Глеб Успенский - Из деревенского дневника
Чтобы любили, почитали, были внимательны — помогают пять разных трав: «любишь», «царь Сирхамит», «царевы очи», «адамова голова», «солнечник». Про траву любишь сказано, что «носить ее с собою — то люди будут любить и не будут зла помнить»; а в приговорах к ней добавлено, что «эта трава хороша, когда пойдешь к каким людям, или где живешь — то имей ее при себе, и когда пойдешь (к людям), то возьми ее и проговори три раза: „как сия трава любишь по имени хороша и знатна, так бы и я, раб божий, между боярами и купцами и всеми добрыми людьми был хорош, знатен, и ныне и присно“» и т. д. Приговоры в том же роде, но местами — более сильно выраженные, местами — менее, присоединены ко всем вышеуказанным травам, которые употребляются в самых разнообразных видах: то подкладываются в питье, то держатся в руке, под рубахой. И все это делается не потому, чтобы человеку нужна была любовь и внимательность того или другого лица, но потому, что ему вообще нужны мягкие, добрые людские отношения, чтобы его не слишком уж донимали «чужие люди»…
3Но, кроме страха пред чужими людьми, у простого человека есть еще нечто такое, что страшит его без всякого сравнения более этих чужих людей. Это — начальство и начальники. В этом трудном деле лечебник предлагает множество средств. Не говоря о пяти перечисленных, касающихся также и начальства и действующих и на него мягчительным образом, есть в лечебнике много, чисто специально назначенных для смягчения начальства, трав и приговоров. Едва ли во всем лечебнике, среди всех нравственных и физических недугов, от которых он думает исцелить, есть такой, который бы поровнялся со страхом и трепетом, охватывающим простого человека пред начальником.
До какой степени грозен и ужасен для простого человека образ начальника — это можно видеть из тех мест приговоров к травам, которые характеризуют средства, необходимые для обороны. Чтобы начальники были добры, «хороши», кроме множества других, не столь замечательных трав, рекомендуется трава одолен. Растет она в стрелу и больше, цвет красен или желт, а корень — что бумага (заметьте, что цвет травы охля, помогающей быть богатым, похож на денежку, а вот корень травы, касающейся начальства, походит цветом на бумагу). Ее надо носить на себе, закатав в воску, — и тогда одолеешь врагов, а власти тебя не одолеют. Воск, в который надо закатывать траву, должен быть такой, который горел пред образом. Вооружившись этим талисманом, можно смело идти к начальнику; но нужно проговорить: «иду насупротив медведя, упираюсь волком. Пресвятая богородице, спаси меня». Это надо проговорить три раза, не переводя духа. Потом нужно десять раз проговорить: «Пресвятая богородице, спаси меня, раба божия…» Эти слова надо проговорить как можно скорее: тогда, говорит лечебник, «иди прямо, и все будет хорошо, и к которому человеку идешь, тот хоша и похож бы на зверя — и тот смягчится и будет ласков, и одолеешь всякого врага».
Другой сорт этой же травы, как видно, будет много посильнее, в видах тех же умилостивляющих целей; но приговор к этой траве поистине замечателен. Имея траву, закатанную в воск, и идя к начальнику, в то время когда подойдешь к дверям его дома, надо проговорить следующий заговор «на укрощение злых сердец»: «Сажусь в сани, крытые бобрами и соболями. Еду на черном медведе, погоняю лисицами и куницами; а как лисицы и куницы, бобры и соболи честны и величавы между панами и попами, между миром и селом, так бы и я был честен и величав между панами и попами, между миром и селом», то есть иду с добром, попросту — со взяткой. Но если это не поможет, то приговор не прочь и по части зла, потому что продолжается так: «Еду на гадине, уж погоняет. У попов, у судьев — полон двор свиней и я тех свиней переем; сею мак — разойдутся (от него) судьи, а те, что меня судят, — не осудят: у меня медвежий рот, волчьи зубы, свиные губы (вот как он вооружен!) Кто мой мак будет подбирать, тот на меня будет суд давать, (а я) спрячу мак в железную кадь, брошу кадь в окиан-море; окиан-море не высыхает, кади моей никто не вынимает и маку моего не подбирает (а стало быть, никто и не придирается). Замыкаю зубы и губы злым сердцам, а ключи бросаю, в окиан-море, в свою железную кадь. Когда море высохнет, тогда мак из кади выберут, а тогда и мне на свете не бывать». Этот заговор надо проговорить, стоя у двери дома, где живет начальник, или при входе в «присутственное место». Проговорив, «иди прямо: то все будет по-твоему». Ко всему этому в конце заговора прибавлено: «это было испытано».
