Иван Тургенев - Том 2. Сцены и комедии 1843-1852
Маша. Как хотите.
Мошкин. Нет, как ты хочешь… Разве я тебя когда принуждаю?.. Что тебе угодно, то и будет исполнено.
Маша. Вы такой добрый, Михайло Иваныч.
Мошкин (подсаживаясь к ней). Вот еще, что выдумала!.. Какой я… то есть, того, я точно… Ну, да всё равно. А посмотри-ка на меня… (Она взглядывает на него.) Ах, Маша, Маша, ты опять плакала. (Маша отворачивается.) Я понимаю, Маша, я всё понимаю, а всё-таки, право… Право, ты напрасно эдак… Право, оно еще может… того… всё… Конечно… (Он делает неопределенные движения руками.) Вот ты увидишь, право.
Маша. Да я, Михайло Иваныч, я ничего…
Мошкин. Какое ничего!.. Ты… нет. Ты… не ничего. Ты вот плачешь. А отчего? Какая то есть причина? Конечно, я не спорю, а всё-таки… То есть, разумеется… А, впрочем, мы увидим… (Утирает лицо платком.) Что это дурак Стратилатка как здесь натопил!..
Маша. Вы напрасно беспокоитесь, Михайло Иваныч, право напрасно.
Мошкин. Да кто тебе сказал…
Маша. По крайней мере обо мне вам не из чего тревожиться… Поверьте (с горькой усмешкой), я совершенно покорилась своей участи.
Мошкин. То есть как, однако же, покорилась?
Маша. Да. Я ни на что не надеюсь, Михайло Иваныч, и ничего не желаю. Я не хочу больше себя обманывать. Я знаю: всё кончено. Что ж? тем лучше, может быть.
Мошкин. Да нет… почему же?..
Маша. Посмотрите-ка на меня вы теперь в свою очередь.
Мошкин. A что ж? разве?.. (Хочет взглянуть на нее и не может.)
Маша. Ах, Михайло Иваныч! К чему еще притворяться? Какая из этого польза?.. Кого мы обманем?
Мошкин (помолчав). Ну, да… я согласен… ну, да, конечно. Конечно, я никак не мог ожидать такого поступка.
Маша (вдруг с большим волнением). Что вы хотите сказать?
Мошкин (конфузясь). Я… я… то есть… я…
Маша. Вы были у него сегодня опять?
Мошкин. Я… да… точно… да, я был.
Маша (быстро). Ну, и что ж?
Мошкин. Я его дома не застал.
Маша. Так что ж вы говорите… чего вы не могли ожидать?
Мошкин. Он, конечно… Впрочем, ты сама… Он… он мне письмо написал.
Маша (быстро). Письмо?
Мошкин (с принужденной улыбкой). Да, письмо… эдак, ты знаешь… Впрочем, оно… то есть нельзя сказать, чтоб… вообще…
Маша. Где оно?
Мошкин. Оно… у меня…
Маша. Дайте мне это письмо… ради бога, ради бога, Михайло Иваныч, дайте мне это письмо.
Мошкин. Право, я не знаю, Маша… Мне понастоящему не следовало сказывать… Я, эдак, немножко потерялся…
Маша. Дайте, дайте, дайте!..
Мошкин (ища у себя в карманах). Я не знаю, право, куда я его дел… Право, Маша, ты напрасно эдак… Ты теперь в таком волнении…
Маша. Я совершенно спокойна… но это письмо…
Мошкин (с отчаянием). Да я же не могу… Господи боже мой! Мне нужно тебя приготовить. Я то есть собирался… А то ты, пожалуй, эдак вообразишь… И как это я, право, вдруг так, с бухта-барахты…
Маша. Вы меня терзаете…
Мошкин. Обещай мне по крайней мере…
Маша. Всё, что хотите; только ради бога… вы видите… Ради бога…
Мошкин. Маша, ты, пожалуйста, не подумай… Это ничего. Это так, знаешь, написано, как говорится, сгоряча. Это всё еще ничего. Это всё очень легко поправить. Чрезвычайно легко. То есть просто ничего не стоит.
Маша. Дайте же, ради бога, дайте…
Мошкин (медленно вынимая письмо из бокового кармана). Только, пожалуйста… (Маша вырывает у него письмо и с жадностью начинает читать. Мошкин встает, отходит немного в сторону и отворачивается. Маша кончает письмо, остается на мгновение неподвижной и вдруг с глухими рыданиями закрывает лицо руками. Мошкин подбегает к ней.) Маша, Маша, ради бога. Я тебе говорил, это ничего. Маша, Маша! ради самого господа! Маша! (К самому себе.) Эх, старая скотина, дурак безмозглый! а еще об осторожности толковал, о политике… Ну, где тебе, необразованному олуху, до политики! Взял, да и сунул письмо сейчас. (Снова обращаясь к Маше.) Душа ты моя, успокойся, пожалуйста. Не плачь. Я за всё ручаюсь. Я всё улажу. Маша, ты меня убиваешь, я не могу видеть тебя в таком положении. (Она протягивает ему руку.) Не плачь, пожалуйста.
Маша (сквозь слезы). Извините меня, Михайло Иваныч. Это сейчас пройдет. Это только в первую минуту. (Утирает глаза платком.)
