Пауль Куусберг - В разгаре лета
Элиас ни разу не вел с ними разговоров о политике, однако он не сомневался, что и разговорчивая хозяйка и ее молчаливый муж относятся к немцам и к самообороне с предубеждением.
- Мне крайне стыдно, что я не могу расплатиться с вами за кров, заботу и еду, - сказал при расставании Элиас. - Постараюсь искупить свою вину при первой же возможности.
Госпожа Фельдман поспешила возразить:
- Ничего вы нам не должны. Элиас продолжал:
- Вечно буду вам благодарен. Желаю вам всего хорошего, в особенности чтобы у вас не было из-за меня неприятностей.
Тут раскрыл рот и немногословный садовник:
- Уж если люди станут бояться помогать себе подобным, начнется настоящий ад.
Шагая по лесной дороге, изрезанной глубокими следами тележных колес, Элиас радовался тому, что не явился на улицу Калева, в большой дом с высокими окнами. Впервые за долгое время он чувствовал себя. свободным человеком, поступающим так, как считает нужным. Уже больше месяца он либо спасался бегством, либо прятался, либо действовал по чужой воле. Каждый раз его поведение, как он думал, зависело от ситуации, в которую он попадал. Но теперь он вдруг понял, что это было не так. Он мог бы не брать оружия, навязанного ему Роландом. Наверно, сейчас Элиас потому и ощущал такое внутреннее удовлетворение, что никому больше не позволил руководить своими поступками. Что ему хватило твердости духа самому решать и выбирать.
Это приподнятое состояние длилось недолго. На Элиаса нашло вдруг чувство, что он тешит себя напрасными надеждами. В случае удачи он как-нибудь доберется до Таллина, и, возможно, его не арестуют, но что дальше? Через неделю или чуть позже немцы захватят Таллин, и уж тогда он больше не сможет свободно решать и выбирать. Так или иначе придется работать вместе с людьми вроде Ойдекоппа. Ибо едва немецкая армия войдет в Таллин, как там сразу же найдутся ойдекоппы и харьясы.
Элиас пытался отогнать эти удручающие мысли. С какой стати он обязан связываться с деятелями масти Ойдекоппа? Он не политик и не военный, он инженер и устроится на работу инженером. Ему нет дела ни до фашизма, ни до коммунизма, он будет заниматься своей работой и жить своей жизнью. В нынешнее время человек способен быть счастливым настолько, насколько он способен изолировать себя от политики. Отдельный индивид не выбирает сам себе общественного строя, в котором живет, это не зависит от его желания. Но вот свои отношения с данной властью он до известной степени способен формировать сам.
Лесной проселок вышел на узкий пыльный большак. Элиас не мог толком сориентироваться: поворачивать ему налево или направо. Поколебавшись, он свернул направо. Не успел он подняться из кустов на дорожную насыпь, как услышал нарастающий гул. Элиас отпрянул за деревья. Миг спустя мимо пронеслись три немецких грузовика с длинными тонкоствольными орудиями на прицепе. Грузовики появились справа, оттуда, куда он собирался идти.
Элиас выждал. За первой батареей может появиться вторая. Он сел, спрятавшись за куст, и закурил. Машин больше не было.. Он поднялся и пошел. Не по шоссе, а по тропинке вдоль края болота.
Эндель Элиас добрался до Таллина без происшествий. Его не задержали ни по эту, ни по ту сторону фронта. Элиас даже не понял толком, когда он перешел его линию. Лишь после того, как он увидел ехавшую навстречу красноармейскую автоколонну, ему стало понятно, что фронт остался позади.
После этого он почувствовал себя чуточку спокойнее. А почему, и сам не мог понять. Он перестал избегать больших дорог. Сперва он намеревался обойти Раплу стороной, но теперь пошел прямо через городок. Столовая работала, и он с удовольствием поел горячего супа. После расчета у него осталось еще двадцать семь рублей.
В Рапле было много военных. Возле двух грузовиков хлопотали вооруженные люди в темно-синих комбинезонах. Элиас решил, что это, должно быть, бойцы истребительного батальона. На всякий случай он заблаговременно свернул в сторону и, лишь дав крюка, снова вышел на главную дорогу.
Чем ближе, он подходил к Таллину, тем сильнее волновался. У кого бы остановиться, соображал он. Решил, что первым делом пойдет к Ирье. Он не должен нигде задерживаться и терять время, потому что Ирья должна непременно увидеть его, прежде чем с ним что-нибудь случится.
В последнюю ночь своего похода Элиас с удовольствием не спал бы вообще. Он прошагал бы всю ночь напролет, несмотря на то что шел три дня подряд и оставил за спиной, самое малое, сто пятьдесят километров. Но разум удержал его. Ночной пешеход вызовет подозрение, а попасться из-за нетерпеливости теперь, когда он так близко к цели, нет, этого он совсем не хотел.
