Евгений Салиас - Экзотики
Кора, какъ ужаленная, отскочила отъ двери, въ негодованіи вышла въ гостиную и внѣ себя пробормотала:
— Quel animal, mon Dieu! Et j'ai aimé èa…
Наконецъ, однажды вечеромъ около восьми часовъ Бэтси влетѣла въ ней, объявляя, что, со словъ пріятеля-лакея, графъ ожидаетъ визита таинственной дамы. Въ этихъ случаяхъ онъ остается дома, велитъ подавать thé complet avec théière anglaise, и посылаетъ за конфектами.
Графиня перешла въ свою спальню и, не зажигая свѣчей, сѣла въ кресло около дверей къ Загурскому. Онъ ходилъ по своей гостиной изъ угла въ уголъ и насвистывалъ что-то знакомое ей. Наконецъ, онъ вымолвилъ громко:
— Enfin…
Отвѣтъ и голосъ женщины отозвался ударомъ, въ головѣ Коры. Это была баронесса Герцлихъ. Но что это значитъ?
Разговоръ, начавшійся между ними, сказалъ ей все… Сразу.
Около часа просидѣла она, прислушиваясь. Затѣмъ вдругъ поднялась, нетвердой походкой двинулась изъ спальни и, позвавъ слабымъ голосомъ камеристку, попросила воды… Не этого ожидала она! И этому никогда не повѣрила бы, если бы не собственный слухъ…
Бэтси бросилась со стаканомъ къ ней и, видя мертво-блѣдное лицо барыни, стала ее уговаривать быть спокойнѣе, хладнокровнѣе. Кора задыхалась… Ей казалось, что невидимая рука схватила ее за горло и давитъ, душитъ. Она взяла шляпку и зонтикъ и, медленно выйдя изъ нумера, спустилась по лѣстницѣ. Чистый воздухъ и движеніе были ей необходимы.
Выйдя на террасу, она оглянулась.
Здѣсь было человѣкъ десять изъ живущихъ въ отелѣ. Одни сидѣли за накрытыми столиками съ чаемъ, другіе играли въ карты, остальные бродили по дорожкамъ. Графиня сошла по ступенькамъ въ садъ. Ей хотѣлось тоже походить и даже выйти на улицу, но нравственное потрясеніе привело къ тому, что она чувствовала во всемъ тѣлѣ сильную слабость.
И она опустилась, невольно на садовую скамейку близъ самыхъ дверей, гдѣ сновала взадъ и впередъ прислуга, но, глядя на все, ничего не видѣла. Въ ушахъ ея звенѣли «ихъ» голоса. Также и его ласковый голосъ съ тѣми же нѣжными словами, которыя она знала наизусть, слышавъ тысячи разъ… Ея голосъ былъ тѣмъ самымъ, который знала и тотчасъ же узнала Кора. Онъ вскорѣ сталъ инымъ. Никогда при ней баронесса не говорила ни съ кѣмъ такимъ голосомъ.
Сейчасъ только поняла Кора, что это женщина не теперь, здѣсь, въ Баньерѣ, полюбила этого человѣка, а давно, давно любитъ его. Она уже любила его, когда покровительствовала имъ обоимъ. И какая же это была роль?! А что съ ней было, когда онъ уѣхалъ драться съ Френчемъ? Какъ же она, Кора, не видѣла этого, не понимала, принимала ея чувство къ нему за дружбу? Какая наивность! Виновата ли эта женщина теперь, если давно любила его? А онъ? Какая возмутительная натура! Деньги и деньги… Стало быть, и она была для него только источникъ дохода! Когда источникъ изсякъ, онъ выжалъ послѣднее, самъ, обманомъ, почти воровствомъ… И бросилъ! О прямо отправился обворовывать другую, которую всегда звалъ свысока и покровительственно: «Cette pauvre baronne», какъ бы желая сказать: «Эта милая старушенція»!
