Екатерина Мещерская - Змея
- Эка барышня к нам сегодня пришла! - услышала я обращенные ко мне слова. Это говорил сидевший визави в потертом пиджаке старик, лысоватый, напомнивший мне почему-то проводника вагона. Он смотрел на меня, продолжая нагло улыбаться мне прямо в лицо.
- Кто это такой? - спросила я возмущенно своего рыжего соседа, который отрекомендовался мне Пал Палычем и не назвал почему-то своей фамилии.
- А кто его знает... - равнодушно чавкая, ответил он, запихиваясь каким-то куском. - А что вам до него? Вы пейте! Пейте!.. - дружелюбно подмигнув, добавил он. Увидев на моем пальце кольцо, вдруг поймал мою руку и, внимательно вглядываясь в камень, спросил: - Сапфир?
Я кивнула утвердительно головой.
- Кто подарил? - опять весело подмигнув, спросил рыжий.
- Никто, - удивленно протянула я, - это кольцо моего отца... он носил...
Он оторвал свой взгляд от тарелки и как-то насмешливо на меня посмотрел.
- А то, что у вас в ушах, тоже ваш отец носил? - странно улыбаясь, спросил он. - Я ведь ювелир, меня на камнях не обманешь.
Не успела я отчитать его за такой наглый тон, как со всех сторон послышались крики возмущения тем, что я не пью вина. Несколько человек потянулись к моему бокалу, собираясь, видимо, насильно заставить меня его выпить. Я почувствовала, что от негодования вся кровь отхлынула от моего лица, и Пал Палыч, взглянув на меня, отстраняя тянувшиеся ко мне руки, вдруг диким голосом заорал на весь стол:
- Пошли все к черту! Она ко мне пришла!
После этих слов все стихли и оставили меня в покое.
- Что это все значит? Что за чудачества? - спросила я искренно, ничего не понимая.
- Да сами вы чудная... Наверное, здесь в первый раз? - уже улыбаясь, по-хорошему спросил он.
- Конечно. Я никого здесь не знаю, - ответила я, - это какие-то совершенно невоспитанные люди...
На эти мои слова сосед мой ухмыльнулся, но ничего не ответил. Я, сидя на далеком расстоянии от Вали, тщетно пыталась поймать ее взгляд. Мне хотелось показать ей, что здесь мне все очень не нравится, но она ни разу не взглянула в мою сторону.
Наконец ужин был окончен, и многие не только мужчины, но и девушки были, к моему великому удивлению, совершенно пьяны.
Хозяйка, почему-то не ужинавшая с нами, вдруг появилась из какой-то двери и, подойдя к граммофону, начала опять его заводить и ставить пластинки с танцами.
Мой сосед тоже встал из-за стола и, стоя со мною рядом, чуть покачивался на ногах, он вел себя достаточно прилично, если не считать того, что с нескрываемым, все возраставшим интересом меня разглядывал.
- Как вы сюда попали? - прямо глядя мне в глаза, вдруг спросил он и стал нетерпеливо забрасывать меня вопросами: - Как попали, спрашиваю я? Кто вас сюда привел? Ну, что же вы молчите?!
- Что вы на меня кричите? - возмутилась я. - я пришла сюда на помолвку. Моя подруга выходит замуж за вон того фабриканта...
- За какого еще фабриканта?!
- За того. - и я указала глазами на Егора Егорыча. Видя, что Пал Палыч полон недоумения, я добавила: - За того, который сегодня угощает всех вас ужином.
- Кто угощает всех?.. Ничего не понимаю... - дико вытаращил рыжий детина на меня свои глаза. - здесь никто никого не угощает, здесь каждый расплачивается сам за себя и за свою женщ... - тут он как будто поперхнулся и продолжил: - ...и за свою даму... Вот я, например, плачу за вас, потому что я пригласил вас к столу... Что это? Пить вы не пили, а чушь какую-то несете.
- Как вы смеете! - возмутилась я. - как вы смеете говорить, что за меня что-то платите! Здесь помолвка, моя подруга выходит замуж. Понимаете?
- Замуж! Ха-ха-ха-ха! - он дико захохотал. - Здесь каждый вечер все замуж выходят... Да не фабрикант это, и не был он никогда никаким фабрикантом... Это спекулянт, по прозванию Егор Сапог. Он сапожник, имеет подпольную сапожную артель, ну там кое-где ворует кожу... словом, ловчится...
- не может быть, - уже с отчаянием говорила я, отстаивая версию, в которую сама начинала терять веру. - Вы ничего сами не знаете... Почему же они тогда сидят на таком почетном месте?
- Да Егор Сапог всегда там сидит, это его место, он здесь свой и больше других платит, вот ему и место лучшее, и почет, пока не нашлось здесь другого, с более толстым карманом. Да что вы, глупенькая, что ли? Вы что, не понимаете, зачем сюда пришли?.. - он отер пот, выступивший на лбу, носовым платком и вдруг серьезно, вполголоса, чтоб окружающие не услыхали, добавил: - Уходите-ка вы отсюда поскорее, вот что... слышите? Постарайтесь незаметно выйти в переднюю, оденьтесь, минут через пять я выйду провожу вас, только тише, тут, знаете, народ разный и есть отчаянные, баловные...
