Глеб Успенский - Очень маленький человек
Вдруг является на сцену ребро; дело о ребре возникает и, по-видимому, прекращается... "На что же существует прокурор Протоклитов? - думает особа. - Протоклитов, который, по-видимому, ухаживает за племянницей особы и норовит при помощи брака с хорошей фамилией, имеющей связи в Петербурге, сделать карьеру..." И вот в тот же самый день, когда мысль о прокуроре пришла особе в голову, встретившись с Протоклитовым, особа намекнула ему, что вот, мол, у нас что делается: толкуют о женском вопросе, пишут, - а тут под носом не видят, что купец, мошна, ломает женщинам ребра, колотит палкой образованную женщину и живет как ни в чем не бывало... "Как же вы, молодые люди, хотите, чтобы после этого вас любили женщины, хе-хе-хе-хе-хе..." Протоклитов очень сочувственно отнесся к положению женщин вообще и тотчас сообразил, что, поднявши женский вопрос судебным порядком, тем самым приобретет право на благодарность со стороны особы, а следовательно: "племянница...", "в члены...", "в товарищи председателя" и т. д., наконец "Владимира четвертой степени" - и вот почти с быстротою молнии купец сидит в остроге. "Я вас не понимала, - сказала Протоклитову, вскоре после этого происшествия, племянница особы... - Я думала, вы злой!" Но теперь она почему-то поняла его и, зная, что он добр, просила кстати вывести на свежую воду Сергеева, который прежде все юлил вокруг ее дяди, а теперь связался с купцом и осмеливается делать дерзости с этой шлюхой, Антоновой, которая прошлый год в маскараде, и т. д. и т. д. Но и Сергеев, который, по словам племянницы, был кругом виноват, - едва только услыхал про то, что сделали с купцом, - тотчас же, припомнив прошлое, сказал себе так: "Так вы вот как! Насчет женского вопроса изволите действовать? А забыли вы дело о подкинутии младенца мужеского пола к лабазу купца Куприянова?.. Забыли?., да еще воротишь морду? Нет, погоди, слава богу случай подвернулся, я вас выведу на свежую воду", - и, пристав к купцу, поднял в отместку тем пять, шесть таких дел, которые вдруг втянули в свалку человек пятьдесят народу... "А, - говорит одна из втянутых, - так ты так-то! А кто пять лет тому назад получил из-за границы прокламацию и съел ее? Слава богу, подвернулся случай..." И донесение о прокламации шло по форме... Злость закусила удила. Сначала, и то в самые ранние моменты свалки, можно было отчасти, и то на очень короткое время, видеть, что общество как бы распалось на две партии - одна за купца, другая за особу, - но эта ясность была почти моментальная. С удивительной быстротой эти две партии раскололись каждая пополам, потом еще пополам и т. д.
и т. д., накопившееся раздражение, неуважение друг к другу - не могли долго сдерживать потребности выйти на свежий воздух и вывести ближнего на свежую воду. "Что я за дурак, что стою за него, - невольно думал всякий, приставший к той или другой партии, - что я вру? Разве я не знаю, кто они..." И партия раскалывалась пополам, и в каждом уголке ее кто-то хотел вывести другого на свежую воду, кто-то доказывал другому, что он врет, что он вот что такое, а вовсе не то, что представляет... От ребра, как от центра, рассыпалось по окраинам мировых судов, съездов, апелляций много дел об оскорблениях, о пощечинах в публичном месте, об угрозе застрелить из револьвера, "о сдернутии меня с кресла за ногу в бенефисе госпожи Ленской, в оперетте "Прекрасная Елена"...", "о зашвырнутии моей калоши из швейцарской благородного собрания в дегтярный клуб дворянином Еруслановым, съевшим три прокламации" и т. д., без конца. Редкий из обывателей не платил адвокату и не имел где-нибудь дела, которое по своей нелепости, отдельно взятое, не значило ровно ничего, но объясненное помощию вдруг возникшей в обществе потребности вырваться из болотной тины на чистый воздух - значит очень много. Общая зараза злости охватила и меня. Наглядевшись и насмотревшись на действительность, взбесился и я - и попал в свалку.
Одна только солдатская девица Перушкина и осталась в барышах от всей этой передряги. Так как корень процесса составляло все-таки ребро, с которым неразрывно был связан карман Куприянова, в свою очередь связывавший с своим и множество других карманов, то показания девицы относительно того, переломлено ли ее ребро или нет, очень много значили для разных партий. Партии эти ей платили, и девица Перушкина, получая деньги, старалась услужить каждой из них, и ребро поэтому оказывалось то переломленным, то нет. "Так переломил он его мне, что даже я решилась всякого аппетиту!" "Что вы, помилуйте, - кабы переломил он мне, нешто бы я не сказала, а то нет, ни-ни... А это я так сказала, потому меня господин следователь напугали..." - и т. д. Переменив эти показания в течение процесса раз двадцать, девица Перушкина приобрела значительный капиталец и впоследствии, выйдя замуж за перекрещенного еврея, оказавшего ей значительную пользу во время процесса своими юридическими познаниями, открыла вместе с ним на берегу Волги кафе под названием "Шато-де-Калипсо".
