Михаил Ворфоломеев - Цвет черемухи
Выпили. Через полчаса пришел агроном Кастромин с женой, а следом и председатель сельсовета Епифанов. Епифанов был высок и худ и, видимо, из пьющих. Увидев его, Екатерина Максимовна потемнела лицом и даже как-то осунулась. Сомову тут же объяснили, что Епифанов третий год добивается Мамонтовой и что они пробовали жить вместе, но он в пьяном виде ее избил, и она от него ушла. На кухне Усольцев с женой в подробностях описали Сомову, как она полуголая бежала из дома по морозу, а он, Епифанов, вешался, но его успели вытащить из петли.
Этот рассказ был неприятен Сомову, и хмель, только что охвативший его, вылетел вон. Тут на кухню вошла Екатерина Максимовна, прикурила. Усольцевы, сделав глазами понимание, вышли. В зале играла музыка, там танцевала пара Цыпиных.
- Они в вас просто влюблены, - сказала Мамонтова. Голос у нее был низкий, как будто чуть простуженный.
- Они - это кто?
- Ритка и Лена. Конечно, посиди тут... - Она выпустила дым к потолку. - А вы не курите?
- Нет.
- Проводите меня сегодня?
Сердце у Сомова снова забухало. Ответил:
- Конечно, и даже с удовольствием.
Она вдруг подошла к нему совсем вплотную:
- Хороший мой! - и сразу же отстранилась, прошла в комнату.
Следом вышел Сомов.
Первое, что он увидел, - серое лицо Епифанова. Рита в своих новеньких туфельках старательно танцевала какой-то модный танец.
- А вы бывали за границей? - спросила Лена голосом вожатой.
Рита кинулась выключать магнитофон. Стало тихо.
- Бывал, - ответил Сомов.
- Вот скажите, как там?
- Нормально. Впрочем, смотря о чем вы спрашиваете.
- А где вы были? - спросила Мамонтова.
- Во Франции, в ФРГ, в бывших соцстранах.
- Культура как там? Несравнима с нашей? - спросил Усольцев.
- Почему же несравнима? Сравнимо все.
- Понаездятся, а потом клевещут, - вставил Епифанов.
- А он еще ничего не сказал, - вступилась маленькая Рита.
- Вот этими мозолями, - тыча себе в ладони, начал Епифанов, - самыми этими живут всякие. Всех кормим! Бывал он!.. Ну и хрен с тобой, что бывал! - Губы его зло скривились, и было видно, что он не пьян. - А я не бывал! И не хочу никакой загранки! Продаетесь помаленьку, курвы! И вы тоже! Епифанов обвел всех худым, длинным указательным пальцем.
- Что у тебя, Коля, за манера?! - завопил Усольцев. - Приходишь и лаешься. Тебя кто звал? А уж пришел - сиди тихонько. Вы на него не обращайте, он у нас больной. Псих!
* * *
К чаю как-то попритихли. Сомов сел на диван в углу. Выпил он немного, но и этого хватило, чтобы настроение было подавлено. Епифанов ушел в кухню и там курил. К Сомову подсел Усольцев, энергично потер руки и откинулся на спинку дивана, словно устал играть надоевшую роль. Лицо его сразу постарело. Кожа у глаз обвисла.
- Вы устали, Валентин? - спросил его Сомов.
Усольцев посмотрел на него жалостным взглядом:
- Да нет... - Подумал и добавил: - Скучно тут! Я все хочу поговорить с вами, да все не получается... Неудобно вроде. Жена запрещает.
Женщины ушли на веранду, и оттуда доносились их голоса.
- Бедность заела! - вдруг выпалил Усольцев.
- Бедность? - не понял Сомов.
- Да. У меня друзья в райцентре живут. Миша Костин, Женя Егоров, Валера Вильчинский... Мы учились вместе. А встречаемся мало. Такая, знаете, бедность, что в глаза друг другу не смотрим! Я уже подумывал на лесоповал уходить... Нельзя так! - шепотом воскликнул Усольцев. - Так невозможно! Учить детей - благородное дело! Я из-за того, что учителем стал, курить бросил, женился, если хотите, не по любви, а по совершенству... Ну, как бы это... Хотел морально равную... Глупо все. Теперь она меня ест, а я терплю! Учитель в деревне, как поп, всем виден.
Помолчали, потом Усольцев сказал:
- А Мамонтову вы проводите... Мне ее жалко очень. Сто раз ей говорил: уезжай в город! Там твоя жизнь! Нет... Все чего-то ждет. А чего у нас можно ждать? Когда со стороны смотришь на нашу жизнь, как на пейзаж, это одно. Когда живешь этой жизнью... охватывает ужас!
От женщин вернулся Цыпин и подсел к Усольцеву.
- Вы на юг ездите? - ни с того ни с сего спросил он Сомова.
- Зачем?
- Отдыхать.
- Редко.
- И правильно! Отдыхать нужно там, где тихо и нет людей. Мужики! А давайте махнем в тайгу! Хоть с недельку пошаримся.
- Чего там весной делать? - возразил Усольцев. - Нечего там весной делать. Еще клеща подхватишь энцефалитного.
- Человеку же надо красоту показать! - Цыпин был заметнее других пьян. - Пойдем в тайгу, художник? Там хорошо... Людей нет. - И он засмеялся мелко и шелестяще.
