Александр Солженицын - Знают истину танки !
Штопает носок.
…Будь это лет сорок — полсотни назад, я вполне мог бы послужить персонажем для чеховского рассказа. Ученая размазня, собирающая свои гербарии где-то в захолустной России. Писал бы труд о каком-нибудь "леукантемум вульгарис". Ну и девушка, конечно, передовая, непонятная… Какое-нибудь мучительное провожание между ржи, при луне. Кажется, даже такой рассказ у Чехова есть. Но в наше время новеллы имеют другие сюжеты. Я наказан за реликтовое чувство: за нелепое желание защищать родину. Тюрьма моя началась с того, что я записался в народное ополчение. Кто не пошел — продвинулся, преуспел. А ополчение бросили с палками на танки, сдали в плен и от издыхающих в плену отказались…
Занимается своим носком.
КОСАЯ ШТОРКА, ЗАЙДЯ ЗА ДИАГОНАЛЬ ЭКРАНА, ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ ЧЁРНОЙ ЧЕРТОЙ.
В нижнем задавленном углу, окруженное сизыми клубами затемнения, остается освещенное лицо ботаника. Он — штопает.
А наверху, на просторе экрана — светлая чистая комната. Портрет маршала Сталина на стене. Пирамидка с карабинами и автоматами. На нескольких скамьях, друг за другом, сидят солдаты, сняв фуражки на колени. Бритые головы. Привыкшие к исполнению лица. Очень серьезные, как перед фотоаппаратом. Скомандуй им залп — и тотчас будет залп.
ПЛАВНЫЙ ПОВОРОТ ОБЪЕКТИВА.
Солдаты — затылками, а лицом к нам — их политрук. Толоконный лоб!
— …ознакомить вас с некоторыми судебными делами заключенных, чтобы вы понимали, кого вам поручено охранять. Это — отбросы общества, это — гады, задохнувшиеся от ненависти, это — политическое отребье, недостойное того хлеба и каши, которые им дает советская власть. Я вот в канцелярии лагеря выбрал дела наугад…
Политрук берет папку из стопы перед ним, раскрывает…
…Меженинов Дементий Григорьевич. По специальности ботаник. Прокрался в аппарат Академии наук. Получал огромную зарплату. Спрашивается — чего еще ему не хватало? Так нет! — он отравлял семенные фонды! Подрывал прогрессивную систему академика Лысенко и тем способствовал гибели урожаев! А во время войны пошел и предал родину!..
Откладывает папку в негодовании, берет сразу две, одна вложена в другую,
…Или, пожалуйста, его бригадир Мантров Виктор, и в той же бригаде одноделец Мантрова — Федотов Владимир.
В темном задавленном углу гаснет лицо Меженинова, вспыхивает уменьшенный тот же самый кадр, каким смотрели на нас со стены тюрьмы Федотов и Мантров.
а мелодия бандуры не угасла, она порой доносится едва-едва.
…Оба — двадцать седьмого года рождения! Советская власть их вспоила, вскормила, допустила к высшему образованию. Так вы думаете они были благодарны? Они создали подпольную антисоветскую группу, писали клеветнические сочинения и ставили своей задачей свержение власти рабочих и крестьян, реставрацию капитализма! Растленные бандиты, они по ночам выходили на улицы, грабили прохожих, насиловали и убивали девушек! Так если такой побежит — что? Жалко ему пулю в спину?!
Лица замерших солдат. Сведенные челюсти. Нет! Пули не жалко! Озверелый автоматчик позади них на плакате.
В нижнем углу погасли мальчики-однодельцы. В светлом овалике вспыхнуло настороженное, смотрящее вверх лицо Чеслава Гавронского.
Голос политрука:
…Да в любой бригаде! Да кого ни возьми! Вот например некий пан Гавронский, лютый враг своего народа, презренный эмигрантский наймит, профессиональный убийца из Армии Краевой. Вы знаете, что такое Армия Краева? Это фашистская агентура, которую Гитлер нам оставил на территории Польши, чтобы убивать из-за угла!
Солдаты не просто неподвижны: они наливаются яростью, они, кажется, переклоняются вперед — и сейчас бросятся колоть и топтать заключенных.
там смолкает все. Звук в нижнем углу,
говорит Гавронский, воодушевленно глядя вверх:
— С тех пор как Гитлер напал на Польшу, а в спину нам ударил Советский Союз, — Армия Краева не выпускала оружия. Мы еще хотели быть друзьями Советов…
Вокруг головы его, в нижнем углу экрана, проносятся видения дымящейся огненной Варшавы.
фортепьянный ливень (революционный этюд Шопена).
…Но после Варшавы! После преданной ими Варшавы!!..
КОСАЯ ШТОРКА СТРЕМИТЕЛЬНО ПОШЛА НАВЕРХ, СТЁРЛА КОНВОЙНЫХ.
По всему широкому экрану — пламя, взрывы бомб, немецкие каратели, перебегающие тени уличного восстания!
революционный этюд!!
