Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)
– Я был уверен, что мама отыщет выход, – сказал отец. – Если надо помочь, для нее не существует непреодолимых джунглей и лабиринтов!
Когда маме удается в очередной раз «починить пробки» (так у нас дома называются все мамины действия, связанные с починкой, помощью и розысками), отец всегда выглядит именинником. Он бывает счастлив и оттого, что мама что-то исправила, кому-то помогла, но главным образом, мне кажется, оттого, что мама опять проявила себя одаренной натурой, чем он так гордится.
– Только не повторяй моей обычной ошибки: не рассказывай об этом Виктору Макаровичу раньше времени, – продолжала мама. – Ты знаешь, что я суеверна!
– А мне кажется, надо ему сказать, – возразил папа. – Пусть знает, что кто-то волнуется за него, хлопочет… Сам этот факт будет ему приятен. Для него важны не только результаты наших усилий, но и наши намерения. Он понимает, что результаты могут от нас не зависеть…
– Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена! – сказал я.
– Это когда благие намерения осуществляются не благими средствами, – ответил отец.
– Как раз это и было…
– Когда? – удивился отец.
Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я воскликнул:
– Сейчас же надо сообщить Виктору Макаровичу! Чтобы он не страдал ни одного лишнего часа. Мама с Лукьяновым своего добьются. Я абсолютно уверен!
– И я, – сказал папа.
Виктора Макаровича дома не оказалось. К двери была приколота записка: «Я у Димули». Значит, он ждал кого-то…
Не кого-то, а только меня! Потому что только я знал, что Димулю зовут Димулей.
Я ринулся обратно к своему дому. Ведь Димуля, Римма и Мандолина жили в соседнем подъезде.
Дверь мне открыл Володька.
Он не упал в обморок от радости, что увидел меня. Он посмотрел так, будто я приходил к нему каждый день в это самое время. У меня же вид был, наверно, такой торжественный, я так горел нетерпением поскорей рассказать всем мамину новость, что Володька спросил:
– Что с тобой?
– Ничего… Сейчас узнаешь!
– Проходи, – сказал он. – Есть хочешь?
И пошел на кухню.
– Куда ты?! – воскликнул я. – Сначала послушай…
– Подожди немного. У меня пригорит…
Мандолина был хозяйственным парнем.
Перед первым отчетным концертом он очень волновался, конечно, но все же заметил, что у Лешки из средней группы на куртке оторвана пуговица.
– Хочешь, пришью? – спросил он.
– А нитки с иголкой?
– Найдутся.
Оказалось, что у Маргариты Васильевны действительно есть и то и другое.
– А пуговица? – спросил Лешка.
– От заднего кармана брюк оторвем. Там никто не увидит.
Он оторвал и пришил.
Когда я сообщил об этом маме, она сказала:
– Значит, в будущей своей семье он будет играть те же две роли, которые я исполняю в нашей.
– Какие две? – спросил я.
– Мужчины и женщины!
Володька не любил восклицаний и суеты. Когда в день концерта его вызвали на «бис», он вышел так, будто ребята из нашей школы не надрывались и не выходили из себя от восторга. Казалось, он был наедине со своей мандолиной.
Сел, снова склонился над ней, как над ребенком, и во второй раз заиграл «Дунайские волны».
Я, конечно, не сказал ему о том, что наша школа выполняла данное мне обещание. Он бы этого не простил…
Мне хотелось, чтобы в момент, когда я буду объявлять свою новость, все были в сборе. Поэтому я подождал в коридоре, пока Володька не появился с огромной кастрюлей в руках.
– Будем есть суп, – сказал он. – Есть хочешь?
– Сейчас вам будет не до еды. Не до супа! – сказал я. – Вот если бы было шампанское!..
Володька взглянул на меня с недоумением.
– Потерпи! Сейчас узнаешь! – сказал я. Хотя знал, что Мандолина был очень терпелив и мог ждать сколько угодно.
Мы вошли в комнату… Виктор Макарович и Димуля на диване играли в шахматы.
– Мишенька! – воскликнул Виктор Макарович. – Как раз я выигрываю.
– Хоть бы раз мне удалось не проиграть… – с досадой, поглаживая свою круглую голову, сказал Димуля.
– Сегодня мы все победили! – сказал я.
– Кого? – спросил Виктор Макарович.
– И ваш консилиум… И Дирдома!
– Что ты имеешь в виду?
– Будет создан ансамбль «Взвейтесь кострами!..». А у ансамбля будет художественный руководитель. Догадайтесь кто? На фотографии мы видим сейчас его спину! – Все уставились на фотографию. А я продолжал: – Художественный руководитель не должен сидеть и не должен стоять – он должен только руководить!
