Вячеслав Иванов - Повесть о Светомире царевиче
— «А Христофором», отвечал великан. «Сам ты, царевич, добрый человек, коли не имеешь страху от вида моего. А то вот царь, когда меня скованного к нему привели, тако испугался образины моей, что с престола упал».
— «Какой царь со страху упал? Зачем тебя сковали? Ничего такого про тебя не слышал. Знаю лишь, что ты Христа-Младенца через реку перенес. Скажи, Христофор, чему ты послан меня научить?»
— «Невеглас я, Светомире; где мне тебя поучать? А про жизнь мою выслушай, коли на то воля твоя. Не горазд я сказывать, да ты сам разумей. Вот пришла мне с юности охота сильнейшему послужить. Нашел я царя, самого сильного, и подвизался на него работать как на (464) своего господина. А как услышал, что царь тот чурается чорта, ушел я чорту служить».
Тут вступился Светомир: «Как же тебе, Христофоре, вздумалось чорту служить? Неужто то святому пристало?»
— «Силу свою», отвечал исполин, «хотел я сильнейшему отдать. Что самый крепкий, что самый достойный было для меня равно — одно. Да увидел я однажды как чорт от креста бежит: Распятого боится. Ну, и пошел я тогда искать Распятого. Забрел в пустыню, а там старецотшельник стал мне сказывать про Христа.
«Я и говорю ему: 'По всему вижу, что Он сильнейший. Ему и послужу'. А старец говорит мне: 'Постись, чадо, плоть свою истязай'. А я ему говорю: 'Никак не могу, государь пустынник, затем что плоть утруждать умею лишь делами'. А он тогда говорит мне: 'Деннонощно молитвы тверди, и явится тебе Христос'. А я ему говорю: 'Да как же я твердить их буду? Что такое молитва, я и не знаю. Ты, государь старец, уж лучше работу дай мне труднейшую: силушка моя служить просится'.
«Тогда говорит он: 'Иди к реке тут неподалеку, к потоку мятежному. Том многие потопали. Вот и переноси через воды бурные всех, кому на он-пол реки переходить надобно.' Ну, я и рад. Нашел реку, вырвал дерево, сделал из него палицу, да и стал прохожих на шею себе сажать и через поток переносить. И ничего мне трудно не было.
«Последи, ты и сам знаешь, что приключилося. Ну, уж все одно, скажу: слышу раз ночью слабый голос зовет. Вижу у воды младенца, молит жалобно его перенести. Взял я палку, посадил дите на плечо себе. Иду. А вода подымается, гудит, ревет, не пускает, поглотить грозится. Ребенок претяжелый стал, через силу несу. Помирать, думаю, час настал. Боюсь лишь не загубить бы дитятю. Насилу добрался до берега.
«И говорю младенцу: 'Тяжел ты был точно я бремя всего мира на себя взял'. А он мне говорит: 'Оно не удивительно, что тяжело тебе было, ибо ты нес мир и Творца мира'. И, видя мое удивление, еще говорит: 'Я есмь Христос, Которого ты ищешь'. И тут-же Он и окрестил меня, и Христофором назвал, а допреждь того звали меня Репровом. И еще говорит: 'А ради того, чтобы ты мне верил, вот как вернешься домой, воткни палку твою в землю, и на другое утро она расцветет'. Так я и сделал: воткнул полку в землю, пришел к ней утром, а она уж Древом высоким выросла и финиками покрылася.
«После пошел я в страну, где христиан замучивали; и стал я молить Христа, чтобы дал мне провещевать на ихнем языке, дабы я подобно Ученикам тем, сподобился пострадать, обличая неверных. И явился муж в одежде лучезарной и говорит: 'Я — Архангел Рафаил: (465) услышана молитва твоя'. И коснулся он уст моих и дохнул в них трижды, и стал я вдруг по гречески язычников громить. Один из неверных меня ударил А я взял палку, всунул в землю, и палка расцвела по молитве моей. И обратилося ко Христу восемнадцать тысяч человек.
«И пошел я в страну злого царя, и в капищах тамошних идолов всех опрокинул и говорю: 'Позовите вашего врача, пусть их воскресит' Тогда послал царь двух дев меня искушать, а они ко Христу обратилися. Послал царь двести воинов меня взять и к нему привести. Да и они все ко Христу обратилися. Тогда послал он еще двести воинов, но и те обратилися. А я им говорю: 'Вот я своею волею пойду к царю; только свяжите меня'. Они послушались, связали меня, и мы пошли. А царь как увидел меня, так перепугался, что с престола упал. Потом приказал всех воинов, ко Христу обратившихся, умучить, а меня сжечь. Да не брал меня огонь.
«Царь четыреста стрелков против меня поставил, а стрелы их все в воздухе повисли. Но, царь, со страху отвернувшийся, ничего не видел, громко хулил Бога моего и надо мною глумился. Ну, и осерчала одна из стрел, и бросилась ему прямо в глаз. Ослеп царь. И говорю я ему: 'Слушай, жестокосердный царь, завтра, когда отрубишь мне голову, возьми персть от земли, смешай с моею кровию и помаж глаз: станешь вновь зрячим'.
