Олег Хафизов - Полет России
- Они останутся без крова и погибнут! - воскликнул Шлеппиг, потрясенный до самых основ своей сентиментальной души.
- Многие из тех, кто идет по этой дороге, тоже очень скоро погибнут, небрежно возразил ему французский офицер в огромной меховой шапке буквально до потолка, догонявший свой полк после лечения. - При благоприятном стечении обстоятельств, если нам удастся рассеять русских в два месяца, до трети этих людей останутся лежать на полях. Не меньше, если не больше умрут от болезней и несчастных случаев. Пусть же они по крайней мере питаются горячей похлебкой, пока сами не превратились в корм для ворон.
- Однако это европейская армия, а не татарская орда, - возражал Шлеппиг, словно и не замечая щипков Ярдана-Фейхнера.
- Именно поэтому каждый из обывателей получит взамен жилища и продовольствия расписку от правительства, которое возместит убытки. На войне как на войне, месье, - возразил француз, неприязненно приглядываясь к собеседнику.
Кроме француза, Ярдана и Шлеппига в экипаже ехал польский священник, без конца перебиравший четки и за все время не вымолвивший ни слова. Француз и не давал своим спутникам вставить хоть словцо. Он был из тех людей, которые знают ответы на все вопросы и дают их раньше, чем прозвучал вопрос. К тому же ему опасались перечить.
- Русские толпы не выдержат нашего напора, - продолжал офицер. - Я видел их в деле под Прейсиш-Эйлау и Фридландом. Спору нет, они хороши при пассивном сопротивлении, когда надо стоять под пулями и терпеть. Я даже готов признать, что они лучше нас переносят голод и непогоду из-за грубых условий своей обычной жизни. Но они вовсе не способны на порыв. Француз идет на бой, как пьяница на пир, русского гонят, как быка на бойню. Вы согласны? - Он с недоброй усмешкой посмотрел прямо в глаза Шлеппигу, скрытые синими очками.
- Доктор Смид не военный, он ученый, - ответил за механика Ярдан, которого все больше беспокоила привязчивость француза. Трудно сказать, была ли это простая въедливая манера общения или подозрение. В любом случае им нельзя было попадаться в руки полиции, имевшей описания беглого изобретателя на всех заставах от Парижа до Немана.
- Вы, стало быть, доктор? - притворно удивился офицер. - Но тогда вы, конечно, не откажетесь посмотреть мою рану, которая открылась от тряски и начинает болеть. Или ваш долг человеколюбия не распространяется на французов?
- Я уверен, что господин доктор сделает все, что от него зависит, примирительно сказал священник. - Для врача, как и для пастыря, не существует ни французов, ни русских, ни немцев, а только люди.
- Но для полиции существуют русские шпионы, не так ли, господин Смид? Русские не сильны на полях сражений, зато отличаются византий-ской хитростью. - Француз нахально снял с Шлеппига его синие очки и подмигнул.
- Господин Смид - доктор филологии, а не медицины, - пояснил Ярдан, незаметно осматриваясь и взвешивая расстановку сил. - Он едет изучать диалекты славян для своей научной работы.
- Тогда ему повезло. Я изучал языки не в кабинетах, а в походах, но знаю несколько фраз по-польски, - сказал француз. - Не растолкуете ли мне их значение?
Он пробормотал нечто на языке, который, очевидно, считал польским, и впился глазами в Шлеппига. Это была уже не шутка. Дилижанс приближался к последнему пункту путешествия, после которого кончалась дорога, цивилизация и начиналась русская Литва. Быть отброшенным назад перед самыми дверями и погубить задание из-за какого-то фанфарона - это было недопустимо.
- Вы, кажется, нас в чем-то подозреваете? - всплеснул руками Ярдан. Хотите, я мигом развею ваши подозрения, покажу вам наши паспорты и еще угощу винцом за победу французского оружия? Нам только надо достать багаж.
- Вам придется это сделать, - проворчал француз.
Дилижанс остановился. Француз спрыгнул с подножки первый, Ярдан замешкался и для чего-то попросил у священника четки.
- Вы будет молиться? - удивился тот.
- Теперь самое время, - загадочно ответил Ярдан и потрепал священника по плечу.
Офицер и Ярдан о чем-то переговаривались возле багажного отделения. Голос француза звучал повелительно, басок Ярдана примирительно токовал. "Кончено, теперь обратный путь в кандалах", - подумал Шлеппиг и с тоской вспомнил свою мастерскую. Казалось, что они препираются вечно, хотя прошло всего две минуты. Затем они пошли к опушке леса, как будто хотели оправиться.
Ярдан вернулся из леса один, без четок, со сбитым набок галстуком. Его руки тряслись.
- Трогай! - велел он кучеру.
