Аркадий Белинков - Человечье мясо
Глава VII
Раздалось два выстрела, и на нас посыпались стекла разбитого окна. Мы снова присели.
- Держи! - орал над нами наполовину вывалившийся из окна Геморроидалышков.
Мы бросились бежать в сторону.
- Аркадий, - услышал я за своей спиной и, оглянувшись, увидел Марианну, свернувшую в какой-то переулок. Я бросился за ней, но в это время из-за угла выскочил автомобиль, полный милиционеров и собак, я завертелся на месте, бросился в сторону и юркнул в подворотню. Мимо ворот протявкали собаки и протопали милиционеры. Я залез в помойку, откуда мог наблюдать за улицей. Мимо ворот туда и обратно ходил милиционер. Я ждал. Марианна видела, куда я скрылся. Значит, она ждет меня в соседнем переулке или пробирается сюда. Милиционер ходил мимо ворот туда и обратно. Через двор проходили женщины и выливали на меня помои. Из квартиры, в окне которой видно было два примуса, выносили помои 6 раз. Очевидно, там варили уху и жарили курицу, потому что на меня больше всего вываливалась рыбья чешуя и перья. Если они поймали Марианну, то я пойду в Министерство государственной безопасности и скажу: "Я Аркадий Белинков. Вы схватили мою жену. Больше я ничего не буду писать, ибо я слаб и ничтожен. Зарубите меня". Сапоги остановились в углу ворот, раздвинулись в стороны и ко мне потекла мутная струя. Потом еще приносили чешую, прокисший студень, тухлые яйца, простоквашу, перья, трубочист высыпал ведро сажи, дворничиха вылила известку, а ребятишки бросили двух дохлых крыс, связанных хвостами друг с другом.
Марианны не было. Я не выдержал и с бьющимся сердцем выскочил из помойки. Не думая об опасности, я перебежал улицу и завернул в переулок, на углу которого я в последний раз видел сверкнувшую, как созвездие, Марианну.
Я бродил не таясь по переулку, заглядывал во дворы и подъезды, толкал двери и заглядывал в окна. Иногда меня спрашивали:
- Вам кого, товарищ? Или потеряли чего?
- Потерял, - тихо отвечал я и шел дальше. На мне были пижамные штаны в золотую полоску по небесно-лазоревому полю и одна туфля.
Я возвратился к углу переулка, к тому месту, где потерял Марианну, и опустился на колени.
- Прости меня, любимая, - прошептал я. - Прости меня за горе, которое я принес тебе, за то, что я, борясь за счастье людей, погубил тебя, лучшую и преданнейшую из женщин. Прости меня, любимая.
Силы покинули меня, и я потерял сознание.
В этот день над миром пронеслись бури. Наверное, больше, чем накануне. И, наверное, меньше, чем назавтра. Лилась кровь, хрустели розовые кости и дымилось человечье мясо. Горели жилища, скрипели ключи в замках тюремных подвалов, рвались снаряды, и матери хоронили детей.
- Чего разлегся? Пьяный, что ли? - услышал я чей-то далекий смутный голос и почувствовал, что кто-то трясет мое плечо. Я медленно раскрыл глаза и различил в темноте лакированный козырек фуражки и небесно-голубые погоны.
- Ну, ты, вставай, - сказал он.
Глава VIII
- Товарищ директор, - сказал милиционер, проталкивая меня вперед, споймал. Пьяный. Валяется. В канаве.
- Я не пьяный, - угрюмо сказал я. - И если бы вы меня не поймали, я сам пришел бы к вам и сказал: вот - я. Теперь я в ваших руках. Убейте меня. Теперь мне все равно. Я побежден.
- Ха, ха, ха!.. - захохотал милиционер, - ты бы пришел! Как же, держи карман! Ха, ха, ха!.. Товарищ директор, он бы пришел! Ха-ха-ха!..
- Ну, вот что, - сказал директор, - некогда мне с тобой тары-бары разводить. Хватает с меня и без тебя всяких делов. Живо на место, а то влеплю еще червонец по указу от 40-го года и дело с концом. Давай!.. - И он мотнул головой на дверь.
Я переступил порог, взглянул и перед глазами у меня поплыли, расплываясь, красные круги, эллипсы и звезды. Передо мной стояли, сидели, лежали и расхаживали абсолютно голые, полуголые и почти голые люди.
В последнюю минуту я подумал, что мне хотелось бы умереть одетым. Перед моим взором встал эшафот, воздвигнутый на шумной площади, окруженной толпой людей, провожающей в последний путь своего трибуна.
Но вспомнив, что на мне лишь пижамные штаны в золотую полоску по лазоревому полю и одна домашняя туфля с оторванным каблуком, я махнул рукой на все и двинулся к двери, куда, стуча зубами, стремились обреченные люди из категории абсолютно голых.