Мы привели только главнейшие средства, рекомендуемые для укрощения злых сердец; но, повторяем, их очень-очень много в лечебнике, больше, чем на все другие затруднения в жизни простого человека.
4Позволим себе привести еще три заговора, которые, как нам кажется, весьма характерны. Первый касается любви. Как мужчине или женщине приворожить к себе любимого человека? Любовный заговор, так же как и заговоры для злых дел, происходит со снятием креста, причем под левую пятку кладется крест, а под правую — хлеб. В руках влюбленный человек держит кусок сахару, приготовление которого в такой степени отвратительно, что его изображать не будем. Дело происходит в бане. Взяв в руки сахар и положив под обе пятки, что следует, надо проговорить: «Лягу не благословясь, встану не перекрестясь» и т. д. (все, что в прежнем заговоре насчет того, чтобы все знать). После слов «сатана-сатанище» — следует: «Помоги мне, сатана-сатанище, поймать, изловить… девушку (или мужчину), напусти на нее тоску-тоскущую, сухоту-сухотущую, в румяную кровь, в ретиво сердце, чтобы она на меня зрела и смотрела и с очей меня не спускала, где увидится, в уста целовала, думами не сдумывала, едами не заедала, питьем не запивала, паром не спаривала, водой не смывала… Как вкруг головы моей волоса виснут, так бы и она кругом меня висла. Запираю и замыкаю эти слова тридцатью ключами (насчет злых сердец — только один ключ), бросаю эти ключи в окиан-море: как не бывать ключам этим поверх воды, так не бывать бы поверх моего слова и силы». После этого сахар надобно дать в кофее любимому человеку, «в первом стакане», причем он (чорт) в то время, когда любимый человек будет пить кофе, должен дать знать о том, что заклинание услышано: он стукнет, прошуршит или пропищит. Если же это не случится, то заклинание не действует. «Только, — прибавлено в конце средсгвия, — нужно быть смелому и безбожному — тогда все скоро будет».
Заговор ружью, перед отходом на охоту, отличается еще большею страстностью: «Встану я, благословясь, и т. д. (сатаны-сатанищи нет и в помине), стану я, раб божий, на мать сыру-землю, помолюсь и поклонюсь на все четыре стороны, стану я свою Марью Марвинскую, огненную бойницу, лютую стрелу заправлять, и закладать, и заговаривать; ой же ты, Марья Марвинская, лютая стрела, огненная бойница, царь железа аравийского, не я тебя заправляю, не я тебя закладаю, и не я тебя заговариваю, а закладает тебя и т. д. сам господь Иисус Христос и мать божия, пресвятая богородица. Мать божия, пресвятая богородица засыпает свой сильный порох. Сам господь Христос закладает свою светлую пулю на зверя побегучева, на птицу полетучую, кровь горячую. Заложивши пулю и помолившись на все четыре стороны, пойду в далекое чистое поле, пущу далеко лютую стрелу. Не упадай, моя лютая стрела, ни на землю, ни на воду, ни в дерево стоячее, ни в колоду лежачую, а упадай, моя лютая стрела, на зверя побегучева, в птицу полетучую, в кровь горячую. Дуну, плюну я на мать сыру-землю; как моему плевку от моего дыхания не подняться, так бы этому зверю побегучему и т. д. не подняться от матушки сырой земли. Чтобы никому мою лютую стрелу не испортить, не околдовать, ни колдуну, ни колдунье, ни девке, ни молодице, ни старому, ни малому, ни сутуловатому, ни горбатому, ни встречному, ни поперечному, ни лихостливому, ни жалостливому, ни радостливому, ни с яву глядящему, ни со стороны смотрящему, ни исподлобья видящему, ни мне, самому охотнику, от белого тела, ретивого сердца, крови горячей и всем различным чинам по моим мастерским наговорам, зааминил господь и небо и землю, и зааминь, господи, мои словеса на веки веков» и проч.
Третий и самый, как нам кажется, трогательный и любопытный заговор — «если кто хочет забыть человека». Припомните эти рекрутчины, эти солдатчины, когда мать, жена расставались с любимым человеком чуть не на всю жизнь. Припомните эти мучительные ожидания весточки, эту годами угнетающую неизвестность, одиночество, тоску о милом дружке. Сколько тут муки-мученской!.. И вот создается заговор, чтобы забыть этого любимого человека, так как сам своей волей любящий человек не в силах этого сделать. Бедный, исстрадавшийся человек идет к чистому ручейку, три раза плещет на себя студеной водой и говорит: «Как я, раба божия, родилась чиста, так и меня очищай святая водица и матушка богородица… Как я забыл родительский день (то есть день рождения), так бы и мне забыть его ныне» и т. д.
