В Соловьев - Три рассказа
Я отправился в бар и в полном одиночестве отменно надрался. Сидя за стойкой, водил пьяным пальцем по карте. Что там впереди? Хунах? Густавус? Скагвей? Где бросить якорь? Как дикарь, не отличаю сон от яви, витаю в эмпиреях, грежу наяву. Что у нас с ней произошло во сне и что - наяву? Родство душ, сплетение тел, одиночество вдвоем. И как отучить моего великовозрастного сына, который вовсе не Майкл, от этой опасной привычки совать в рот милому, смышленому Лео обмакнутый в вино палец? Что ни говори, а в родовой амальгаме моего внука две крепко пьющие нации - русские и ирландцы.
Дурная наследственность.
ОКАРИНА
Потускнел на небе синий лак,
И слышнее песня окарины.
Это только дудочка из глины,
Не на что ей жаловаться так.
Ахматова
- Кот Вова, у тебя есть пенис? - спрашивает меня двухлетний сын моей невестки, как я предпочитаю конспиративно называть Лео, а еще чаще - "сыном моего сына". Соответственно, и он меня зовет не дедом, а "котом Вовой".
- Что он сказал? - переспрашиваю я невестку, делая вид, что не понял детский воляпюк, да и в самом деле не очень веря в то, что услышал. Хотя в нашем совместном путешествии по юго-западу Америки я уже попривык к выходкам этого продвинутого беби, с которого, как загар, сошел прошлогодний, когда я его увидел впервые в Ситке, Аляска, ангельский шарм и наступил самый трудный период - от двух до трех, когда от мамки рвутся в тьму мелодий и не признают ничьих авторитетов. Плюс, конечно, ирландский гонор, хотя в его кровяной амальгаме ирландских пара капель всего, а вот дают о себе знать. "Leo is bigger", показывает он на пацана вдвое его выше и толще. Когда чем-то недоволен, пускает в ход кулаки либо кричит своим попутчикам "Go away", включая того, кто за рулем. "Ты - плохой шофер", - добавляет он лично для него. То есть для меня. А потом как ни в чем не бывало расплывается в райской улыбке.
Кабы только с людьми! Вот дневное светило слепит ему глаза, и рассерженный Лео орет: "Sun, go away!" Тоже мне Иисус Навин, хотя тот вроде бы, наоборот, заставил солнце светить ночью. Зато обожает луну и всегда первым проницает ее на еще дневной тверди. Когда солнце заходит, а луна прячется в тучи, может и зареветь. Среди русских слов, которые я вбиваю ему в голову - луна. Он объединяет луна с moon и нежно шепчет, едва завидев ее бледный серп:
- Муна...
Все же "пенис" мне, видно, послышался.
- Он спросил, есть ли у тебя пенис, - подтверждает невестка, чей восьмимесячный живот неизвестно с какого пола фетусом держит меня в постоянном напряге: как бы не разродилась по пути. На всякий случай высматриваю дорожные знаки с буквой "H", но мы мчим часами по безлюдной местности, пока не попадается какая-нибудь забытая Богом индейская резервация. Как-то не рассчитали, кончился бензин - с час ждали другую машину, чтобы отсосать.
Живот ей здорово мешает, не знает куда деть. Не вмещается в спальник, и она использует тот как одеяло, а спит на самонадувном матраце, который я подарил ей пару дней назад на годовщину свадьбы с моим сыном - празднуем без него. Попеременно садимся за руль, то и дело меняем положение водительского сиденья - я придвигаюсь вплотную к рулю, она отодвигается чуть ли не за пределы машины, и все равно руль впивается в моего следующего внука (-чку). Лично я бы не выдержал и узнал, но они ждут сюрприза. Как и в первый раз. Как и в первый раз, они хотят дочку: "Если мальчик, отошлем в Китай". Даже Лео орет "Нет - брату!"
Я, с присущим мне гендерным шовинизмом, надеюсь на очередного мальца. Кстати, предсказать со стопроцентной уверенностью можно только мальчика. В девочке врачи иногда ошибаются - пенис, который занимает воображение сына моего сына, так мал у эмбриона, что рентгеновский луч не всегда нащупает.
- Так есть у тебя пенис или нет? - хихикает невестка.
Моя невестка для меня загадка. Поначалу думал, что дело в разноязычии: мой английский мертв, как латынь, ее английский - калифорнийского разлива, тогда как я привык к ньюйоркскому. По-русски она - ни гу-гу. По-английски тоже не могу сказать, что очень уж артикуляционна. Или это мой сын такой говорун, что забивает ее? Застенчива? А может и вовсе телка? Красивая телка. С хорошим бытовым вкусом и несильной тягой к декоративному искусству - любит Матисса, увлекается индейскими петроглифами, не пропускаем ни одного по пути. Оставаться с ней наедине боюсь, и когда моя жена в последний момент отказывается лететь в Феникс, Аризона, откуда начинается наш маршрут, а мой сын сбегает от нас через неделю, из Большого Каньона, сославшись на срочный вызов с работы (кто знает, может и так, и у меня просто разгулялось воображение), начинается мука этого путешествия, уравновешенная, правда, природными феноменами с индейскими вкраплениями. О тех и других знаю понаслышке. Был уверен, что ничто на этом свете меня уже не удивит, отпутешествовал, отудивлялся, nil admirari. И вот надо же - дивлюсь на все эти каньоны, пустыни и пещеры с их обитателями: летучими мышами, гремучими змеями, скорпионами, тарантулами и индейцами навахо, хопи, пуэбло и прочих колен индейских. С одним из этих обитателей мне случилось столкнуться нос к носу - встреча не из приятных.