И Кора, совершенно поглощенная этими мыслями, безсознательно глядѣла въ ярко освѣщенныя двери, настежь открытыя на террасу, гдѣ все сновалъ народъ и обитатели отеля, и гости, и прислуга. Она машинально встрѣчала всѣхъ глазами и провожала, продолжая перебирать мысленно все одно и то же, свое недавнее прошлое, тѣсно связанное съ образомъ недостойнаго человѣка, и нынѣшнее свое разочарованіе въ немъ.
И вдругъ она увидѣла даму, всю въ черномъ, въ длинной, круглой пелеринѣ скрывавшей всю фигуру, въ густой бѣлой вуали на маленькой шляпкѣ…
Дама быстрой походкой вышла изъ дверей, перешла террасу, спустившись, поровнялась съ ней, проходя въ двухъ шагахъ отъ скамейки. И вдругъ при видѣ Коры она вздрогнула и какъ бы откачнулась въ сторону, будто отстраняясь отъ нея. Это внезапное движеніе было едва уловимо, но графиня замѣтила его. И только въ этотъ мигъ догадалась она и вскрикнула:
— Это — она!..
Кора не могла видѣть и узнать тщательно укутанную женщину, а просто почувствовала, что это — баронесса…
Она порывисто, но безсознательно вскочила со скамейки, бросилась въ ней, заступила ей дорогу и хотѣла крикнуть: — «Arrêtez»!
Но голосъ пропалъ, горло сжало судорогой, языкъ не повиновался. Она взмахнула зонтикомъ, чтобы ударить ту по головѣ, но та заслонилась и ударъ пришелся по поднятой рукѣ. Графиня снова сильнѣе взмахнула. Хрупкая ручка перелетѣла пополамъ, зонтикъ упалъ на дорожку, и въ рукахъ ея остался конецъ. Баронесса, уже вскрикнувъ, пятилась и озиралась. Кора, наступая, крикнула что-то безсвязное и взмахнула обѣими руками, какъ бы собираясь сорвать съ нея вуаль. Но сильная рука схватила ее сзади.
— Voyons, mesdames! Voyons! — крикнулъ голосъ.
И она увидѣла себя уже окруженной кучкой незнакомыхъ людей, заслонявшихъ отъ нея баронессу.
— C'est la baronne Herzlich, qui sort de chez son amant! — вскрикнула она. И будто разбуженная собственнымъ голосомъ, она опомнилась и остолбенѣла.
Она не знала, что сейчасъ произошло. Кто-то повелъ ее подъ-руку. Она, вся дрожащая, повиновалась, но ноги все слабѣли. Спазмъ въ горлѣ душилъ.
Чрезъ нѣсколько мгновеній графиня истерически рыдала на той же скамейкѣ, гдѣ сидѣла передъ тѣмъ, а человѣкъ двадцать, окружая ее, толковали, совѣтовали и кто-то несъ стаканъ воды.
«Какой срамъ! Какой срамъ»! — думала она про себя.
Черезъ минуту она поднялась и при помощи своей Бэтси тихо двинулась въ отель, ни на кого не глядя.
На террасѣ она разслышала голосъ, говорившій:
— Madame Mikaloff! Une dame russe.
«Слава Богу»! — подумала она.
Съ трудомъ дойдя до своего нумера, Кора тотчасъ раздѣлась и легла въ постель. Лихорадочная дрожь пробѣгала по ней, а голова горѣла какъ въ огнѣ.
— Приготовьте все, Бэтси, съ вечера. Завтра рано мы уѣзжаемъ въ Парижъ — глухо приказала она.
— All right, — отозвалась тихо камеристка.
X
Князь Соколинскій, счастливый безмѣрно, и Рудокоповъ, тоже довольный и въ духѣ, безостановочно болтали въ вагонѣ, двигаясь чрезъ Лурдъ и По на Бордо.
