Эдуард Караш - И да убоится жена
Бабушка Валида запомнилась Ширинбеку способностью с доброй улыбкой, не раздражаясь, толково и обстоятельно отвечать на любые его вопросы, приносить ему из своей библиотеки интересные книжки, а ещё, конечно, умением всегда порадовать какой-нибудь вкуснятиной - долмой из свежих виноградных листьев с собственной дачки, красивым с вкраплением жёлтенького шафрана пловом, поверх которого можно было накладывать, черпая из отдельных казанков или сочные кусочки мяса, или лоснящиеся россыпи кураги с кишмишом. Особой гордостью бабушки были подаваемые на десерт к чаю шекяр-бура или пахлава. "Тебе бы директором фабрики-кухни быть, ну, в крайнем случае, кондитерской фабрики, а ты всё в своей библиотеке..." - любил повторять дед...
Бабушка и скончалась по-доброму, никого не обременяя, просто не проснувшись однажды погожим сентябрьским утром на шестьдесят первом году жизни. Врачи констатировали "разрыв сердца" - видимо, не прошли даром четыре десятка лет, включая военные, постоянного беспокойства за мужа - от ухода до прихода, от письма до письма, от отъезда до приезда, да с двумя детьми на руках...
На свадьбе Ширинбека с Гюльнарой дедушка Рустам даже прослезился, пожелав молодым создать и уметь сохранять в доме такой уют и покой, как это могла делать его, светлой памяти, Валида.
С Гюлей Ширинбека познакомили на дне рождения близкой подруги матери тёти Наргиз. Он лишь позднее понял, почему мать так настойчиво повторяла ему, что тётя Наргиз очень соскучилась по нему, и обязательно хочет видеть его на своём дне рождения. Он, действительно, с тех пор, как начал работать, поздно возвращался домой, мало где бывал, так как уже к шести утра под окном коротко сигналил служебный "автобус" - грузовик с продольными скамьями в кузове и деревянной надстройкой-перекрытием. Езда в такой "трясогузке", особенно по промысловым ухабистым дорогам выматывала и душу и тело, постоянно беспокоя мужскую часть коллектива возможностью запросто отбить существенные элементы своего достоинства.
... Гюля, племянница Наргиз, приехавшая из нахичеванского селенья погостить у тётки в городе, оказалась миловидной девушкой, облачённой по-деревенски в длинную сборчатую юбку и тёмную, под горлышко блузу с чуть расширенными книзу рукавами. Но даже эта традиционная одежда не могла скрыть стройной фигуры и, как в медленном азербайджанском танце, грациозной плавности движений при сервировке стола. Глаз её Ширинбек в этот вечер не разглядел, потому что в разговоре с ним она их ни разу не подняла, лишь издали, да и то сбоку подсмотрел, что они у Гюли то ли чёрные, то ли карие. За столом они каким-то образом оказались рядом, но непринужденной беседы не получилось - она то бегала на кухню помогать Наргиз, то сидела потупившись, коротко отвечая на его редкие вопросы. Его тоже сковало смущение - верный признак того, что он оказался не случайным прохожим на этом празднике. Ему удалось узнать, что она окончила школу-восьмилетку, учится ковроткачеству, в Баку хочет побывать в музее ковров и на ковровой фабрике в Крепости. Постепенно они оба перестали замечать и слышать остальных гостей, не видели и заговорщически переглядывающихся Мириам и Наргиз. Ширинбек лишь иногда взглядывал на точёный профиль Гюльнары, завиток у аккуратного ушка, выбившийся из стянутых в тугую косу волос, пылающую щёчку...
Он стал часто захаживать к тёте Наргиз после работы. Гюле нравился этот скромный и симпатичный молодой человек, она уже не стеснялась всё чаще поднимать глаза в разговоре с ним, и ей нравилось встречать его ответный взгляд, полный тепла и внимания. А в выходные дни Ширинбек знакомил её с городом. Сначала - с Приморским бульваром с его уникальной парашютной вышкой, с которой уже давно не прыгали, но зато на её семидесятиметровой высоте попеременно высвечивались видимые издалека время суток, температура воздуха и воды, направление и скорость ветра; еле уговорил её подняться на огромном Колесе обозрения ("чёртовом колесе"), с верхотуры которого открывался вид и на весь амфитеатр города, спускающийся к морю, и, в другую сторону, далеко на само море с островом Наргеном на горизонте; покатались на лодке по каналам недавно сооружённого "уголка Венеции", показал белоснежное здание кукольного театра, фасадом выходящего на проспект Нефтяников. В Старом городе - Крепости, ограждённом мощными крепостными стенами, по крутым каменным ступеням взобрались на обзорную площадку Девичьей башни - традиционного символа города, а спустившись, долго бродили по тенистым узким крепостным улочкам, успев заглянуть и в ковровый цех, и полюбоваться в музее на древнее искусство ковроткачества. Правда, перед этими прогулками Наргиз уговорила Гюлю сменить своё провинциальное одеяние на городское, предложив ей на выбор несколько своих платьев, из которых Гюля после немалых колебаний выбрала то, что подлинней и потемней и мастерски подогнала его по своей фигуре - шить она научилась раньше, чем пошла в школу.