В Коралловых песках, что на юге Юты, в моей палатке сломалась молния боялся, что заползут лютые здешние термиты или налетят свирепые москиты и искусают меня всласть. Если бы! Проснулся глубокой ночью и никак не мог вспомнить, где я - дома? в палатке? в мотеле? в могиле? Что меня разбудило? И вдруг почувствовал, что не один. Высунул голову из спальника - ночи здесь стоят лютые при девяностоградусной по Фаренгейту жаре днем, когда некуда деться от палящего солнца, пальцы в цыпках, губы в кровавых трещинах - и учуял легкий шорох слева от головы. Змея!
О них здесь предупреждают надписи на каждом шагу. С тропы не сворачивать, по тропе ходить, громко хлопая в ладоши. Змеи тоже предупреждают о себе - погремушкой на хвосте: потому, собственно, и гремучие. Все - опасны, а опаснее всех, смертельно опасен - коралловый аспид, которому сам Бог велел водиться в этой коралловой пустыне, названной по окраске песков и по их генезису: когда-то здесь было дно моря.
От страха залез с головой обратно в спальник. Любопытство взяло верх: нащупал фонариком угол палатки, откуда доносился слабый шелест. То, что увидел, привело меня в еще больший ужас, чем змея. Передернуло от страха и отвращения. Огромный мохнатый мясистый коричневый паук. Тарантул! Паук-волк. Вспомнил его поэтическое прозвище - мизгирь (фонетически нечто среднее между снегирем и миннезингером) и эпиграф к "Золотому жуку":
Глядите! Хо! Он пляшет, как безумный.
Тарантул укусил его...
Сам не помню, как оказался вдруг снаружи, наедине со студеным, в крупных ярких звездах, небом.
Невестка говорила, чтобы не оставлял на ночь обувь вне палатки - туда залазят скорпионы: сунешь ногу, а он тебя - цап. Живьем скорпиона не видел, а только его бегущий след в других песках, на юге Аризоны, где растут 10-метровые кактусы saguaro, птицы вьют в них гнезда, как в деревьях, да они и есть деревья. В качестве сувенира купил засушенного скорпиона под стеклянным колпаком, бегло сочувствуя несчастным, пусть и смертельно ядовитым насекомым: гибнут на потеху туристам. Если не знать о его смертельной славе, выглядит безобидно.
Тарантул страховидней.
Спросонок - плюс Эдгар По - увидел в нем смертельного врага и не сразу вспомнил, что хоть укус ядовит и болезнен, человеку не опасен. А застенчив тарантул, как девушка. В чем лично убедился, когда полез обратно в палатку прогнать и никак не мог найти. Обнаружил в рюкзаке, забился в самый угол. Что если он меня боялся больше, чем я его? Выгнал непрошенного татарина и забаррикадировал дыру тряпками.
- Знаешь, с кем я спал эту ночь? - говорю наутро невестке.
- Я - не твоя жена. Меня не колышет.
- Мою жену тоже вряд ли бы всколыхнуло. Я спал с тарантулом.
- Хорошее название для рассказа.
- По-английски, где tarantula женского рода. А не по-русски, где наоборот.
- Странный этот твой русский - тарантулу превращает в тарантула. Не говоря уж об алфавите. У всех буквы как буквы, у вас - черт ногу сломит.
- Это надо спросить с Кирилла и Мефодия, - устало говорю я, заранее догадываясь, что моей невестке понадобится подробная сноска. В самом деле, почему в святых у нас ходят эти братишки, зашифровавшие славянские языки от других народов? Алфавитный раскол полагаю более серьезным, чем церковная схизма.
Привет Чаадаеву и Пушкину.
Взамен тарантула меня в тот день ужалила оса. И где! В картинной галерее. Устроилась на медной ручке, приняв за цветок. Как античные воробьи, слетевшиеся на картину иллюзиониста Зевксиса склевывать изображенный на ней виноград.
В чем дополнительная сложность моего общения с невесткой - разность ассоциативных рядов, в которых мы существуем. Мой, понятно, богаче, ибо принадлежу к книжному племени, которое постепенно вымирает. Как и мое поколение. Увы, обречен жить - точнее доживать - вместе с этим исчезающим кланом. К ее образным координатам - с калифорнийского детства, со школы и колледжа, из голливудских и телевизионных клипов - абсолютно глух, они мне невнятны. Вдобавок возраст - мы росли, теряли девство, прощались с детством, взрослели, набирались знаний и опыта в несходные эпохи. Вот и живем теперь в разных временах, мнимые современники.