Здѣсь была первая болѣе долгая остановка. Едва поѣздъ подлетѣлъ въ вокзалу, докторъ, какъ-то смущаясь, заявилъ князю, что пойдетъ на телеграфъ, и тотчасъ исчезъ.
Соскучившись шагать по платформѣ, князь вышелъ въ двери и заглянулъ въ комнаты вокзала.
— Каково! — воскликнулъ онъ вслухъ, изумленный, и прибавилъ мысленно:- «Вотъ вамъ и серьезные люди»!
Онъ увидѣлъ на диванчикѣ Рудокопова и элегантно одѣтую даму. Но они были такъ далеко, что разглядѣть эту даму было невозможно. Можно было только безошибочно рѣшить, что она — молоденькая. Докторъ и она оживленно бесѣдовали, смѣялись… Когда прогремѣлъ второй разъ голосъ портье, объявлявшій объ отходѣ скораго поѣзда на Парижъ, они встали и расцѣловались. Князь юркнулъ въ двери и побѣжалъ къ своему вагону.
— Вотъ тебѣ и мрачный докторъ Адріанъ Николаевичъ! — смѣялся онъ.
Рудокоповъ, вернувшись, глядѣлъ однако какъ провинившійся. Разумѣется, князь ни единымъ словомъ не обмолвился и ничего не спросилъ.
По пріѣздѣ въ Парижъ, Соколинскій настойчиво сталъ просить доктора остановиться вмѣстѣ въ его гостинницѣ, хотя у того и была квартира.
Рудокоповъ, пріѣхавшій на два дня, согласился, но нехотя. Это былъ Grand Hôtel.
— Ну, развѣ не хорошо тутъ? — говорилъ Соколинскій съ восторгомъ. — Все есть и все подъ рукой. Умный, хитрый и полезный fin de siècle такъ я лѣзетъ въ глаза.
— Нѣтъ, воля ваша, — насмѣшливо улыбался Рудокоповъ. — По-моему, во всякой гостинницѣ непріятно жить, но въ маленькой все-таки живешь по-человѣчески. А здѣсь — что это такое? Мнѣ все думается, что эти громадныя гостинницы — какія-то фабрики, въ которыхъ фабрикуютъ путешественниковъ. Мы съ вами вовсе не пріѣхали сейчасъ изъ Пиренеевъ, это наша фантазія. Насъ сегодня утромъ здѣсь сфабриковали. Не знаю — почему, а мнѣ чувствуется всякій разъ, что я попаду въ большой отель и въ этакую муравьиную кучу, что я начинаю думать и чувствовать не такъ, какъ всегда, и не по своему, а такъ, какъ всѣ вотъ эти языцы земные, которые тутъ собрались. Вѣдь всѣ тутъ дѣлаютъ одно и то же, — ну, и чувствовать начинаютъ одинаково.
Часа черезъ два по пріѣздѣ, они оба отправились немедля по общему важному дѣлу, т.-е. прямо въ Avenue Wagram, къ Дубовскому.
Они нашли Владиміра Ивановича въ спальнѣ, въ халатѣ, въ большомъ креслѣ, и оба удивились. Рудокоповъ изумился еще болѣе, чѣмъ князь. Этотъ видѣлъ Дубовскаго нѣсколько дней назадъ проѣздомъ, и тогда уже нашелъ въ немъ перемѣну. Рудокоповъ, давно не видѣвшій Дубовскаго, невольно ахнулъ. Владиміръ Ивановичъ постарѣлъ на десять лѣтъ, если не больше.
«Не даромъ, однако, досталось! — подумалъ докторъ. — Видно, все-таки сердечный человѣкъ, если съ трудомъ мирится съ тѣмъ, какое колѣно откололъ»…
Владиміръ Ивановичъ привсталъ, висло улыбнулся при появленіи пріѣзжихъ, обнялъ Соколинскаго и произнесъ:
