Дмитрий Мамин-Сибиряк - Хлеб
– К Булыгиным, – коротко ответил Лиодор, свешиваясь в седле по-татарски, на один бок.
– Ах, аспид! ах, погубитель! – застонал старик. – Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в степь, и своими руками терзал – ничего не берет. У других отцов сыновья – замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
– В годы войдет – образумится.
Харитон Артемьич спохватился, что сгоряча сболтнул лишнее, и торопливо повел мудреного гостя в горницы. Весь второй этаж был устроен на отличку: зал, гостиная, кабинет, столовая, спальня, – все по-богатому, как в первых купеческих домах. Стены везде были оклеены бархатными дорогими обоями, потолки лепные, мебель крыта шелком и трипом. Один только недостаток чувствовался в этой богатой обстановке: от нее веяло нежилым. Вся семья жалась в нижнем, этаже, в маленьких, низких комнатах, а парадный верх служил только для приемов. Летом еще девицы получали дозволение проходить на террасу.
– Одна мебель чего мне стоила, – хвастался старик, хлопая рукой по дивану. – Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно и совестно свиньей быть.
Гость внимательно все осмотрел, поддакивая хозяину, а потом проговорил:
– Наладил ты себе, Харитон Артемьич, не дом, а пряменько сказать – трактир.
Это замечание поставило хозяина в тупик: обидеться или поворотить на шутку? Вспомнив про дочерей, он только замычал. Ответил бы Харитон Артемьич, – ох, как тепленько бы ответил! – да лиха беда, по рукам и ногам связан. Провел он дорогого гостя в столовую, где уже был накрыт стол, уставленный винами и закусками.
– Ну-ка, Михей Зотыч, огорчимся для первоначалу.
Гость пожевал сухими губами, прищурился и быстро ответил:
– Не принимаю я огорчения-то, Харитон Артемьич. И скусу не знаю в вине, какое оно такое есть. Не приводилось отведывать смолоду, а теперь уж года ушли учиться.
"Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст,
– подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. – Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, – оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу".
Пришлось «огорчиться» одному. Налил себе Харитон Артемьич самую большую рюмку, «протодьяконскую», хлопнул и, не закусывая, повторил.
– У нас между первой и второй не дышат, – объяснил он. – Это по-сибирски выходит. У нас все в Заполье не дураки выпить. Лишнее в другой раз переложим, а в компании нельзя. Вот я и стар, а компании не порчу… Все бросить собираюсь.
Дальше хозяин уже не знал, что ему и говорить. Но на выручку появилась Анфуса Гавриловна в своем новом тяжелом шелковом платье, стоявшем коробом, и в купеческой косынке-головке. Она степенно поклонилась гостю. За ней показались девицы. Они жеманно переглянулись, оглядев гостя с ног до головы. Все невесты на подбор: любую бери. Старшая имела скучающий вид, потому что ей уже надоела эта церемония «смотрин», да она плохо и рассчитывала на «судьбу», когда на глазах вертится Харитина. Анфуса Гавриловна с первого раза заметила, что отец успел «хлопнуть» прежде времени, а гость и не притронулся ни к чему.
– Ну-ка, как он теперь откажется, ежели хозяйка угощать будет? – заметил хозяин, глупо хихикнув. – Фуса, ну и гость: ни единой капли…
– Что же, не всем пить, – заметила политично хозяйка, подбирая губы оборочкой. – Честь честью, а неволить не можем.
– Это ты правильно, хозяюшка, – весело ответил гость. – Необычен я, да и стар. В черном теле прожил всю жизнь, не до питья было.
Хозяин, воспользовавшись случаем, что при госте жена постеснится его оговорить, налил себе третью «протодьяконскую». Анфуса Гавриловна даже отвернулась, предчувствуя скандал. Старшая дочь Серафима нахмурила брови и вопросительно посмотрела на мать. В это время Аграфена внесла миску со щами.
– Садитесь, Михей Зотыч, – приглашала хозяйка. – Не обессудьте на угощении.
– Вот што, милая, – обратился гость к стряпке, – принеси-ка ты мне ломтик ржаного хлебца черствого да соли крупной, штобы с хрустом… У вас, Анфуса Гавриловна, соль на дворянскую руку: мелкая, а я привык по-крестьянски солить.
– Вот это я люблю! – поддержал его хозяин. – Я сам, брат, не люблю все эти трень-брень, а все бабы моду придумывают. Нет лучше закуски, как ржаная корочка с сольцой да еще с огурчиком.