Володька поставил кастрюлю на стол так тяжело, что я понял: моя новость произвела на него впечатление.
– Осталось только выбить штатную единицу. Ее выбивают Лукьянов и моя мама. Так что можно не сомневаться!
Все молчали.
– А Маргарита Васильевна будет дирижировать… – сказал я.
И тут понял, что поговорка «Как гора с плеч» очень точная. Виктор Макарович встал, распрямился.
– Если так… – сказал он. – Если так…
И заходил по комнате. А я ходил за ним и объяснял, что если Лукьянов и мама за что-нибудь берутся, можно быть абсолютно спокойным.
– Как это хорошо! Как хорошо!.. – повторял Димуля. – Значит, и Володя останется… А то директор говорит: «Когда исправишь тройки по математике, тогда и будешь играть…» А если он их никогда не исправит?
– Не в этом дело, – пробурчал Мандолина.
– Я твой отец… Я за тебя радуюсь… Надо Римме позвонить. Рассказать…
Он поднялся с дивана.
– Суп остынет, – остановил его Мандолина.
– Хозяйственный он у тебя! – похвалил Виктор Макарович. Ему хотелось говорить людям приятное.
– Если быть объективным… – начал Димуля.
Володька сразу вспомнил, что ему что-то нужно на кухне. И вышел.
– Очень заботливый! – повторил Виктор Макарович.
– Мать часто в больнице. Так что приходится…
– А вот пусть Римма… – начал я. И приостановился.
– Григорьевна, – подсказал мне Димуля.
– Пусть Римма Григорьевна расскажет этому вашему соседу… Сама пусть расскажет! Тогда все во дворе…
– Она говорила. А он в ответ: «Что же еще мать может сказать о своем сыне!» Даже вспомнил какую-то старую притчу. В ней сын, стараясь доказать одной жестокой девчонке свою любовь, вырывает у матери из груди сердце. Бежит с ним, спотыкается, падает… А сердце спрашивает: «Мой сын, не больно ли тебе?»
– До чего же люди иногда умеют видеть в других только то, что хотят видеть! – сказал Виктор Макарович. – И статьи тянут себе на помощь и старые притчи…
– Я думаю, они просто не любят музыку. Мандолина их раздражает… Не Володька, а инструмент, – застенчиво согласился Димуля.
Он махнул рукой и ушел в коридор звонить по телефону.
Володька тут же вернулся. И разлил суп по тарелкам.
Когда человек волнуется, у него нет аппетита… Мандолине было неудобно напомнить, что суп стынет. А мы с Виктором Макаровичем стояли и смотрели на фотографию, на которой Дима и Римма пели.
– Почти для всех них это было вроде игры… – неожиданно сказал Виктор Макарович. – Но я всегда думал: человек, который любит песни, не может быть злым человеком. Это для меня было главным… Давайте-ка и мы устроим игру! Поскольку все хорошо, что хорошо кончается. Вот сейчас Димуля вернется, и тогда…
Димуля вернулся и сказал, что дежурная медсестра уже направилась к Римме в палату с радостным сообщением.
– Я предлагаю устроить концерт, – сказал Виктор Макарович. – И чтобы каждый исполнял привычную для себя роль. Ты, Мишенька, объявишь. Я буду дирижировать, Димуля по старой памяти будет петь, а Володя – играть на мандолине… – Он обратился к Володьке и его отцу: – Вы ведь наверняка исполняли что-нибудь вместе?
– Было… – сознался Димуля. – Мы с Риммочкой в два голоса, а Володя аккомпанировал. Но так… для себя.
– Что же вы пели?
– Вспоминали репертуар нашего хора. Ну, вот гурилевский «Колокольчик», к примеру…
– Прекрасно! Володя, бери мандолину! – Володька взял. – Мишенька, на авансцену!
Второй раз в этот день мне предлагали вести себя дома как на концерте.
«Доставлять радость одному человеку или целому залу – большой разницы нет. Была бы, Мишенька, радость… – объяснил мне как-то Виктор Макарович. – Настоящий артист никогда не откажется выступать из-за того, что нет полного сбора. Даже если пришло всего несколько зрителей, он выйдет на сцену. Они же не виноваты!»
Передо мной были три зрителя и одновременно – три участника. Я сделал свое лицо еще более приятным и открытым, чем это было сегодня дома. И объявил:
– Композитор Гурилев… «Колокольчик»!
Виктор Макарович по-настоящему, как на концерте, взмахнул руками. Володька склонился над мандолиной и стал баюкать ее.
Димуля запел застенчивым, нежным голосом:
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка…
Я переводил взгляд с фотографии на Димулю. Я люблю с помощью фотографий наблюдать, как с годами меняются лица людей. Но выражение лиц с годами почти не меняется.
