Валериан Скворцов - Каникулы вне закона
Всякому практикующему одно из древнейших занятий известен закон, который приходится принимать во внимание даже во сне: от улик не отделаться, это может быть миллиграмм талька под ногтями от резиновых перчаток, которыми листал засекреченное приложение к контракту год назад, или вскользь брошенный взгляд прохожего, когда вылезал из канализационной трубы в позапрошлом месяце. Находят много всякого, если охотятся грамотно и упорно...
Матерый таможенник, скажем, в аэропорту просмотрит на экране монитора содержимое вашего чемодана, а потом некто, получив от него наводку, отправляется на квартиру, которую вы покинули на два-три дня, и находит именно то, что вы не решились вывезти в чемодане. Может быть, чемодан и выдал.
На Алексеевских курсах, помнится, меня удивило предупреждение о том, что ничего нет опаснее безрезультатного квартирного обыска или такого же досмотра багажа. Именно потому, что нашли что-то. Мастера шмона не оставляют следов. А в редких случаях, когда они остались, будьте уверены, ими прикрыли следы "другого" обыска, вполне удавшегося.
Но это о теле и остальных материальных уликах. Имеются и иные наслоения. Участие в спецмероприятиях, назовем это так, оставляет сукровицу на психике человека даже с манильскими канатами вместо нервов.
Мастера обыска знают об этом. Они исполняют свое ремесло, не притрагиваясь к вашим карманам или багажу. Шарят глазами, принюхиваются, прислушиваются к интонациям голоса, присматриваются к цвету ботинок, одним словом - примеривают к накопленному опытом "каталогу примет" вашу ауру. Например, кадровые военные печенкой чуют мое легионерское прошлое...
Контрабандисты предпочитают избегать таможенные "зеленые коридоры". Эти вольные проходы просматриваются наметанными глазами экспертов. Людьми штучной охоты. Они и сами не могут объяснить, отчего срабатывает внутри их красный флажок. В оперативной контрразведке мастера обыска "без рук" или "без следов" в ценностной шкале стоят на одном уровне с профессионалами скрытой слежки. Они обыскивают, если хотите, без обыска. И когда вы миновали их, это не значит, что все обошлось. Вы уже тянете за собой след, как муха, вылезшая из чернильницы.
По этим соображениям я не возликовал от сообщения Юсупа, что контрольно-пропускной пункт на узбекской границе ни на что не обращает внимания. Конечно, с российским паспортом я имел право выезда из Казахстана и въезда в Узбекистан без визы. Если и прицепятся на казахской стороне из-за отсутствия регистрации в Алматы или ещё где, я допускал возможность коррумпированного эндшпиля, как и в аэропорту Астаны. Но разрешение миновать пост, даже за взятку, в случае заминки может повлечь скрытое фото в анфас и профиль, сканирование паспорта, запрос по месту жительства, в Интерпол. А дальше я замучаюсь от мыслей о том, что электронная связь унесла и сбросила мои приметы в "подвалы" некоей компьютерной базы данных. Меня замуруют среди людей, про которых в одной присказке говорится, что "то ли у него шубу украли, то ли он шубу украл, но лучше с ним поосторожней".
Кроме того, я знал, кто надзирает за соблюдением новых азиатских суверенитетов. Выпускники бывшего Ташкентского мусульманского отделения андроповского института. Люди штучной охоты. В сложившихся обстоятельствах - за мной...
Русскому человеку грозит извечная историческая опасность: его ближайший советник "господин Авось". Вопреки прошлому, я ещё кажусь себе русским. И боюсь предательства генетического подсказчика. В качестве труса и осторожного человека все же я - космополит.
У метисочки с золотыми коронками и в мини-юбке я купил две бутылки коньяка "Казахстан". Бедное мое сердце и бедный желудок... Или это касается печени и мочевого пузыря?
- Хорошие новости получил по телефону, есть что отпраздновать, сказал я двойнику Юсупа и принялся, что называется, квасить из горла.
Вскоре я смутно различал окружающий пейзаж и попросил Мурата, которого называл то Юсупом, то Дулатом, остановиться и прогуляться со мной в горы. Узбек, тревожно посмеиваясь, объяснял, что до них далеко, они на горизонте.
До границы оставалось минут пятнадцать езды, когда я оборзел до невозможного. Мурат убежал шагов на сорок, или мне так померещилось, пока, встав на колени и упершись руками в сырую землю возле кювета, я исторгал в него коньяк и заодно роскошный чимкентский обед... Думаю, ползающий на карачках представитель широкой евроазиатской православной души доставлял своим явлением оправданное удовольствие пассажирам роскошных, так себе и трепаных легковушек, замедлявших, поравнявшись со мной, и затем прибавлявших скорость. Любуйтесь, новые граждане новой Азии, вот он, один из тех, кто правил в этих краях от имени империи столько веков!