В это мгновение, расталкивая абсолютно голую очередь, к которой присоединился и я, выскочил обливающийся потом багровый татарин с одним глазом и стоящими дыбом волосами.
- Эй! - заорал багровый татарин, - какой такой есть человек вместо беглый!
Молчание. Люди, стоящие перед страшной дверью, смотрели друг на друга остановившимися от ужаса глазами.
- Эй! - заревел одноглазый татарин, - какой такой человек есть? Зачем молчит? Совсем хуже будет такой человек. - И вдруг, встретившись со мной взглядом, он, не отводя от моего лица единственного своего глаза, двинулся ко мне, багровый, окутанный паром и с дико вздыбленными седыми волосами.
- Помогите! - тихо вскрикнул я и в ужасе попятился назад.
Одноглазый татарин схватил меня за плечо раскаленной рукой и зловеще кивнул кому-то, стоявшему сзади. Через мгновение передо мной вырос человек, державший в каждой руке по огромной бритве.
- Какой такой человек этот есть? - спросил татарин.
- Этот самый, - сказал палач и равнодушно почесал подмышкой. - Это заместо Алехи Кривого наняли. Алеха, значит, убег, а этот заместо его. Только уж больно жидковат. Не стерпит. - Он нагнулся, что-то высмотрел на моем животе и, сморщив нос, сказал: - Жила у него хлипкая, не стерпит. Голая толпа вокруг нас заспорила:
- Нет, этот не стерпит. Антисемент. У ихнего брата завсегда жила хлипкая.
- Ничего, малость пообвыкнет.
- Какой? Этот? Да он в первочасье в портки наложит.
- Снимай штаны, - скомандовал татарин.
Я сжал кулаки и не шевельнулся. Палач попробовал бритву на собственном затылке.
- Снимай штаны, - рявкнул татарин.
Палач несколько раз скользнул по ремню бритвой.
Татарин, видя, что я по-прежнему не шевелюсь, дернул мои штаны. Шелк с треском порвался. Я остался в одной домашней туфле с оторванным каблуком.
Палач, держа в вытянутой руке бритву, медленно приблизился ко мне, нагнулся и протянул руку. Я взвизгнул и толкнул его ногой в лицо.
- Ты чего, ошалел что ли? - обиженно спросил человек с бритвой, поднимаясь с полу и запихивая в рот протезированную челюсть, - вроде псих какой-то. Придет директор, с ним объясняться будешь. Веди его, Азамат.
Я наклонился над своими разбитыми очками.
- Для гигиены, дурак, - сказал кто-то из толпы. - Учит их советская власть культуре, учит, учит, а все толку нет.
- Шайтан человек совсем есть, - проворчал татарин, покачивая головой, и, схватив меня за руку, потащил за собой.
Горячим паром, визгом и лязгом обдало меня. В раскаленном тумане бродили бледно-красные тени. На каменных лавках лежали полумертвые люди с безнадежно и уже безразлично запрокинутыми головами. И этих людей били, щипали, обливали кипятком или, возможно, расплавленной серой и царапали такие же, как и они, несчастные голые люди.
- Здесь становись будешь, - сказал татарин и указал мне на пустую лавку.
В минуты, когда человеку становится нестерпимо тяжело и перед ним встают категории жизни и смерти, он утрачивает чувство, отличающее истинные удельные соотношения событий, происходящих в движущемся вокруг него мире. Страшна жизнь человека, ибо он не в состоянии отличить шуток от трагедий всемирной истории народов.
Глава IX
Оказалось, что милиционер, увидев на пороге бани голого человека, принял меня за спившегося банщика, директор - за прогульщика, а банщик одноглазый татарин - за вновь нанятого коллегу.
Столь неожиданно превратившись в человека с определенным общественным положением и получив временную передышку, я решил использовать свою нынешнюю частичную легальность и возможные в новой обстановке связи для самых решительных и тщательных розысков Марианны.
"Этот момент должен стать переломным в моей жизни, - подумал я. - Все, что было сделано до сих пор, было не больше, чем закладывание в затвор патрона. Но помните, за мной еще выстрел, уважаемые товарищи!"
- Товарищ банщик! - окликнули меня. Я с профессиональной щеголеватостью скользнул по липкому полу и остановился перед клиентом. Он был розов и толст.
- Доктор, - сообразил я, в новой обстановке начиная делать обычные профессиональные наблюдения.
- Прошу, - пригласил я доктора.
- Ой! - заорал доктор, - горячо!
- Сейчас, - любезно сказал я и побежал за другой шайкой.
- Ой, - заорал доктор, - холодно!
"Экий неспокойный клиент, - подумал я с досадой. - Никак не угодишь. Очевидно, доктор любит золотую серединку", - скептически заметил я про себя. И вспомнив профессиональную привычку чистильщиков сапог, парикмахеров и, по моим соображениям, так же и банщиков, решил развлечь клиента, любящего золотую середину, разговорами на абстрактные темы.
- Теперь хорошо? - спросил я.