- А капитан? - удивился священник.
- Он решил остаться, - ответил Ярдан.
- Но возможно, ему понадобятся его вещи? - предположил священник.
- Не думаю, - внушительно сказал Ярдан.
Священник увидел на обочине выброшенный сундучок французского капитана и сделал вид, что ничего не заметил.
По предварительной прикидке Шлеппиг решил, что для изготовления пробного аппарата ему понадобится семь тысяч, но в крайнем случае он согласится на пять. Ему выдали сразу восемь на подготовительный этап сооружение шарика на несколько мест. После начала серийного производства сумма расходов обозначалась как "без ограничений, по мере надобности". Кроме того, ему полагалось полное государственное обеспечение и жалованье десять тысяч по окончании работ, как какому-нибудь маркизу в изгнании. Он сразу ощутил размах происходящего, словно из прогулочной лодки в пруду пересел на стопушечный корабль в океане.
Губернатор вручил ему инструкцию с легендой, в которой говорилось, что отныне его зовут доктор Карл Смид. Он обязуется ни в коем случае не разглашать истинной цели своего визита, а всем любопытствующим объявлять, что прибыл из Голландии для сочинения земледельческой машины, которая могла бы без помощи лошадей косить хлеб, скирдовать его и переносить на гумно, перелетая по воздуху с места на место.
Такая же инструкция была доведена до всех работников тайной фабрики вплоть до последней прачки, притом грамотные ставили подпись, а неграмотные целовали крест. Эта мера показалась Шлеппигу весьма разумной и полезной. Его лишь смущало, что в канун неизбежной войны правительство якобы озаботилось строительством летающих косилок, но здесь по велению правительства брались и за более странные проекты. Никто бы не удивился, если бы царь приказал, например, затопить город Петербург, насыпать в Балтийском море остров и построить на нем еще один точно такой же город. Все только насмехались бы над этим бредом правительства.
Изобретатель мог поклясться на Библии, что ни одному человеку в России не открывал своего настоящего имени и даже во сне не проболтался о своем задании, поскольку спал один. И тем не менее на первом же приеме у московского губернатора одна дама как бы нечаянно назвала его месье Шлеппиг, шлепнула себя веером по губам и душисто упорхнула. А один патриот в бело-голубом ополченском мундире собственного изобретения, представляющем собой что-то среднее между формой французского гвардейца и костюмом украинского казака, с чисто московской прямотой спросил, не проще ли закидать француза сверху каменьями, чем тратить огнестрельный снаряд, entre nous soit dit.
Шлеппиг вошел в моду. Каждый день его приглашали на обеды и увеселения, каких не видывали и римские патриции. На эти лукулловы пиры среди рукотворных райских кущ ежедневно собирались до сотни гостей, словно хозяева изо всех сил старались проесть свое состояние и все не могли добиться цели. Тяжеловесное русское гостеприимство начинало его угнетать и не ослабевало даже с началом войны, которая чувствовалась только в темах разговоров. Салонные москвичи заговорили на ломаном русском языке, ругали французское вино и хвалили квас, а некоторые отчаянные дамы приходили на балы в русских костюмах: les sarafans и les cocochniks.
Работы тем временем шли как бы сами собой. Все снабжение было возложено на того же Ярдана, который, как дьявол, доставал из-под земли любые заграничные материалы или заменял их почти такими же отечественными. А воплощал все замыслы изобретателя некий Туленин, слесарь императорских оружейных заводов, относившийся к современной технике примерно как собака к человеческой речи: не понимая слов, но ловко выполняя команды.
Этому Туленину не было бы цены, если бы он иногда не приукрашивал инструкции Шлеппига некоторыми усовершенствованиями. На носу Левиафана он присобачил деревянное пугало, которое под действием ветра размахивало руками и отпугивало птиц, дабы не проклевали оболочку. Шлеппиг строго-настрого приказал Туленину устранять подобные инженерные излишества, русский самородок неохотно подчинялся, но затем выдумывал что-нибудь еще, например, удочки для подсекания вражеских кавалеристов на скаку.
Наконец плотники собрали легкую, но прочную гондолу из бруса, обшитого деревянными рейками. Команда слесарей под руководством Туленина оснастила ее махолетом, приводящим в движение лопасти при помощи рычагов и системы пружин, а бригада портных и швей по особой выкройке соорудила пузо из тафты, натянутое на каркас и обмазанное гуммиэластиком. После того как смола засохла, каркас осторожно удалили и провисшее чрево малого кита укрепили над крышей лодки. Осталось только наполнить оболочку водородом, но в этом этапе работы Шлеппиг как раз не сомневался - процесс получения газа был довольно опасным, хотя хорошо известным и опробованным. Он требовал одной аккуратности.