- Он у нас шутник... Ты бы лучше нам баню сделал. Ох и баню он делает! - Усольцев от восхищения растянул губы. - Потрясающе баню делает! С травами!
- Точно! - воскликнул Цыпин. - Баню! Счас я Ритке скажу!
Цыпин убежал к женщинам.
- Может, я вам надоел? - вдруг спросил Усольцев.
- Почему это?
- Не знаю. Я почему-то надоедаю быстро. Но мне очень надо с кем-то поговорить. Вы знаете, Егор Петрович, вырос я в крестьянской семье. Вернее, и семьи-то не было. Отца посадили, когда мне года четыре было. Пьяным на тракторе человека сбил... Мать после того попивать стала. Нас трое да бабка еще... Что я помню? Грязь! Вечная и непролазная грязь! Одно знал: надо выбиваться в люди. Старший уехал в город, обокрал кассу... Когда убегал, его убили... Сестренка забеременела, стала аборт дома делать... Грязь... Никогда не забуду! Я тогда учился на первом курсе. Домой приехал... Матери нет, на ферме. Наташка сидит голая на кровати... Кровать в кровище!.. Куда бежать? Фельдшера нет, баб звать боюсь. Забежал к тетке: так и сяк. Она - в дом. Наташке еще хуже. Девятнадцать лет... Машину угнал из гаража и отвез ее в больницу. Счас живет в Жмурове. Это я к чему говорю... Если так дальше будет, то это конец! Это не жизнь!
Из кухни вышел Епифанов и вцепился взглядом в Усольцева:
- Пусть ее и нету... Советской власти! Ты ее не трожь! Я тебе зубы повыщелкаю! За советскую власть я тебя... - Желваки заходили по скулам Епифанова, и он неприятно щелкнул зубами.
"Вставная челюсть", - отметил Сомов. Усольцев покраснел и притих.
Услышав шум, вбежали Рита и Лена.
- Нализался?! Иди спать! - стала толкать Епифанова Лена.
Он сгорбился, его длинное лицо стало еще длиннее.
- Ладно, чё ты его гонишь? - попробовал заступиться Усольцев, но Лена пригвоздила его взглядом.
- Коля, ты слышал?
- Баламуты! - Водянисто-пьяные глаза Епифанова налились кровью. - У! Баламуты... Я еще доберусь... - Он пошел к выходу. Пиджак был ему мал, рукава - чуть не до локтей. Все у него было узким и длинным, даже клеенчатый галстук.
Глухая, утробная ненависть шевельнулась в Сомове. Он подумал, что если сегодня встретится вдруг с Епифановым, изобьет его в кровь... Розоватая пелена проплыла перед глазами, на висках выступила испарина.
Когда Епифанов вышел, вернулась в комнату Катя.
- Пора и честь знать, - сказала она. - Лена, пойду я.
- Ну посидите еще, - стала уговаривать Лена.
- Да уж поздно, - поднялась и Рита.
Прощались долго.
Во дворе была кромешная тьма.
- Я ничего не вижу! - взмолился Сомов.
Катя крепко взяла его под руку:
- Держись. Это со свету так. Сейчас привыкнешь.
Воздух стал холодным. Даже не верилось, что днем было так тепло. Катерина прижалась к нему своим горячим телом.
- Ты, наверное, думаешь, - спросила она, - мол, и не узнала толком, а уж лезет?
- Нет, я ничего. - Сомов не видел ее лица, не понимал, куда они идут. Только ощущал ее тело, ее дыхание у своего уха. Он подумал: выйди сейчас Епифанов, съезди ему по физиономии, он даже не поймет, откуда кулак.
Глаза стали привыкать к темноте.
- А я боюсь, - призналась Катя, - что ты раз - и пропадешь куда. Я, может, ждала-то только тебя!
Сомов молчал. Тут Мамонтова захохотала:
- Ладно! Не буду! Нарочно я так! Никого я не ждала... - Она отошла в сторону.
- Катя, - зашептал Сомов, - ты не уходи, а то я куда-нибудь провалюсь. - Он нашел ее руку в темноте. - Холодно, а?
- Мороз будет: черемуха зацвела. Надо бы рассаду закрыть. А, ладно, ночь простоит! Слышь, Егор... - Катя остановилась. - не суди меня! Я таких, как ты, только в кино видела! Ажно не верится, что вот ты, такой, со мной идешь! Вот не верится, и все!
Сомов совсем привык к темноте. На него смотрели блестящие глаза Кати. Он нашел ее губы и крепко поцеловал.
- Мы ведь пришли, - тихо сказала Катерина, - вот мой дом, - и тут же крепко стиснула его руку.
Под лампочкой, что висела на столбе, стоял Епифанов.
- Как я его ненавижу... Ах, если бы ты знал!
- Погоди! - Сомов направился было к Епифанову, но Катя схватила его за руку:
- Не надо! Он кляузный!
Молча прошли они в ворота, и, когда Катя отмыкала дверь, с улицы донесся исступленный крик Епифанова:
- Сука! Сука!
* * *
Домик у Кати был небольшой - одно окно в кухне да два в комнате, но еще крепкий. В доме стояла хорошая мебель, пахло духами. У печки на белой табуретке спал огромный пушистый кот. Катя прошла в большую комнату и позвала туда Сомова.
- Я хоть немножко тебе нравлюсь?