Но еще громче:
— Да замолчите вы со своей проклятой музыкой, пока я ее не перекалечил!
РАСКОЛОЛОСЬ И ИСЧЕЗЛО ВСЁ.
Все стихло.
Тот же арестантский барак.
последний звон струны
бандуры, случайно зацепленной пальцами. Старик снял руки с бандуры, смотрит сюда.
Все смотрят сюда, на
гражданина надзирателя. Это он кричал. Здоровый, черночубый, и лицо угольное, в угрях. Рядом с ним — Возгряков, низенький заключенный с подслеповатым испорченным глазом и покатым лбом питекантропа. Тряся пальцем, он тянет гнусаво:
— Я давно-о говорю, гражданин начальник, — эту бандуру в печке истопить. Не положено здесь музыкальных инструментов!
Но надзиратель не ведет головой:
— Внимание, заключенные! Прослушайте судебное постановление! Он поднимает бумагу (чуть краешком она становится видна в низу экрана) и мрачно веско читает нам:
…Военный Трибунал Особого Равнинного лагеря МВД СССР, рассмотрев дело по обвинению…
И опять по экрану проплывают вагонки с заключенными — те же вагонки и те же заключенные, которые уже прошли перед нами раз. Но теперь они не читают, не играют, не лежат, не спят- они приподнялись, переклонились, неудобно замерли, слушают:
…заключенных 4-го ОЛПа Равнинного лагеря МВД Таруниной Марии, 1925 года рождения, прежде осужденной к десяти годам по статье 58-один-А и Скоробогатовой Светланы, 1927 года рождения, прежде осужденной к десяти годам, по статье 58-десять…
Загнанные, с исподлобным страхом. И ко всему притерпевшиеся равнодушно. И облегченные, что приговор — не им. И затаив дыхание. Пряча гнев. И не пряча его. Со страданием. С ненавистью.
Бандурист слушает — как будто все это слышал еще от дедов. Дивчина с ведрами кажется испуганной? или удивленной?
…в том, что они уклонялись от честного отбытия срока заключения и вели у себя в бригаде и в бараке разлагающие антисоветские разговоры…
Мы и раньше видели этого сурового арестанта Т-120: поджав ноги, он мирно играл в шахматы на нижней койке. Сейчас нет его партнера. И сам он не смотрит на шахматы: он впился, слушая. У него тот украинский тип лица, который бывает от примеси, должно быть, турецкой крови: брови — черные мохнатые щетки, нос — ятаган.
…нашел упомянутых заключенных виновными в предъявленных обвинениях и приговорил…
Рядом с Т-120 приподнялся, взялся за косую перекладину вагонки и как бы повис весь вперед — Володя Федотов. Каждое слово приговора прожигает его.
…Тарунину Марию, 1925 года рождения, и Скоробогатову Светлану, 1927 года, — к двадцати пяти годам Особых лагерей!
ВЕСЬ КАДР КОСО ПЕРЕДЁРНУЛСЯ.
И опять — подслеповатый зэк, слушающий преданно, и надзиратель. Кончил читать. Опускает бумагу. Смотрит на барак:
— Ясно?
О, молчание! Какое молчание!..
Вдруг в глубине возникает маленький рисунок дивчины с бандуры и
всплеск музыки!
…вихрем проносится на нас, захватывая полэкрана, — потрясенная! с закушенными губами!
И — нет ее. Надзиратель небрежно, утлом рта:
— Выходи на проверку!
И повернулся, уходит. Подслеповатый Возгряков кричит, тряся над головой фанерной дощечкой:
— На проверку! Бригадиры! Выводите народ на проверку!
Тот угол барака, где шахматист горбоносый и Федотов. Федотов не в себе:
— Друзья! Девчонок, не видевших жизни! За стеной! Здесь! А мы все терпим? Политический лагерь, да? Гай!
Гай (это Т-120) еще смотрел туда, откуда читали. Ждал, что еще не все прочли?.. Вдруг резким взмахом ударяет по шахматам, фигуры разлетаются.
— Не то, что — девчонок! А ты задумайся…
Ярость! Извив ищущей мысли пробивается через его лоб:
…Ведь их не случайно взяли — их п р о д а л и! ведь это кто-то каждый день…
чуть пристукивает согнутым пальцем
…закладывает души наши! Ведь это кто-то стучит, стучит…
ЗАТЕМНЕНИЕ.
ясные удары: тут-тук. Тук-тук. голос:
— Можно.
ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
В маленькой голой комнатке с обрешеченным окном сидит за голым столом надзиратель, читавший приговор. К столу подходит Возгряков и кладет перед надзирателем маленькую мятую бумажку:
— Вот, гражданин начальник, списочек: у кого ножи есть. Трое их. Потом вот этот завтра на развод понесет письмо, чтоб на объекте через вольного передать. На живот положит, под нижней рубашкой ищите. А еще один — у него я подметил бумагу в зеленую клетку, на которой было написано воззвание. Надо завтра изъять — не та ли самая бумага?
