Николай Гумилев - Николай Гумилев в воспоминаниях современников
В эти дни скончался Александр Блок. Мы толковали между собой: знает ли "Колчан" в тюрьме о смерти поэта, как подействовало на него это известие.
Гумилев раз или два прислал из заключения записку. Просил какие-то мелочи, Евангелие и, кажется, Гомера. Но читать ему пришлось недолго. 2
Как все это было давно.
Удивительно, что ранняя насильственная смерть дала толчок к расширению поэтической славы Гумилева. Никогда при жизни Гумилева его книги не имели большого распространения. 3 Никогда Гумилев не был популярен. В стихах его все единогласно признавали большие достоинства, но считали их холодными, искусственными. Гумилев имел учеников, последователей, но проникнуть в широкую публику ему не давали, и по-видимому, он этим тяготился. Он хотел известности громкой, влияния неограниченного. И вот это совершается сейчас, - может быть, не в тех размерах, как Гумилев мечтал, но совершается. Имя Гумилева стало славным. Стихи его читаются не одними литературными специалистами или поэтами; их читает "рядовой читатель" и приучается любить эти стихи - мужественные, умные, стройные, благородные, человечные - в лучшем смысле слова.
КОММЕНТАРИИ
Э. Голлeрбах. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О Н. С. ГУМИЛЕВЕ
Напечатано в журнале "Новая русская книга", № 7, 1922, стр. 37-41 Эрих Федорович Голлербах (1895-1942) - искусствовед, литературовед, критик, поэт. Автор или редактор-составитель более сорока книг, а также автор многочисленных статей и рецензий.
Голлербах писал в своих статьях о Гумилеве многократно, чаще всего на уровне упоминания его имени или очень кратко - несколько предложений. Например, в антологии "Царское Село в поэзии", вышедшей вскоре после гибели Гумилева, о нем сказано Голлербахом лишь несколько слов, причем не совсем ясно по цензурным ли соображениям или же потому, что Голлербах был поклонником Блока. Последнее обстоятельство подспудно отразилось и в голлербаховских воспоминаниях о Гумилеве, ибо по тем временам было среди петроградских любителей поэзии почти обязательным стандартом: или предпочтение отдавалось Блоку или Гумилеву. Голлербах был "блокистом", и в его отношении к Гумилеву чувствуется снисходительность. В одной из своих статей Н. Оцуп заявляет прямо: Голлербах не любил Гумилева. Однако виделись они часто, и Голлербах мог бы рассказать о Гумилеве значительно больше, чем он сделал. О том же говорит и заголовок этой статьи: "Из воспоминаний о Н. С. Гумилеве".
Точнее всего свое отношение к Гумилеву Голлербах выразил противопоставляя его Блоку, вполне по рецепту своей эпохи, - в статье, написанной непосредственно после расстрела Гумилева:
Возвращаемся к "мэтрам". Если можно противопоставить Блоку кого-нибудь из современников, то в качестве антипода назовем Н. Гумилева. В погибшей до рождения "Литературной Газете" должна была появиться статья Блока об акмеизме под названием "Без божества, без вдохновенья".
Не совсем справедливо было бы сказать, что акмеисты существуют "без божества и вдохновенья". Но и "божество" и "вдохновенье" для них, конечно, дело девятое. "Мастерство" и "выдумка" ценятся ими выше всего.
Блок и Гумилев не только разные мироощущения, это - разные стихии творчества. Это Моцарт и Сальери нашей поэзии. Блок вещал, Гумилев выдумывал. Блок творил, Гумилев изобретал. Блок был художником, артистом, Гумилев был мастером, техником, Блок был больше поэтом, чем стихослагателем: поэзия была ему дороже стихов. Гумилев был версификатором, филологом по преимуществу. "Я угрюмый и упрямый зодчий Града, восставшего во мгле" сказал о себе Гумилев ("Огненный столп"), И в самом деле он был строителем прежде всего. Стихи не вылетали у него, как "пух из уст Эола", а чеканились, как ювелирная вещь, строились, как архитектурное сооружение. Не то у Блока. Он жил не стихами, но поэзией. Потому и умер, что не мог больше дышать поэзией, т. е. воздухом поэта.
(Э. Голлербах, "Дары поэтов" - "Веретено". Литературно-художественный альманах. Книга первая, стр. 202).