Серафима была посажена напротив гостя, чтобы вся была на виду. На ней лежала сейчас нелегкая обязанность показать себя в лучшем виде, какой только полагается для девиц. Впрочем, она была опытной в подобных делах и нисколько не стеснялась, тем более что и будущий свекор ничего страшного не представлял своею особой. Мать взглянула на нее всего один раз, и Серафима отлично поняла этот взгляд: «Притворяется старичонко, держи ухо востро, Сима». Когда хозяйка налила гостю тарелку щей, он сделал смешное лицо и сказал еще смешнее:
– Матушка, а ведь я обожгусь серебряною-то ложкой. Мне бы деревянную.
Бойкая Харитина сразу сорвалась с места и опрометью бросилась в кухню за ложкой, – эта догадливость не по разуму дорого обошлась ей потом, когда обед кончился. Должна была подать ложку Серафима.
– Стрела, а не девка! – еще больше некстати похвалил ее захмелевший домовладыка. – Вот посмотри, Михей Зотыч, она и мне ложку деревянную приволокет: знает мой карахтер. Еще не успеешь подумать, а она уж сделала.
Харитина действительно вернулась с двумя ложками, сияющая своею раннею молодостью, веселая, улыбающаяся. Взглянув на мать, она поняла, какую глупость сделала, и раскраснелась еще сильнее – и стала еще красивее. Серафима ела выскочку глазами, и только одна Агния оставалась безучастной ко всему и внимательно рассматривала лысую голову мудреного гостя. Анфуса Гавриловна завела политичный разговор о погоде, о соборном протопопе, об ярмарке и т.д. Она несколько раз давала случай Серафиме вставить словечко,
– не прежнее время, когда девки сидели, набравши воды в рот, как немые. Одним словом, Анфуса Гавриловна оказалась настоящим полководцем, хотя гость уже давно про себя "прикинул в уме всех трех сестер: младшая хоть и взяла и красотой и удалью, а еще невитое сено, икона и лопата из нее будет; средняя в самый раз, да только ленива, а растолстеет – рожать будет трудно; старшая, пожалуй, подходящее всех будет, хоть и жидковата из себя и модничает лишнее. Ну, в годы войдет и раздобреет, а главное, у ней в глазу огонек есть, – упрямо таково взглянет. По матери девицы издались, нечего напрасно хаять.
Хозяйку огорчало главным образом то, что гость почти ничего не ел, а только пробовал. Все свои ржаные корочки сосет да похваливает. Зато хозяин не терял времени и за жарким переехал на херес, – значит, все было кончено, и Анфуса Гавриловна перестала обращать на него внимание. Все равно не послушает после третьей рюмки и устроит штуку. Он и устроил, как только она успела подумать.
– Михей Зотыч, вот мои невесты: любую выбирай, – брякнул хозяин без обиняков. – Нет, врешь, Харитину не отдам! Самому дороже стоит!
– Харитон Артемьич, перестань ты непутевые речи говорить, только девиц конфузишь, – попробовала оговорить мужа Анфуса Гавриловна.
– Я?!. Ты меня учить?..
Гость остановил хозяйский кулак, готовившийся ударить по столу.
– Полюбился ты мне с первого раза, Харитон Артемьич, – проговорил он ласково. – Душа нараспашку… Лишнее скажешь: слышим – не слышим. Вы не беспокойтесь, Анфуса Гавриловна. Дело житейское.
Вспыхнувшая пьяная энергия сразу сменилась слезливым настроением, и Харитон Артемьич принялся жаловаться на сына Лиодора, который от рук отбился и на него, отца, бросился как-то с ножом. Потом он повторил начатый еще давеча разговор о зятьях.
– Первого зятя ты у меня видел, – говорил Харитон Артемьич, откладывая один палец. – Он у меня из счету вон, потому как нам низко с писарями родство разводить. Вторая дочь Татьяна вышла за Пашку Булыгина: с моим-то Лиодоркой два сапога пара. Тоже такой зятек, не обрадуешься… Как-то обещался своими руками меня задавить, ежели попадусь. Ну, дурак, а у дурака дурацкий и разговор… А третий зять у меня немец Штофф, – это как, по-твоему? Мы его полуштофом зовем, потому как ростом маленько не дошел… Евлампию дочь у меня этот самый полуштоф сманул, и мне никакого уважения. Хоть бы богатый был, а то шантрапа немец. Одно у него: крещеный по нашему православному закону. Вот какие все патреты вышли!.. Трех дочерей отдал замуж, а доведись – и пообедать ни у одного зятя не пообедаешь: у писаря мне низко обедать, Пашка Булыгин еще побьет, а немец мой сам глядит, где бы пообедать. А теперь вот этих трех надо замуж выдать. Тоже еще неизвестно, каких зятьев господь пошлет… Только вперед тебе скажу: Харитину не отдам. Ни-ни…