«И сняли мне голову по приказанию того царя. И он взял кровь мою, смешал с землею, помазал глаз, и как выговорил: 'Во имя Христа и Христофора', так сразу и прозрел. И приказал казнить всех, кто станет хулить Христа. А сам крестился».
Подумал Светомир: «Стрелы не поражали святого. Стрела сама пронзила злого царя.» Взглянул царевич на Христофора, и в удивление пришел несказанное; преобразился до неузнаваемости великан: лик светозарный, прекрасный, молодой, и тело благообразное, стройное. И сказал Светомир: «Ничего не знал я про исцеление царя, не знал и про финиковую пальму; она ведь есть знак воскресения».
— «А про голову собачию знал ты?», спросил вдруг Христофор.
«Да, Христофор», ответил застыдившись царевич. «Слыхивал я нечто подобное. Да вижу; все сие чистый вздор: лицо у тебя юное и пригожее точно как на иконе у Димитрия Солунского. Вздор бают люди».
Расхохотался Христофор громко и весело: «Вестимо, вздор. А ведь долго меня так обижали, писали даже с песьей головой. Знаешь ли ты как злая молва сия народилася? Людей то песеголовых никогда, нигде и не было. Народ же хананеи еще в Ветхом Завете поминается. В долгих веках перебаили начетчики хананеев в канонеев, выдумали народ такой, небывалый. А язык хананеев они не разумели; за то его охаили, да и (466) нарекли лаем. А слово канис ихнее на свое наречие перевели словом собака. Ну, и стали сказки сказывать про песьи головы людей. Все пустое. А, впрочем, собачьи-то головы еще и вовсе иное означают...»
— «Какой-же ты, невеглас, Христофор? Ты начетчик, да еще и толкователь мудреных слов».
— «Невеглас я», ответил Христофор, «но, видя печаль мою, пришел утешитель и умудрил».
— «Кто пришел?», все боле и боле дивился Светомир.
— «А Рафаил Архангел, тот, который и язык мне дал. Опричь сего ничего тебе сказать не умею, Светомире. Да с тебя и хватит. Поколе прости».
И его не стало.
VIII«Светомире, Светомире!» позвал царевича знаемый, но незнаемо чей, где-то давно слышанный голос. Глядит Светомир и видит: всреть ему идет старичек в скуфейке и в епитрахиле, а лицо у него кроткое и свежее, округлое, и бородка малая, седенькая.
«Отче, Парфение преподобный», ринулся к нему Светомир. Сказал старец: «Поручил тебе ее святой Егорий. Ее и блюди. Стрелоносец ты ныне смиренный. Таковым и пребудь до поры. А она-то, стрела, не токмо тело твое, но и душу твою питает благотворно.
«Готов завсегда народ наш отдать сильнейшему, лучшему все силы свои даже до потери себя, готов возлюбить его до презрения к себе. Но воля такая праведна, и жертва такая угодна лишь тогда, когда ум строгим стражем стоит у врат сердца: как бешеный порыв ветра не вздувает, а рвет паруса, так и душа народная, коли не знает она трезвления и меры, становится в неистовстве своем разрушительной силою и убийственной. Она — точно степь пустая, где непогоды заносят песками безымянные могилы. Подымаются пески, застилают небеса. Помутневший взор уж не умеет различать и узнавать духов. Как Репров народ наш ищет рассильнейшего, и как Репров слепо идет на службу к самому чорту.
«Но в душе народа, по естеству своему христолюбивого, как в душе святого Христофора, плачет Младенец. Слышит душа тот плач и тот зов и, следуя Ему, отдает всю мощь свою и всю свою любовь. А Младенец посылает утешение, спасение — копейцо золотое».
— «Отче преподобный», воскликнул Светомир, «доколе ждать? (467) Молю тебя, скажи не настала ли пора вернуться мне к отцу моему, понести на родину Егорьеву стрелу?»
Ответил старец: «Будет тебе знаменье. В царство твое идти рано» Он благословил царевича и скрылся. (468)
КНИГА ДЕВЯТАЯ
Прошло два года со дня того как Светомир покинул родину, и сказал себе царевич: «Вот уж два лета я на чужбине открытую тайну стрелы разгадываю. Хоть многое я видел и слышал, и разных умений набрался, но ничего не узнал я про нее, чего допреждь не знал, и не стал я мудрее чем был изначала».
И воспомнил он рассказы Иоанна Пресвитера про недоступную Острую Гору, про скит сокрытый Богородицы, где старцы праведные спасаются. «Туда, туда!», решил Светомир. «Там отшельники святые меня вразумят». И сказал он стреле: «Неси меня на Гору Острую, в Девью пустынь, в обитель Матери Божией».
Стояла гора та средь моря-океана далече, и жили во скиту Богородичном иноки, пришедшие из страны Светомировой. Дивилися они как юнота сей без ладьи переплыл воды бурные, без проводников взошел на гору их недоступную.