1 По окончании гимназии Гумилев попал в Париж, где в то время жил Бальмонт. С его стихами Гумилев уже был хорошо знаком, он увлекался также Эдгаром По в переводе Бальмонта. Александр Биск, поселившийся в Париже также в 1906 г., писал в очерке "Русский Париж": "Весной 1906 года Бальмонт жил в тихой улице за Люксембургским садом. Молодой поэт, только что приехавший из России, автор настоящих записок, шел на поклон к королю поэтов. Нынешнее поколение и представить себе не может, чем был Бальмонт для тогдашней молодежи. Блок был новичком... Брюсов еще не был признанным мэтром; все остальные поэты - Андрей Белый, Сологуб, Мережковский, Гиппиус, Вячеслав Иванов - считались второстепенными. Безраздельно царил Бальмонт. Правда, "Будем как солнце" было уже позади, начинался медленный спуск с вершины, но обаяние Бальмонта было еще в полной силе... Телефонные звонки тогда были редкостью, всегда можно было ожидать неожиданных посетителей" Бальмонт был первый, кого я посетил в Париже, поэтому я спросил его, где собираются русские поэты и писатели.. Он послал меня к Елизавете Сергеевне Кругликовой. Это была известная художница, у которой был прием по четвергам, когда собиралось разношерстное общество - русские и французы, знаменитости и малые сии... Когда появлялся новый гость, Кругликова, назвавши его, представляла присутствующих: сначала громким отчетливым голосом: Бальмонт, Минский, Волошин, Плехановы, а затем уже менее внятно: Биск, Смирнов и прочая молодежь".
Гумилев приехал в Париж примерно в то же самое время, что и Биск или несколько позднее и повторил тот же путь, что и Биск. Но вместо неожиданного визита к Бальмонту, Гумилев написал ему письмо, ответа не последовало. Затем он попал в салон Кругликовой, но вероятнее всего уже после своего первого африканского путешествия О желании встретиться с Бальмонтом узнаем из письма Гумилева Брюсову от 30 октября 1906 г.: "Приехав в Париж, я послал Бальмонту письмо как его верный читатель, а отчасти в прошедшем и ученик, прося позволенья увидеться с ним, но ответа не получил". И через несколько строк: "Знаменитый поэт, который даже не считает нужным ответить начинающему поэту, сильно упал в моем мнении как человек". Нам неизвестны достоверные свидетельства о том, что встреча с Бальмонтом все же состоялась. Во всяком случае, в письме от 6 апреля 1908 г. Брюсову Гумилев пишет, что познакомился с некой барышней, которая бывает у Бальмонта, из чего следует, что сам он к Бальмонту невхож. Тем не менее странно, как Гумилев не встретился с Бальмонтом у Кругликовой, где оба часто бывали.
2 О том же пишет Георгий Иванов в "Петербургских зимах": "Девиз Гумилева в ЖИЗНИ И ПОЭЗИИ был: "всегда линия наибольшего сопротивления". Это мировоззрение делало его в современном кругу одиноким" (стр. 216).
3 В предисловии к антологии "Царское Село в поэзии" Голлербах писал: "Отчасти повлиял Анненский на М. Кузмина и Н. Гумилева. Последний был его учеником в гимназии. Долго живя в Царском, он "впитал" в себя и прочувствовал поэзию "русского Версаля". В стихотворении "Памяти Анненского" ему удалось создать почти портретный образ поэта, с красивою и грустною жизнью осиротевшего парка".
Дмитрий Кленовский.
ПОЭТЫ ЦАРСКОСЕЛЬСКОЙ ГИМНАЗИИ
Впервые опубликовано в "Новом журнале", № 29, 1952, стр. 132-138. Дмитрий Иосифович Крачковский (Кленовский) - поэт. Родился он в Петербурге 24 сентября 1983 г. Умер в Траунштейне (Бавария) в декабре 1976 г. Попал в Баварию в начале Второй мировой войны. Кленовский - автор многих поэтических сборников. В этих книгах встречаются стихи, в которых упоминается имя Гумилева, как и стихи ему посвященные.
Н. С. Гумилеву
Как валежник, сухие годы
Под ногою хрустят мертво.
Волчьей ягодою невзгоды
Обвивают истлевший ствол.
И сквозь голые сучья небо
Словно треснувшая слюда.
Все чужое: краюха хлеба,
Сеновал, скамья и вода.
Дай мне руку! Как никогда ты
Мне, учитель, нужен сейчас,
В час бессмысленнейшей расплаты,
В обнаженный, как череп, час
Другое его стихотворение является, пожалуй, лучшим комментарием к его же очерку "Поэты царскосельской гимназии":
ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ ГИМНАЗИЯ
Есть зданья неказистые на вид,
Украшенные теми, кто в них жили.
Так было с этим.
Вот оно стоит
На перекрестке скудости и пыли.
Какой-то тесный и неловкий вход
Да лестница взбегающая круто
И коридоров скучный разворот...
Казенщина без всякого уюта.
Но если приотворишь двери в класс
Ты юношу увидишь на уроке,
Что на полях Краевича, таясь,
О конквистадорах рифмует строки.
А если ты заглянешь в кабинет,
Где бродит смерть внимательным дозором,
Услышишь, как седеющий поэт
С античным разговаривает хором.
Обоих нет уже давно. Лежит
Один в гробу, другой без гроба, - в яме,
И вместе с ними, смятые, в грязи,
Страницы с их казненными стихами.
