Юрий Черняков - Бригада
Ребята смеются, проходу не дают. Мне тогда же наш смежник Огнев Витька - хороший мужик был! - сказал: береги нервы, воспринимай этого типа как стихийное бедствие. Вроде наводнения. Сиди на крыше и жди, когда схлынет.
Наводнение, говорю, еще куда ни шло. Не поймешь его, главное. То, бывало, таким фон бароном выступал, что ты! Не подступись! То, наоборот, особенно если сроки поджимали, ходит среди нас, папиросами угощает, всех по имени называет. А то еще матом пустит. Чтоб, значит, совсем своим считали. А ругаться-то толком не умел. Вроде как иностранец все слова выговаривал. Вот этого я особенно терпеть не мог! Я и сам для связки слов так иной раз припущу - только держись. И другого, если по делу, выслушаю. А когда начальство при нас да для форсу матюкается - противно слушать. Тошнит прямо. Его Сашка Горелов раз при всех осек. Когда он начал на них орать. А ну кончай базар, говорит, работа и так стоит, опять, что ли, в воскресенье выходить? Тут все разом смолкли. Уж если этот молчун заговорил... И начальничек наш тоже остолбенел. Он-то, я думаю, Сашку вообще в первый раз услыхал.
- Это ты кому говоришь? - спрашивает. А тебе - Сашка, смотрю, затрясся даже. Чего смотришь? Тебе и говорю. Ах, ты так! - тот орет. Я-то тебя за пьянки твои покрываю, а ты мне вон какие слова говоришь, начальник ярится, да я тебя мигом отсюда выставлю! Обидно ему, видишь, стало. А выставляй! Сашка даже инструмент свой бросил. Сам уйду, только чтоб тебя не слышать.
Ну, я, понятно, дела этого так оставить не мог. Я в это время с нарядами да процентовками у себя возился. Подошел к ним. Оба, гляжу, как петухи взъерошенные. Если выгоните его, говорю, то мы все отсюда уйдем, ясно? И нечего на моих рабочих матом орать! Вот так. Мы с тобой отдельно, Сидоров, поговорим, грозится. Распустил ты их! А сам из ангара уже пятится. Я это тебе припомню, грозится. Ничего, ничего, думаю, приползешь еще ко мне в конце месяца. Мы в конце месяца что делали? Нужно, скажем, изделие отработать. Мы его соберем, состыкуем, проверим - все честь по чести. Но Рыжий обязательно какую-нибудь закавыку по части регулировки оставит. Начальник-то начнет орать, а я руками только развожу, стараемся, мол, а никак... Он тогда ублажать начинает. Ей-богу, не вру! Он за свое место знаешь как дрожал? Я Рыжему говорю: кончай, мол. А сам думаю: а как еще его выпрешь от нас? И на этот раз приполз. В одиннадцать вечера тридцать первого числа. Как сейчас помню. У Рыжего один параметр будто не регулировался. Ага. Алексеич, скулит, выговор сыму, благодарность повешу... Да помешали на этот раз. Работал с нами один новый инженер. Только-только из Москвы приехал. Николай Иванович звали. Я поначалу никак его возраст определить не мог. То ли тридцати еще нет, то ли под пятьдесят уже. Глаза-то молодые, черные. А волосы уже белые совсем. И длинный, худющий - в чем душа держится. Всегда сосредоточенный, говорит медленно, каждое слово выговаривает. А так больше молчком. Все что-то по своим схемам и записям прикидывает, считает. Если по технике что спросишь, все всегда разъяснит и покажет. Иной раз увлечется, что уже не понимаешь ни черта в его инженерской науке, тоска берет, а все равно киваешь, поддакиваешь... Вздохнешь разве от собственного невежества, но так, чтобы незаметно, конечно. Так вот смотрел он, смотрел на фокусы Рыжего, подошел к начальству и говорит: да что вы, мол, так переживаете! У вас, наверно, столько более важных вопросов, которые решить, кроме вас, некому, а вы здесь с нами только время зря теряете. Мы сами разберемся, вот увидите. Очень культурно с ним поговорил. Тому и сказать нечего. Опомнился, поди, когда за воротами оказался.
А Николай Иванович к нам подошел, стоит, нас разглядывает. Что ж вы, говорит, ребята, забыли уже, для чего здесь работаете? Разве вы тут личную машину для начальства собираете? Или дачу ему строите? Вы же прекрасно знаете, как это изделие ждут в армии. И головой покачал - ну, если действительно, говорит, не можете этот параметр отладить, так мне скажите. Я вам помогу. И покажу, чтоб в дальнейшем затруднений не было. Я, помню, стою вот так и чувствую, как уши мои докрасна накалились. А Пономарев тут сдуру брякнул: да вы не думайте! Мы можем! Мы так только, над ним покуражиться. А параметр мы мигом, сейчас отладим. Он даже руками своими длинными развел. Не понимаю! - говорит. Столько вы над этим изделием работали, столько мучились... Не понимаю! Ну проберите вы его на партийном собрании. На дуэль его вызовите! Но при чем здесь изделие - вот никак понять не могу!