Мошкин (опять подсаживается к ней и отбирает у ней письмо). Это ничего, Маша, это всё ничего.
Маша. Если б я этого не ожидала, а то, вы сами знаете, я на всё была готова. Конечно, это письмо, вдруг, после всех обещаний… но я и прежде не обманывалась… Желаю ему всякого счастия… (Опять плачет.)
Мошкин. Я с ним поговорю, Маша…
Маша. Ни за что в свете, Михайло Иваныч! Он отказывается от меня — ну, и бог с ним. Я не хочу ему навязываться, Михайло Иваныч, я вас прошу, слышите, ни слова обо мне Петру Ильичу. Я сирота… У меня нет никакой опоры… он обидел меня… Что ж? я ему прощаю; но не хочу ему навязываться. Слышите, Михайло Иваныч, ни слова, ни одного слова, если вы меня любите…
Мошкин. У тебя нет никакой опоры, Маша; а я-то что? Разве я не люблю тебя пуще родной дочери? Ведь что меня убивает? Меня убивает, так сказать, та мысль, что в сущности-то я, я один всему причиной, я всё дело затеял. Он меня зарезал, спора нет, он меня просто надул, да что ж? нам от этого всё так и бросить, поклониться ему, да и прочь отойти? Нет, это невозможно, воля твоя. Притом, может быть, он сам еще опомнится. Привел же я тебе его тогда.
Маша. И совершенно напрасно. Какая вышла польза? Вы сами видите.
Мошкин. Да помилуй, однако, Маша, что ж мне было другого делать? Посуди. Стань тоже на мое место. Давно ли, кажется, всё так прекрасно шло?.. Ведь если б ты сама не захотела отсрочить — ведь об эту пору ты бы уже была замужем. Как же ты хочешь, чтоб я эдак, разом, от всего отказался? Да это просто сон, какое-то наваждение, туман какой-то! Вот посмотри, мы вдруг с тобой проснемся; глядь, ан всё по-старому. Как это от тебя отказаться, помилуй, скажи сама? Чем, ну скажи, чем ты не берешь?
Маша (уныло). Вы слишком добры, Михайло Иваныч; вы меня любите, так вам всё во мне и нравится. А он… Нет, ему не то нужно. Сначала я его точно забавляла, а потом… Я уже давно всё это замечала, Михайло Иваныч; но я вам этого не сказывала, потому что боялась вас огорчить. Видите вы, какие у него приятели… Где нам с вами!.. Для него мы слишком просты, Михайло Иваныч. Для него мы низки. Он нами гнушается, просто…
Мошкин. Гнушается! А деньги у меня он не гнушался брать? Вишь, у него немец приятель, так вот он и зазнался! Нет, брат, не на того наскочил…
Маша. К чему всё это, Михайло Иваныч? к чему? Прошедшего нам с вами не воротить…
Мошкин. Да ведь, Маша, помилуй, вспомни, что скажут, Маша, что́ скажут.
Маша. Что же делать, Михайло Иваныч?
Мошкин. Что делать? Об этом-то вот я и думаю.
Маша (помолчав немного). А только, конечно… мне у вас больше жить нельзя.
Мошкин. Что-о?..
Маша. Я должна съехать от вас, Михайло Иваныч.
Мошкин. Это зачем? Это что такое? Уж не тетка ли твоя тебе это натолковала?
Маша. Тетенька мне точно об этом говорила; впрочем, я и без того… Поверьте, Михайло Иваныч, сердце у меня обливается кровью при одной мысли расстаться с вами…
Мошкин. Да ты лучше за́раз прикажи мне из окошка выпрыгнуть! Помилуй, Маша, что ты, в своем ли ты уме? Да и куда ты пойдешь, помилуй, скажи!.. Ах, она старая чертовка! Да она меня, я вижу, просто убить собирается. За что ж это ты, Маша, ты-то за что меня погубить хочешь? Помилуй, помилуй!.. Что ты это?
Маша. Михайло Иваныч, выслушайте меня хладнокровно, и вы согласитесь со мной.
Мошкин. Ни за что, матушка, не соглашусь, ни за что!
Маша. Послушайте. Вы меня к себе взяли после матушки, после покойницы; вы одни заботились обо мне; вот, наконец, с Петром Ильичом вы меня познакомили; потом вот всё это случилось: он посватался, а теперь отказался… Какое же мое положение, Михайло Иваныч? Что ж вы хотите, чтоб обо мне подумали?..
Мошкин. Как что подумали?
Маша (поспешно). Ведь я всё-таки вам чужая, Михайло Иваныч. Все скажут: он отказался, ну, что ж такое? Она ведь воспитанница, приемыш; даром хлеб ест. Ее взяли, а теперь вот бросили — что ж из этого? Вот велика важность! И за то уже спасибо, что позанялись ей. Поделом ей! Кто за нее отвечает? Жила бы у своих родственников — с ней бы этого не случилось. Даровой хлеб, знать, вкусен. А работать ей, видно, не хочется?.. Вы поймите, Михайло Иваныч, мое положение. Я вас люблю больше, чем кого-нибудь на свете; но что же делать? До сих пор я еще могла жить у вас, а теперь… Мне теперь невозможно остаться; право, невозможно. За что же я буду презрение сносить, посудите сами? А я еще сумею кусок хлеба себе заработать…
