Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3)
И, сам довольный таким пояснением, сел, взялся за папку с бумагами, давая понять, что разговор закончен. Все поднялись и молча двинулись к двери.
- Доработать статью, Никита Сергеевич, к какому числу? - словно стыдясь своей корпуленции, изогнулся перед ним профессор.
- Тут дорабатывать нечего. Надо заново все делать, - не отрываясь от документов, назидательно ответил Никита. - Жду вас через три недели. И - за качество будете отвечать своими партбилетами. "Время поджимает, - подумал он. - Лаврентий на днях хвастал, что у него текст статьи уже готов. Хочет предварительно показать ее Самому. И у Маленкова вроде бы тоже готов первый вариант. Ему легче. На него весь агитпроп работает. Все члены Политбюро строчат. Получается прямо соцсоревнование на высшем уровне. Вот только проиграть можно собственную жизнь".
Разнос этот Никита устроил после того, как дал прочитать злополучный текст Корнейчуку. Пригласил его с женой Вандой Василевской на выходной на дачу. Приятельские отношения с влиятельным драматургом и видной писательницей льстили самолюбию. За обильным ужином разговор, конечно же, коснулся предстоящего юбилея.
- Какую солидную акцию предложили бы вы, Александр Евдокимович? спросил Хрущев, заедая "горiлку з перьцем" салом з м'ясом.
- Есть, есть одна задумка, Никита Сергеевич, - за мужа ответила Василевская.
- Какая же, Ванда Львовна?
- Выпустить альбом "Поэты Украины о Сталине". Издать его роскошно, с добротными иллюстрациями, на мелованной бумаге, крупным форматом!
- Дуже гарнiй задум! - Никита одобрительно хлопнул в ладоши.
- Тiльки треба трошки вдумуватися як це дiло найкраще зiграти, раздумчиво молвил Корнейчук. И после недолгой паузы воскликнул: - О! Телефонувати Максиму!
Не мешкая ни секунды, Никита снял трубку аппарата правительственной связи и через несколько секунд девушка соединила его с Рыльским.
- Слухаю! - раздался в трубке знакомый Хрущеву голос.
- Здоровеньки булы, Максим Фадеевич!
- Невже ж це розмовляе Никита Сергеевич? Велика радiсть!
Хрущев вкратце изложил идею Рыльскому. Тот сказал, что у него сейчас Владимир Сосюра, он с ним посоветуется. И через минуту продолжил несколько смущенным голосом. Дело в том, что таких стихов к великому сожалению "Журба! Велика журба!" - на всей Украине на книжку не наберется. Зато он хочет подарить одну гениальную подсказку - "генiальну пiдсказку". Он читал переводы на русский двух-трех стихотворений вождя. Вот бы собрать их все (говорят, опубликовано в разные годы около ста) и издать сборник. "О це буде дарунок к ювiлею!" "Дякую! Дякую!" Никита тут же созвонился с Берией и Маленковым. И работа над сборником монарших виршей завертелась мгновенно. И разве в том вина Никиты, что - когда Сталину показали макет и набор всех его ста восьми стихов ("Надо же - раскопали, перевели, и не так уж бесталанно!") - он сказал: "Печатать не надо. Миру достаточно знать Сталина-политика".
Когда Корнейчук и Василевская поздно ночью возвращались в Киев на хрущевском правительственном "ЗИСе", Александр Евдокимович долго мрачно глядел в окно на темный Голосиевский лес. Повернулся к Ванде, с раздражением, смешанным с недоумением, спросил:
- Как ты думаешь, какого ляда он уже в пятый раз пытает мое мнение о булгаковской пьесе "Дни Турбиных"? Я уж ему и так разъяснял, и эдак. По художественному уровню - не "Ревизор", и не "Чайка", и не "Гроза". Сентиментальный перепев крушения белогвардейских грез и мечтаний. А он знай талдычит одно: "Тогда почему на эту пьесу всегда все билеты проданы?" Я не ведаю ответа на этот вопрос.
- Ведаешь! - Василевская подняла стеклянную перегородку, отделявшую шофера от салона. - Следующий раз будет с тем же вопросом приставать, прямо скажи - народ ностальгирует по дореволюционным порядкам.
- Хорошо, так и скажу! - он рассердился на явную абсурдность предложения, которое она сделала вполне серьезно. А Ванда, видя, что он смолк и продолжать не собирается, заговорила:
- Меня обескураживает другое. Обожествление вождя начинают и с чрезмерным усердием осуществляют верховные партийные бонзы. Он их сам не раз осаживал. Так было и с учебниками истории, и с присланной ему на прочтение повестью о Сосо, и с пьесами, о которых ты знаешь, и с известным памятником Вучетича для берлинского Трептов-парка, и со многим другим. Нет, их усердие неистребимо.