III
Признаюсь откровенно, все, что вспомнилось мне под влиянием неприятного состояния моего духа, - все это крайне односторонне и вовсе не рисует настоящего положения дела. Я был слишком недоволен сам собой, чтобы рэздумывать о таких вопросах, которые в более спокойном состоянии духа неизбежно должны бы занять мое внимагне, кэк это и случилось впоследствии. Если бы мне приыло в голову подумать о том, что мысль, не пользующаяся правом жизни, должна неизбежно сгнить в уме, обладающем ею, должна пройти все фазисы разложения, то мне, наверное, стали бы понятны все явления куприяновского процесса, не относящиеся исключительно к желудку и карману. Мне бы стали понятны и злость, наполняющая воздух, злость на себя и на других, и желание на все плюнуть, пустить в лоб пулю и проч.
Но тогда ничего подобного не приходило мне в голову.
В ту пору я мог чувствовать только сумбур, царствующий в человеке и в том обществе, в которое я попал. Жизнь этого общества, так, как я мог видеть ее, представлялась мне каким-то балаганным, но тягостным представлением, кошмар которого мучил меня всю ночь.
Я то сидел на лавочке, на ветру, то уходил в каюту, где уже спали, но опять возвращался на воздух, подавляемый все тем же сумбуром.
Проснулся я в каюте на койке, когда уже пароход шел на всех парах. День был превосходный. Волга сияла солнцем. Воздух был чистый, свежий и целительной струей лился в грудь. Я начинал было уже подумывать о том, какие, должно быть, глубокие страдальцы все эти люди, - но, к моему несчастию, и тут, на пароходе, то там, то сям я продолжал встречать кое-какие слова и речи, напоминавшие всё о том же кошмаре.
- Ежели бы мне сто-то рублей, как вот вы ежемесячно получаете, говорит какой-то священник какому-то чиновнику, - я бы бога благодарил... Ни минуты бы не остался в духовном звании...
Чиновник возразил на это, что сто рублей вовсе не сладки, что за них надо переделать тьму таких дел, в которых сам черт сломит ногу...
- А у вас что? - прибавил он. - Появился червь, пошел поп, отслужил молебен, мужики его угостили, денег дали, - чего ему? лежи да спи... А тут сиди, усчитывай там кого-нибудь...
- Червь! - воскликнул священник, - рубль серебром вы за него получили, прекрасно; а позвольте узнать, стоит ли этот рубль того огорчения, которое он несет вам в душу?.. Да, я рубль этот получу, принесу домой и могу лечь спать, но засну ли? вот что!
- Отслужил молебен, - рубль взял, да и спи, вот и все!.. - твердил чиновник.
Ложь и вранье до такой степени мне опротивели, что я бог знает что бы дал в эту минуту, если бы мне пришлось увидеть что-нибудь настоящее, без подкраски и без фиглярства; какого-нибудь старинного станового, верного искреннему призванию своему бросаться и обдирать каналий, какого-нибудь подлинного шарлатана, полагающего, что с дураков следует сдирать рубли за заговоры от червей, словом, какое-нибудь подлинное невежество, - лишь бы оно само считало себя справедливым... Я ушел с верхней палубы вниз, где сидел народ все больше серый, черный даже, и скоро увидел, что желания мои могут быть удовлетворены весьма щедро.
Чтобы отдохнуть и дать отдохнуть читателю, я приведу здесь кое-что из слышанного мною в толпе, тем более что со временем это слышанное мне очень пригодилось.
Я вошел в толпу и остановился где пришлось.
- Вот как перед истинным богом! - крестясь и снимая шапку, говорил мещанин двум девушкам, тоже мещанкам, ехавшим со старушкой матерью. Умереть на месте, ежели вру хоть на волос!..
- Вот чудеса-то! - воскликнули девушки, как, должно быть, восклицают, когда действительно случаются какиенибудь чудеса. - И где же это было?
- Околеть на месте: в Казани было!.. Видите, как: я, деверь, кума, золовка, шурин, - все мы ходили вместе туда. Приходим - а он ест ее!..
- Кошку? - привскокнув, воскликнули девицы.
- Ее-с! Живую кошку, как перед истинным Христом моим! - воротит шкуру с затылку и питается ее кровию...
Так и на афише было сказано. За вход двадцать пять копеек взяли...