Увидев её в новом наряде, ещё более привлекательной, Ширинбек не удержался от вопроса:
- Послушай, Гюля, не может быть, чтобы у вас в деревне никто не интересовался бы такой красивой девушкой, может быть у тебя и жених уже есть, а?
Гюля смутилась, но ответила честно, глядя ему прямо в глаза:
- Один напрашивается, но уж очень противный, а другие его побаиваются и меня стороной обходят... - и засмеялась.
В качестве гида Ширинбек и для себя открывал прелести городской архитектуры, такие, например, как элегантный зимний и летний комплекс филармонии - бывшей резиденции царского губернатора с примыкающим к ней "губернаторским садом" - парковой зоной, спускающейся к морю широкой полосой между крепостной стеной и Садовой улицей. Хотя названия эти сохранились лишь в памяти старожилов, а ныне сад стал Садом Революции, а улица - им. Чкалова. Молодые люди в четыре глаза с интересом разглядывали величественные и строгие формы оперного театра с его балконами и порталом, к которому, представлялось, подкатывали фаэтоны и пролётки, а может и первые автомобили бакинских нефтепромышленников, коммерсантов, чиновников, под которым проходили сотни городских интеллигентов, галёрочной публики. Даже привычный Сабунчинский вокзал, откуда в своё время отправилась первая советская пригородная "электричка", оказался при внимательном взгляде оригинальным архитектурным сооружением. А в гулких прохладных залах Дворца Ширван-шахов и в тишине музеев Истории и Низами они, присоединившись к группам экскурсантов, с интересом открывали для себя новые страницы истории своей родины с древних времён до наших дней. На пригородном автобусе съездили и в сураханский Храм огнепоклонников, где поневоле замирал дух в кельях с выглядевшими живыми восковыми фигурами древних предков, объектами и ритуалами их поклонений и сурового быта.
За две недели, остававшиеся до отъезда Гюльнары домой, они успели и познакомиться с городом, и договориться о возможном поступлении её на работу ученицей в ковроткацкий цех, а после того, как Гюля, встав перед станком, ловко набрала несколько рядов очередного изделия, начальница цеха, сухопарая огненноволосая (от иранской хны) Сура-ханум пообещала даже выхлопотать у начальства место в общежитии фабрики. Сурово взглянув на Ширинбека, добавила:
- Порядки там строгие, молодой человек, - смутив своим замечанием обоих.
... Свадьбу сыграли через год, а ещё через год Ширинбек стал отцом маленького Рустамчика. Денег в семье стало не хватать, хотя Гюля вскоре вернулась в цех, доверив бабушке Мириам дневные заботы о внуке. И тогда Ширинбек впервые обратился за помощью к деду - посодействовать в переводе на один из морских нефтепромыслов, где оплата была в полтора-два раза выше сухопутной.
- Ну что ж, опыт работы у тебя уже какой-никакой, а есть, характер общительный, думаю - мне за тебя стыдно не будет. Походатайствую... Примут... Но имей в виду - за все свои дела и поступки будешь отвечать сам; люди в море сильные, но разные, бери пример с хороших, а свяжешься с плохими - вытаскивать не буду...
- Понял, дед, спасибо, - он по-мужски коротко прижался к крепкому дедовскому плечу...
...Новоиспечённый буровой мастер Ширинбек Расулов был уже отцом двух пацанов-погодков, и сейчас уверенно "дефилировал" по центральным улицам родного города.
III
Встреча.
Ширинбек уже обогнул магазин "Динамо" и вышел на улицу имени Джапаридзе, ведущую мимо кинотеатра и универмага-пассажа прямо к Приморскому бульвару, когда услышал за спиной звонкий оклик: "Ширинчик!". Так его называли только дома и лишь одна смешливая девчонка ещё в школьные годы. Он резко обернулся и чуть не упёрся в широкую улыбку красивой молодой женщины.
- Чё, не узнаёшь, постарела, да? А я вот тебя издалека приметила, а когда заворачивал за угол и профиль показал, убедилась... Ты смотри, с чётками - моллой заделался, что ли? А тогда где же папаха? - тараторила она, видимо, пряча смущение от нежданной встречи, пока он, уже с улыбкой, ощущая какую-то тёплую волну, подкатившую к сердцу, молча её разглядывал.