- А, может, он только делает вид? - Корнейчук на всякий случай проверил, надежно ли прикрыта перегородка. - Ведь такое его отношение всех этих... - он все же не решился дать стоявшим у трона достойный эпитет... руководящих товарищей только раззадоривает на дальнейшие, еще большие "подвиги" на ниве лести и холуйства. Не знаю... Когда я имею нечастые возможности с ним общаться, он очень естественен, прост, мудр - без подсказок советников и секретарей.
- А ты заметил, с какой злостью проехался Хрущев по Кагановичу. Когда-то были друзья - водой не разлить.
- Старая хлеб-соль забывается легко. Лазарь Никиту в начале тридцатых опекал как сына.
- Они же почти одногодки!
- Это неважно. Каганович стоял гораздо выше на партийной лесенке. Кошка между ними пробежала, когда Сталин прислал своего верного еврея на "подмогу" Никите вот уже сейчас, в сорок шестом. Да еще какая черная кошка! Ты помнишь, Никита отвел меня сегодня в сторонку, как он сказал "пошептаться"? Нашептал наушко любопытные вещи. Оказывается, Хозяин переводит его в Москву, потому что доверяет. Сказал ему - "Против меня плетут сети заговора и в Ленинграде и в Москве". Вознесенский, Кузнецов, Попов. Раскрыли, как Никита выразился, "целое кубло".
- Боже мой, неужели снова грядут аресты и чистки? - Ванда с такой тягостной болью произнесла эти слова, что Корнейчук обнял ее за плечи, привлек к себе: - Ну что ты так убиваешься, родная? Это ведь пока всего лишь слова. Будем надеяться, что гроза так и не разразится. Начнутся торжества. Глядишь, юбиляр и помягчеет. Тем более, Никита ни в какие заговоры не верит. Считает, что старая гвардия боится за свои места, ревнует молодежь.
- Саша, вливание свежей крови только укрепило бы руководство партии и страны. Неужели они не понимают это?
- Это понимает Он. А они видят в молодежи только угрозу их власти. За каждым чрезмерно приблизившимся пристально следят и при первой же возможности на стол Самого ложатся доносы, начинается тайная игра на его подозрительности.
- Вот тебе, драматургу, благодатнейший материал для трагедии! Ты ведь и начинал с трагедии - "Гибель эскадры".
- Я, радость моя, не раз и не два думал об этом. И наброски делал...
- Которые даже я не видела!
- Не видела, - вздохнул он. - Ибо такая театральная трагедия могла бы обернуться для нас с тобой трагедией жизненной. Шекспировской былью на шевченковской батькiвщiне.
Сталин сам утвердил регламент празднования семидесятилетия. Был банкет в Большом кремлевской дворце, был банкет на Дальней даче. Однако, самым важным и престижным был банкет на Ближней даче, на который были допущены члены Политбюро и Секретариата ЦК. Гостям было велено явиться в 21.00. Часы пробили девять раз и в гостиной появился хозяин в форме генералиссимуса, со звездами Героя Советского Союза и Героя Социалистического труда и орденом Победы, веселый, оживленный. Жестом пригласил всех в столовую и первым пошел к торцу длинного стола.
- А где Молотов и Ворошилов? - шепотом спросил Никита шедшего рядом Берию.
- Не приглашены! - приглушенно хохотнул тот в кулак. - Сами виноваты, космополиты! Кто им велел жениться на еврейках, а? Будто русских баб мало.
Хозяин подозвал их, усадил Берию справа, Хрущева слева от себя. Посмотрел на Маленкова, проговорил полушутя:
- Георгия, в наказание за то, что во время войны (правда, вместе с Шахуриным) выпускал бракованные самолеты, отправим на Чукотку... - все гости замерли, обратили сочувственные взоры на готового упасть в обморок коллегу, внезапно отправленного в далекую ссылку. - ...на Чукотку нашего стола, - улыбнулся хозяин. - Пока - стола.
И все деланно засмеялись над этой мрачной шуткой.
- Предлагаю тамадой назначить Булганина. Он, как бывший министр вооруженных сил, а ныне их куратор, привез нам сегодня певцов и танцоров ансамбля Александрова. Командуйте и тостами, товарищ маршал. Только прошу никаких славословий в мой адрес. Я от них не только устал, они мне противны. Надеюсь, как и вам, - Сталин прошелся взглядом по всем лицам, словно желал удостовериться, все ли его поняли. - Объявляю конкурс на самый веселый тост.
- Слово для тоста имеет Лаврентий Павлович, - объявил Булганин, увидев красноречивый жест своего соседа. "Андреев или Шаталин может и поверят словам Иосифа, - подумал Берия. - Все остальные знают, что это самая коварная проверка на вшивость. Славословие ему противно!" И он завернул такой залихватски льстивый, такой бесподобно верноподданнический, такой неподражаемо артистичный дифирамб бескорыстной преданности до гроба, что Никита громко скрипнул зубами. "Чертов мингрел! - вздохнул он. - Такое отчубучил, что месяц будешь думать - лучше не придумаешь. Да еще окончил по-грузински. Чем же его перебить? Пожалуй, только..."
