Дан Маркович - Белый карлик
Схватка передовых частей, и я, в хвосте колонны. Там и пролетел он со свистом, чуть задел и дальше, крошечный осколок. Бритвой по шее, маленький, да удаленький. Думал, мне конец. От потери крови. Течет и течет она из шеи без остановки, утекает неумолимо. Сразу мысль пробирает до костей - до чего непрочно все!.. И в наружном мире - неумело и опасно устроено, и внутри... Обе непрочности сойдутся, разом навалятся - и пиши пропало.
Я потом анатомический атлас изучил - чудо, что только вена порвалась. Артерия рядом; если б она, вопросов больше не было бы. А чувство легкое, словно по воздуху летаешь, мысли в голове веселые, дурацкие... только слишком быстро темнеет день. С тех пор мне эта смерть, через кровопускание, казалась симпатичной, близкой и возможной, даже веселой. Я не боялся самого процесса, это важно. Нет дополнительной преграды, когда приходит настроение или уверенность, что хватит, хватит...
А это часто со мной бывало, не скрою.
***
Помотали по госпиталям и домой отпустили - из одного сумасшедшего дома в другой, зато мирный. Кровь не совсем нормальная оказалась. Жить будешь, говорят, но если спокойно, тихо, а на суету кислорода может не хватить.
Но я-то знаю - ошибка, вернее, вранье, ничего не было с анализом. Врачу, он один в крови разбирался, вся эта потасовка надоела, и он отпускал кого мог. Парень лет тридцати, лицо было такое... умное лицо, но остервенелое... потерянное, что ли...
- Иди, - говорит, - и головы не поднял, - живи спокойно.
Слышал, потом его судить хотели, а он повесился. Не нравится мне такой конец, когда воздуха не хватает. Не хотелось бы повиснуть без опоры, дрыгать ножками, довольно унизительно. А вот потеря крови мне понравилась.
Но в одном он прав был, несчастный этот врач - я другой крови. Союз нерушимый, мы разной крови, ты и я... Я понял это за много лет до исчезновения твоего. Много лет, сильно сказано, что такое десяток лет по сравнению с историей?.. А вот и нет - десяток лет, это тебе не жук плюнул.
***
Никто не знал, не видел, в том бою еще одно событие произошло. Десять минут всего.
Обожгло, резануло, но боли не почувствовал. Как таракана веником, смело с открытой брони, кинуло на обочину. Скатился в неглубокий овражек, по листьям сухим. Ноябрь, но край-то южный, предгорье, красиво, тихо. Если б не война...
Кровь из шеи струится, копаюсь в листьях. Хотел встать, никак, на левой ноге лодыжка вспучилась, на сторону вылезла, и кожа синяя над ней. Решил ползти наверх. Дорога рядом, подберут.
На другой стороне оврага, меж редких стволов, вижу - две тени, передвигаются плавно, бесшумно... Я замер. Но один уже заметил, ткнул в спину другого. Остановились, молчат, разглядывают меня сверху. Не вечер еще, но здесь, в ложбинке, сумерки. Первый что-то сказал второму, тот кивнул головой и ко мне. Бесшумно спустился. Я еще удивиться успел, как ему удалось, по листьям-то... Потом тень упала на лицо. Я глаза закрыл. Шея в крови, струйка живот щекочет. Может, думаю, примет за убитого, уйдет... А он стоит надо мной, разглядывает. Долго смотрел.
- Заец?..
***
Я, кажется, не сказал еще, моя фамилия Зайцев. Зовут Костя. Но где бы я ни появился, меня моментально Зайцем зовут. Среднего роста, худощавый, волосы темно-русые... Даже скучно, описывать себя. Ни одной выдающейся черты во мне нет. Да, шрам над верхней губой. Заяц с заячьей губой?.. Ничего подобного, упал в пятилетнем возрасте, тремя стежками зашили. Губу починили, а шрам остался. Кажется, все время ухмыляюсь. Пытался усиками скрыть, а на рубце волосы не растут. В школе за усмешку попадало, и в армии. Пока на войну не отправили. Там уже никто не удивлялся.
Я смотреть боюсь, но голос мирный. Глаза открыл. Узнал.
***
А в автобусах его не было.
Прогулочка в сторону Кавказских гор. Вместе с поездом три тыщи километров, но страна была единой, цельное свое пространство, и нас спокойно, не торопясь везли. Из разных городов свезли отдыхать. Мы ехали по степи полдня. Я раньше никогда не видел такого ровного пустого места. У нас в Прибалтике тоже равнины, но все время что-то мешает глазу, и пространство не наваливается внезапно - где-то кустик, кучка деревьев, холм зеленый... На юге Эстонии красивые круглые холмы, местность уютная, домашняя. За каждым холмиком что-нибудь новое, человеческое жилье или изгороди, пасутся черно-белые и рыжие коровы...
А здесь дикий простор, человеку делать нечего.