Я нуждался в молве, которая разнеслась бы до контрольно-пропускного пункта. И отразив подлинные общественные настроения, молва прошла через пограничный контроль вместо меня, сделав мою подлинную ипостась невидимой. Никто не хотел смотреть на потерявшее человеческий облик воплощение национального порока, которое дурным голосом пропело шарахнувшейся медсестре санэпидемнадзора слова из танго: "Не плачь по мне, Аргентина!"
Пьяный командировочный. Полнейшая скотина. Наглая и тупая, которую волоком протащили из одной машины в другую... К бумагам такого физического и морального урода и прикасаться-то гнусно. Бедные водилы, всем видно, как их воротит от этой свиньи...
Дулат, принявший меня на узбекскую сторону, ни слова не произнес до Ташкента и, высадив, уехал, не спросив насчет "денег от души". Станиславский, если бы его сослали начальником КПП, мне бы определенно поверил.
В зале ожидания ташкентского аэропорта я объявился с пятнами грязи, засохшими на брюках и полах пиджака, заскорузлыми от неё же ладонями и позеленевшим лицом спустя четыре часа пятнадцать минут после приземления "Ан-24" в Чимкенте. Почти двое суток после бегства из Астаны. График мой издыхал на глазах.
В пустовавшем почтовом отделении сонная русская дама, поморщившись за стеклом конторки от моего аромата, вчиталась в паспорт и выдала факсимильное послание до востребования из Москвы. Она же соединила меня из телефонной кабинки, в которую я вполз с онемевшей половиной груди, с абонентом, указанным в послании. Знакомый и поэтому показавшийся звучащим из космоса голос сказал:
- Бэзил, что за шепот? Тебе вырезают в полевых условиях аппендицит или грыжу? Сиди в секции прилета, крепись...
Усевшись в пластиковое кресло, я сломался пополам и уткнул лицо в ладони. Наверное, я чувствовал то же самое, что и люди с искусственным сердечным насосом, у которого садится батарейка. Раньше такого не случалось. Я все же уговорил себя, что со мной все в порядке, что, наверное, это от переутомления - слишком много бессонных ночей, слишком много коньяка, слишком много побоев и слишком много любви. Для моего возраста, конечно.
Я очень надеялся, что не скончаюсь в ближайшие два года. Подумав, я добавил к ним ещё полтора десятка лет.
Интересно, когда Ляззат забрала из гостиничного номера свой ПСМ? И хорошо ли кормит моего попугайчика в Алматы жена покойного Усмана?
2
Почувствовав прикосновение к плечу, я вяло поднял голову и только потом разлепил глаза. Не смотреть бы ими на белый свет! Острая боль пронзила от виска до виска. Опять подступила тошнота. Слава Богу, внутри желудка у меня ничего не осталось... Не осталось и сил удивиться. Надо мной, склонившись, нависал в добротных одеяниях, румяненький и свежий, улыбающийся европеоид Севастьяша.
Едва разлепив сухие горящие губы, я сказал:
- Подайте бомжу, господин хороший, на опохмелку...
- Значит, Бэзил, по космической связи пароль дошел? Даю отклик: рассвета над Тиссой не будет, Сатурн все-таки виден, место встречи исхитрились подменить, славянский шкаф нашли и перекупили, резидент ошибок не допускает...
- И ключ от квартиры, где лежат нужные мне по зарез деньги, не дашь.
- Увы, дам. А также французский паспорт, кредитную карточку, кое-что из наличных, к тому же купил тебе билет через Франкфурт, обрати внимание, на Майне, не спрыгни с парашютом над Одером...
- Где весна, - сказал я.
- Сошлось, - откликнулся Севастьянов. - Как ты, Бэзил?
Сто лет назад завербованные в разное время и в разных местах Ефимом Шлайном финансовый психоробот Лев Севастьянов и практикующий юрист-психоробот Бэзил Шемякин парой отработали в Сингапуре вслепую, то есть не ведая о сотрудничестве, операцию для пресловутого Шлайна. Наша финальная встреча, скажем так, с поднятыми забралами состоялась в Москве, а в 1999 году я подстраховывал Ефима, когда он выпихивал Севастьяшу с женой из Петербурга через Финляндию нелегалом в мир новой евровалюты. Где гоняло по мировым финансовым потокам забуревшего, как я теперь видел, Левушку, меня не интересовало. Я вообще не рассчитывал когда-либо увидеться с ним.