Как среди тьмы блеск молнии вдруг освещает малейшую подробность окружающего, так все совершенно беспощадно, ясно и понятно стало вдруг моему сознанию. Но я не могла уйти одна. Несмотря на охвативший меня ужас, на негодование, которое как расплавленный металл струилось по всему моему существу, на подступавшую к горлу тошноту, я нырнула в толпу и через несколько мгновений очутилась около Вали.
К счастью, фабрикант-миллионер, или попросту Егор Сапог, в это время отошел к хозяйке, заводившей граммофон, и, перебирая пластинки, о чем-то оживленно с ней разговаривал. Я впилась в Валину руку.
- Если ты сию минуту не уйдешь вместе со мной, - прошипела я, - твоя и моя мать узнают обо всем! Сию минуту вставай - и идем!
Валя, сидя на диване, лениво жевала яблоко и пыталась мне улыбнуться. Она каким-то чудом не была пьяна, вообще она никогда не любила вина.
- Слышишь? - опять ей в ухо зашипела я. - слышишь? Вставай сейчас же, или я убью тебя, несчастная фабрикантша!
Валя поняла, что я не шучу; она знала мой характер и иногда не могла меня ослушаться. Она взглянула на меня взглядом напроказившей кошки.
- Да ну... да что ты... - начала было она, но вместе с тем послушно встала и выскользнула за мной в переднюю.
Когда мы в передней накидывали на себя наши шубки, с трудом достав их из-под вороха многочисленных одежд, в переднюю к нам выскочил мой рыжий спаситель Пал Палыч. Вид у него был ужасный: галстук сбит набок, из носа сочилась кровь.
- Бегите! - крикнул он диким голосом. - Бегите!
Я уже успела повернуть ключ в замке входных дверей, мы с Валей выскочили и побежали вниз по лестнице, но сзади раздавались яростные крики: "Лови их! Бейте гада, кляузника, рыжего Иуду! Бей его! Это он девчонок выпустил! А ну, ходу! Догоняй их!"
Счастье наше, что все участвовавшие в погоне были пьяны. Я слышала треск деревянных перил, кто-то упал на лестнице, другие на него свалились. Кто-то выбежавший за нами на улицу грузно шлепнулся в черные лужи от талого снега, покрывавшие переулок маленькими темными озерами.
Вскоре мы сидели уже на Поварской, на уютном мамином диванчике друг перед другом. Я не могла снять с себя шубу. Меня трясла лихорадка, зубы стучали друг о друга, и дикая ярость, переходившая в отчаяние, заставляла меня говорить Вале ужасные вещи. Она слушала, не оправдываясь. Под конец я сказала:
- Итак, ты бывала в этом притоне, тебя знает его "хозяйка", ты уже в нем своя... Понимаешь ли ты, что это значит? Боже! Что с тобой? С ума ты, что ли, сошла? Какая необходимость толкает тебя на такие поступки? Подумай, ведь мы вместе с тобой выросли, с первого дня рождения нас окружали одни и те же люди, у нас было одно и то же воспитание, наконец, мы живем с тобой вместе под одной кровлей. Почему же со мной никогда не может произойти ничего подобного?
- Да... - серьезно и грустно перебила меня Валя, - ты права, мы живем с тобой в одном доме, в одной квартире, в одной комнате, но... ты всю жизнь ходишь по парадной лестнице этого дома, а я - по черной. - она сказала это с большой тоской.
- Не знаю, почему так получается, - ответила я, - ты живешь у нас как моя сестра, и мама моя не делает между нами различия. А главное, подумай об одном: ты ведь хорошенькая, Валюшка, это лотерейный билет, который ты выиграла у судьбы. Тебе дано все, чтобы быть счастливой... Наконец, я далека от того, чтобы читать тебе мораль. Я сама не вижу счастья девушки в том, чтобы обязательно выйти замуж и иметь детей, но жизнь так прекрасна, столько интересного есть в мире, столько красоты!.. Для меня порок там, где потеряна красота. А то, что я видела сегодня, было настолько безобразно, что, продлись это еще один час, я, наверное, умерла бы от разрыва сердца...
Да... эти несколько дней, проведенные в Москве без мамы, как-то внутренне опустошили и отравили меня... не могу никак прийти в себя.
Е. П. Мещерская - Н. А. Манкаш
Дорогая Наталья Александровна!
Не успела я приехать в Москву - нагрянула новая, очередная неприятность. Помните ли Вы Линчевского, того, который въехал по ордеру в комнату для прислуги в нашей квартире? Он умер от сыпного тифа. Его жена собралась покинуть Москву и уезжать к себе на родину, на Украину. Укладываясь и упаковываясь, она выкидывала массу мусора на кухню. И вот наш враг Алексеев нашел на кухне, около помойного ведра, несколько заграничных марок, вырезанных с конвертов. Линчевский коллекционировал марки, и его племянница, работающая во Внешторге, срезала ему часто марки с кусочком конверта. Около ведра, очевидно, валялись те марки, которые покойный не мог отделить от бумаги.