Но я слишком удалился, шесть лет прошло от того лагеря до наших игр с железом. Трудно поверить, что кто-то всерьез нацелился тебя прикончить. Наивная мысль все время - за что? Я ведь хороший.
Хороший, как же...
И мне уже двадцать, я в овраге лежу, а надо мной Давидка стоит.
***
Я случайно попал в тот пионерский лагерь.
Родители у меня погибли, сначала детский дом попробовал, потом родственники перебрасывали друг другу, я, видно, не подарок был. То у одних, то у других. Неплохие все люди, но чужие, свои у них дела.
И так, пока меня тетка, ссыльная, не нашла. Когда она меня взяла, ей сильно за пятьдесят было, не тетка даже, а матери седьмая вода на киселе. Она меня увезла в рабочий поселок за Чудским озером, и там я жил, а она в детском садике работала воспитателем. Ее в города долго не пускали, и она привыкла там жить. В небольшом местечке много лет, но своих не забывала. И вот нашла в столице, привезла к себе, хотя большая семья, дети, внуки уже были. Мужа нет, его давно в лагере бревнами задавило. Случайно узнал, не рассказывала никогда.
Путевку в лагерь ей предложил профсоюз, и она, оторвав от своих двух внуков - мне! Никогда не забуду, такие люди редко встречаются.
Ладно, зарапортовался...
А месяц получился радостный, яркий. Остался теплым пятном в жизни, таких немного, пожалуй, у каждого, да?..
И был там Давид.
В старшей группе всем по четырнадцати. Он сразу главным стал, хотя и опоздал. Главного сразу видно. Он боролся здорово. Особенно ему удавался мостик, лоб и ноги на земле, остальное в воздухе гибкой дугой. Говорит попробуй... Прижать к земле, победить его. Я долго старался, не получается...
Он терпел, потом говорит - Ну, Заец... ты мне ребра продавишь, локтем нельзя! Но он мирно, и вообще дружелюбный парень. Я родом с Кавказа, говорит, - мы в горах раньше жили, нас мало осталось.
***
Это он передо мной был.
И нам обоим по двадцати, мы в чужой стране. Теперь и дураку ясно, что в чужой. А тогда не думал, спасался, старался выжить.
А он, похоже, своим стал?..
Как он здесь оказался?
Наверное, так же, как я...
Лежу, а он надо мной с автоматом стоит. Глушитель у него, так что никто не узнает, не услышит. Найдут, может, через год обглоданный скелет. Собаки, шакалы, птицы... всем достанется.
Его ни с кем не спутаешь, не то, что меня. Глаза разные. Правый светлый, серый, а левый яркий, карий глаз. И весь как плотная кубышка, ноги коротковатые, сильные... Короче, узнал его, сомнений нет. А как он меня вспомнил, ума не приложу. Ничего особенного во мне. Наверное, по губе, по улыбке моей вечной.
Я даже про страх забыл, так удивился. Война домашняя оказалась, все рядом, снова пионеры встретились. Какой он враг, непонятно.
А потом мысль мелькнула - как же он свою жизнь искалечил, ведь ему обратно пути нет!..
- Нет, - говорю, - не помню тебя.
Ему словно легче стало, посветлело лицо.
- Правильно думаешь, Заец. Забудь, что встретились.
Автомат, я говорил, с глушителем, щелкнул несколько раз. Рядом с головой земля разлетелась на мелкие частицы, по щеке мазнуло грубым наждаком. Он к лицу наклонился и говорит, негромко, но отчетливо:
- Замри. Потом уходи отсюда, Костя. У-хо-ди... И забудь.
Поднялся ко второму, они расплылись в сумерках.
Я все отлично понял. Только куда уходить... и как уйдешь тут...
Подождал немного, пополз наверх. Почти сразу подобрали, хватились уже, искали. Весь в крови, ранен в шею, и щека раздулась, на ней мелкие порезы, много, не сосчитать. Хирург удивлялся, что за чудо такое... Шею зашили, а порезы сами зажили, только сеточка белесая осталась на щеке. Тонюсенькие рубчики на загорелой до черноты коже. Памятка от Давида, чтобы не забывал его. Я часто вспоминал. Что с ним, где пропадает?.. На земле слишком часто убивают, но еще чаще пропадают люди, и для других, и для себя.
Он смешливый был парень.
Да, приезжали ко мне из части, рассказывали, что был еще налет, похоже, та же банда. Жаль, тебя не было, какой-то ловкач с той стороны автоматными очередями песню выстукивал. Ребята, кто понимает, по ритму различили расцветали яблони и груши...
У меня сердце дернулось, словно куда-то бежать ему, а некуда. Но я виду не подал.
- Басни, - говорю, - показалось. Так ни один человек стрелять не может.
Потом еще раз встретились с Давидом, но это в конце истории.
А как звали врача, который меня вытащил оттуда, не помню.
***
Еще одна неприятность получилась, небольшая, по сравнению с другими. У меня после ранения голос пропал.
