ловко переделывает, отлично труппу изучил… Вы с ним полюбезнее… в самом деле рольку напишет. Он наш поставщик.
Автор пошел за тетрадью в столовую. Актер расположился на кушетке с ногами и продолжал курить. Тася, вся раскрасневшаяся от неожиданного успеха, еле сидела на месте.
— Костенька! — окликнула Грушева. — Ведь, право, хорошо… Барышня-то?..
Он только одобрительно кивнул головой.
— Вы играли? — спросила Тасю Грушева.
— Раз всего, в любительском.
— И не играйте теперь больше, — сказал актер. — Любители — губители.
— Это он верно, — подтвердила Грушева интонацией из какой-то комедии. — Ну да мы поговорим с вами, голубчик, послезавтра я свободна.
"Поставщик" вернулся и присел к столу с тетрадью. "Вот я как, — радостно подумала Тася, — сочинителя буду слушать".
V
Чтение продолжалось два часа. Автор читал по-актерски, меняя голоса; многое ему удавалось, особенно женские интонации. Пьеса была в двух актах, комедия, с главной ролью для Грушевой. Лица носили русские фамилии, но везде сквозила французская подкладка. Тася это понимала. Но ей нравились развитие сюжета, отдельные сцены, бойкость диалога. Она слушала внимательнее всех. Драматург это заметил и несколько раз улыбнулся ей. Грушева останавливала его часто: то заставит выкинуть слово, то найдет, что такая-то сцена "ни к селу ни к городу". Тот отмечал на полях карандашом. Актер был не совсем доволен своей ролью и больше мычал.
— А знаете что, — сказала Грушева после первого акта, — у вас эта Наденька-то… чуть намечена… А вы бы развили… Отличная ingénue выйдет…