Я потом у знакомого кадровика насчет него специально узнавал. Что за человек, мол... Два института кончил. На авиазаводе после увольнения работал. Потом его как лучшего специалиста к нам взяли.
...А все ж таки еще труднее там без семьи было, одному. Это уж по себе знаю. Очень я свою жену любил. И сейчас, уж старый стал, ее уж схоронил, а все как-то так чувствую, что все она для меня, что повезло мне, что такую, как она, встретил.
Я ведь ее с мальчонкой взял. Как раз когда уволился и в Москву возвращался, увидел их. Красивая она была! Это передать невозможно. Много около нее нашего брата крутилось. Но уж так она себя поставила: никто ее не то что тронуть, лишнего слова сказать не мог. Отказала она мне поначалу. Я в сердцах рукой махнул и уехал... А сам чувствую: нет, тянет к ней мочи нет. Так она умела в глаза смотреть, скажу тебе, ну не объяснишь словом... Я ночью с поезда сошел и опять к ней. Снял там угол, устроился на станции работать. Так и жил около нее. И никого, смотрю, к себе не подпускает. Только или на дежурстве своем сидит, или с мальчиком возится. И тут мне ее жалко стало. По-хорошему жалко. Прыть-то поубавилась, по-человечески на нее и сынишку ее смотреть стал... И вот так это получилось, да... Привык ко мне мальчик. Тянуться стал. Она когда на дежурство в больницу уходила, бабке соседской его оставляла, а он-нет, к дяде Сереже хочу. Так она сама ко мне пришла. Если хотите, говорит, я выйду за вас замуж. Она со мной еще долго на "вы" разговаривала. Я ведь не мужа себе ищу, говорит, а отца Семену. Буду вам верной женой, Сергей Алексеевич, только знайте: любила я отца Семена, и жду его, и забыть не смогу. Так что не обессудьте. Я ей говорю: что ты, Галочка, не надо, раз такое дело. Уеду я лучше. Может, еще дождешься... И уехал. А в Москве опять себе места не находил. Письма ей писал... Она не отвечала... А потом сама приехала.
Потом, много позже, у нас уже свой сынок родился. Но Семен этот для меня все равно как старший сын, хоть не похож нисколько.
И когда на полигонах да объектах разных жил, очень тосковал по ней. Писала она часто. Очень хорошие письма присылала. И, с одной стороны, радость вроде, а с другой - еще сильнее к теплу ее тянуло... И никогда, сколько ни жили, ни в чем ни словом, ни попреком ее не обидел, хоть знал не забывает она того, первого своего...
Но и это еще ничего! Все стерпеть можно. А вот когда поставят изделие на старт, все ведь забудешь. Пот твой, ночи невыспанные, скорпионов этих да суету бестолковую - забудешь все. Семью и ту забудешь. Глядишь на нее и только что не крестишься. Лети, мол, родненькая. Только поработай как следует. Уж сколько из-за тебя здесь уродуемся. Сколько от себя отрываем и тебе отдаем. Взлети только... А оно, бывало, шарах!.. И на куски разлетается. И все сначала начинай.
...Я про Главного еще не рассказывал? Вот, скажу тебе, был мужик! Таких только там и увидишь...
Главным-то он не сразу стал, конечно, а когда нас в отдельную фирму выделили. Он у Сергея Павловича то ли в замах, то ли в помах ходил. Он его и выдвинул.
Я еще раньше слыхал, будто какая-то сволочь над нами жужжит, а мы ее достать не можем. Нет, то еще до Пауэрса было... Зло всех тогда взяло: прямо ведь над головой летает, и ничего с ним не сделаешь! Вот тогда-то и стали организовывать фирмы вроде нашей. И задача была поставлена: создать такие изделия, чтоб сбивали все, что летает. И в самые короткие сроки. Лучшие кадры, лучшее оборудование, любые средства - все туда бросили. Ничего не жалели! А как же иначе? Иначе никак. Тут уж не до экономии... Лишь бы знать точно, что это изделие любой самолет, который с водородной бомбой на нас летит, наверняка собьет!
Вот такие дела были... Такая, скажу тебе, запарка началась, что не приведи бог еще раз пережить... Мы-то ладно, начальству доставалось, вот кому. Уж сколько их у меня на глазах сменилось - не перечесть... Кто удерживался - тот, глядишь, Генеральным конструктором стал или там академиком. А другие не вытянули... Как тот, Алексей Витальевич, помнишь, рассказывал? Ну вот. Не всякий выдержит, известное дело...
Только такие, как Главный, и устояли. Здоров был, как комод, голова вот такая, шапки только на заказ шил. Выпить тоже не дурак был, но чтоб себя потерял когда, такого не помню... И чем-то на Сергея Павловича похож был. Подражал ему, вернее.
Этот зря руками не размахивал. Этот как отрубит иной раз, хоть министру, хоть маршалу, да при всех, хоть стой, хоть падай. Я с ним столько лет на полигоне прожил. Так он мне там много чего порассказал.
![Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 3. Карлссон, который живет на крыше [Крошка Нильс Карлссон и др.]](/uploads/posts/books/211990/211990.jpg)