С наступлением темноты Элиас нашел себе в укромном месте копну и забрался в нее. Он бы и под крышей не чувствовал себя так уверенно, как в этом уголке лесного пастбища. Зачем просить крова у недоверчивого хуторянина, когда можно провести ночь, никого не тревожа?
То ли из-за длинных переходов, то ли еще из-за чего, но последние ночи он стал спать гораздо спокойнее. Он и на этот раз задремал довольно быстро. С той стороны леса до него доносился собачий лай, гул моторов на шоссе и голоса людей, но он заснул, не обращая внимания на эти звуки.
В семь утра он снова пустился в дорогу.
Выходить раньше ему не захотелось. Все из тех же соображений: чтобы не привлекать понапрасну внима; ния. У первой же реки он остановился на долговременный привал, тщательно умылся, сбрил щетину, отряхнул пиджак от пыли, смахнул с брюк все соломинки. Несколько часов спустя он в Лийвском сосняке еще раз обследовал себя, почистил пучком мха ботинки и направился к станции Ярве. Поехал оттуда до Лиллекюлы, где по Малоамериканской улице дошел до Пярнуского шоссе. Там сел в трамвай и в семь вечера уже стучался в дверь квартиры, где жила Ирья Лийве.
Никто не открыл.
Элиас вернулся туда еще раз в половине десятого.
Ему пришла было в голову идея навести справки в соседней квартире, но он передумал.
Он побежал к архитектору Кюльмету. Но и там ему повезло не больше. Все словно сговорились прятаться от него.
Настроение испортилось. В своем родном городе он почувствовал себя чужим и одиноким. От оптимизма не осталось и следа. Возвращение в Таллин показалось ему вдруг бессмыслицей. Очередным ложным шагом потерявшего равновесие человека.
Куда идти? Что предпринять?
У Элиаса было немало знакомых в Таллине. Стучаться по очереди в двери всех друзей? На это уже не оставалось времени. Ходить по ночам все еще было запрещено. Поскорее выбраться за город и опять залезть в стог? А потом? Что будет потом?
Элиас решил идти домой.
Но остался ли у него в Таллине дом?
Вряд ли. Наверняка в его квартире кто-то живет. Имущество реквизировали, а жилье предоставили другим.
Но, несмотря на такую убежденность, Элиас все-таки направился к себе. Надо же было куда-то идти.
Возбуждение, гнавшее его в течение всей долгой дороги вперед, сменилось апатией. Он был готов ко всему. Мысли разбегались. Сознание чисто механически регистрировало внешние впечатления. Например, то, что стекла окон оклеены полосками бумаги и что ни в одчпм окне нет света. Что в городе еще нет ни одного разрушенного здания, что на площадях вырыты щели для укрытия и так далее. Наблюдения возникали на миг и тут же улетучивались, успевая задеть лишь самую поверхность сознания, но не проникая в его глубину, где все как бы оцепенело.
Он добрался до своей улицы. Ощупал взглядом трехэтажный каменный дом, в котором жил последние годы. И здесь окна были такие же темные, как всюду, и тоже оклеены крест-накрест бумажными полосками.
Своих окон Элиас не увидел - они выходили во двор. Не зайти ли во двор соседнего дома и не посмотреть ли оттуда? Если и его окна оклеены, то не стоит подниматься. Значит, в его квартире новые хозяева.
И все-таки Элиас не пошел на соседний двор, А попросту открыл дверь и вошел в парадное. Тут было сыро и пахло известкой. Неужели в чьей-то квартире делали ремонт?
Во всем доме царила тишина, словно тут никто не жил. Прежде же в квартире на первом этаже всегда орало радио.
До площадки Элиаса еще оставалось две-три ступеньки, когда его мысли снова метнулись к Ирье. Где она? Попросту куда-то вышла или же уехала совсем далеко? Может быть, даже эвакуировалась?
Он принялся искать в кармане английский ключ. Нашел его. Опять задумался: не лучше ли постучать? Прислушался.
Тишина. В ванной доктора Хорманда шумела вода. Но это был единственный звук - из-за двери не доносилось ни разговоров, ни шагов.
Элиас вставил ключ в замок. Замок открылся - никто его не сменил.
Да, замок был старый, и это открытие сильно впечатлило Элиаса. Оцепенение прошло" мигом. Элиас взволновался, обрадовался. Что бы это значило? Не то ли...
Ему не хватило терпения додумать эту мысль до конца. Он повернул ключ и нажал ручку. Дверь открылась.
