Роман Сенчин - В обратную сторону
Орудует в забитой лотками будке Геннадий, мясистый, кучерявый мужичина, добродушный и нагловатый. Его знают все в Малой Кое, он одновременно и шофер, и продавец, три раза в неделю привозящий в село необходимый каждому хлебушек... Если уж такое дело - машина на пути, - Наталья Сергеевна решила прикупить буханку-другую. Есть вообще-то дома, но запас, как говорится, лишним не бывает...
Перед дверцей будки людской ручеек. Все уставились на Геннадия, в руках давно готовые деньги, пакеты, сумки. И каждый, дождавшись очереди, обязательно пожалуется:
- Вот весь день просидели здесь, прождали... Приезжал бы пораньше... ведь дома тоже дела...
В ответ Геннадий то ли шутя, то ли всерьез басит:
- Спасибо сказали б, что еще езжу! Задарма, считай, трястись к чертям на кулички... Машина вон, мля, рассыпается. А чего мне без нее? Новую-то хрен дадут. В скотники, что ль, наниматься?
- Ох, Гена, езди, езди, ради Христа. Как нам без хлеба?..
Поблизости от машины крутится ребятня, мечтая о булочке с повидлом, что имеются у дядь Гены в ассортименте товаров. Взрослые редко их покупают - "тут бы где на хлеб наскрести!" - а дядь Гена, бывает, выдаст на всю ораву пару штучек и веселится, глядя, как их делят, рвут из рук в руки, ругаясь и чуть не дерясь.
Да, надо подкупить хлебушка - можно сухарей насушить. Действительно - все на волоске висит, может, больше и не появится здесь Геннадий, и как тогда... Муки есть у Натальи Сергеевны килограммов десять, но разве это надолго?
Протянула четырнадцать рублей Геннадию:
- Две белого, пожалуйста, и две черного.
Пока тот возился с лотками, пересчитала деньги в кошельке. После всех покупок, платы за автобусы от торговли осталось всего-то тридцать восемь рублей. А до пенсии - больше недели. Если к воскресенью огурцы нарастут, надо будет опять ехать в город; к тому же цветная капуста подходит, и она как раз сейчас на рынке в цене. Что ж делать, поедет. Опять весь день на ногах ради сотни рублей, которые тут же испарятся, потратятся на незаметные, но необходимые мелочи... А если в воскресенье дождь проливной, или жарища, или у мужа ухудшение (о самом плохом думать нельзя), или что с внуками... В общем, лучше уж не загадывать - как бог даст...
Сложила буханки в сумку, где утром был белокожий, длинный, натертый растительным маслом, чтоб блестел и выглядел пособлазнительней, кабачок (продать его, двухкилограммового, удалось за десяточку), пошла дальше. Навстречу - Татьяна Дмитриевна.
- Здравствуйте, моя дорогая!
- Добрый день, добрый день, Сергеевна!
Сразу как-то легче стало, потеплело и отмякло в груди... С этой женщиной у Натальи Сергеевны по-настоящему хорошие отношения. С одной, пожалуй, из всех жителей Малой Кои. Беды их подружили... До гибели Юры в основном здоровались только, фразами о погоде перебрасывались, о чем-то еще, что сразу же вылетало из памяти. Но вот когда с Юрой случилось... неожиданно совсем, и единственной, кто помог тогда, оказалась Татьяна Дмитриевна. И словом душевным, и делом - поддержала. Моталась по разным конторам с бумагами, поселила Наталью Сергеевну и ее мужа в городе у своей сестры, на похоронах что-то делала, поминки были на ее плечах. Мало что видела и соображала, конечно, в те дни Наталья Сергеевна, но все-таки заботу всегда почувствуешь.
Старая и такая верная истина: кто сам несладко живет, тот к чужому горю отзывчивей... У Татьяны Дмитриевны вся жизнь несладкая. Единственная дочь - дочери уже под сорок - с рождения очень больна психически. Почти все время ее держат в пансионате для неизлечимых; мать берет ее иногда - долго перед тем просит медицинских начальников, - но после какой-нибудь выходки (уровень развития у нее, как у ребенка трех лет) приходится сдавать ее обратно врачам...
За чашкой чая посидеть, не спеша побеседовать подругам удается редко - все дела, суета, заботы. Обычно встречаются вот так, посреди улицы, делятся новостями, жалуются, горюют, а потом, спохватившись, бегут дальше, куда кому надо.
- Как у вас? - осторожно спрашивает Татьяна Дмитриевна. - Как супруг?
- Все лежит, все лежит. - Наталья Сергеевна покачивает головой. - Уж, наверно, теперь к одному концу...
- Не надо так, ведь бывали случаи...
- Надеюсь, на это только и стоит надеяться. Что ж... Вот с рынка еду, - говорит Наталья Сергеевна более живым голосом. - Вроде расторговалась, а денег снова тридцать рублей. И не купила особенно ничего.
Татьяна Дмитриевна соглашается:
- Да, деньги летят сумасшедше. Тоже пенсии жду не дождусь. Настюшу взять хочу хоть на неделю. Лето кончается, а она там, в четырех стенах, бедняжечка. Тут съездила к ней... Ох, худая, желтая вся, плачет, домой просится...
- Конечно, родной дом есть родной дом. Все легче. - Но против воли вспоминается Наталье Сергеевне случай из прошлого лета: Насте вдруг разонравилось ее платье, и она при чужих людях - а это у магазина произошло - стала его снимать; Татьяна Дмитриевна бросилась к ней, но отлетела, получив от дочери локтем в грудь, какие-то парни загоготали; с трудом удалось завести ненормальную за калитку, успокоить.
- Вам-то дочь пишет? - спрашивает Татьяна Дмитриевна.
- Телеграммы шлет, писать не любит. Да и что писать... Телеграммой легче... Просит, чтоб ребята еще побыли здесь, пока разводится, работу ищет. Все собираюсь ей написать - у них ведь и одежонки нет почти, обуви самое главное... Да чем она... тоже сама без денег.
- Ну а муж ее? - напоминает Татьяна Дмитриевна. - Отец их? Должен же помогать.
Наталья Сергеевна снова вздыхает и совсем по-старушечьи - сама это чувствует - поджимает губы:
- Ох, не знаю, не знаю... Пускай сами решают. Что мне ввязываться... только лишний повод для ссор. - И переводит разговор на другую, менее болезненную тему: - Вы с переездом-то как, не надумали?
- Да куда мне? - отмахнулась подруга. - Если им надо, перевезут, а у меня ни сил, ничего... И ради кого трепыхаться? Настюша там, в больнице, больше у меня нет никого. Ради кого?.. Плохо вот, если свет отключат, продукты совсем перестанут возить. А так... Доскриплю и здесь как-нибудь. Господь не оставит, не допустит, чтоб провалилась под землю...
- Я тоже надеюсь, - согласилась Наталья Сергеевна. - Странно только, что никак спасти нельзя. Вот по телевизору показывают - чего-чего только не изобретают, каких чудес уже нет. Как в сказке какой-то, а мы, глядишь, при лучине доживать будем...
- Чудеса, Сергевна, для тех, кто заплатить может. А мы... зачем им нас-то спасать? Одно только, что Господь не оставит...
И тут как толкнул кто Наталью Сергеевну - надо же скорее домой! Всю поездку прятала, гасила страх, старалась не думать о груде дел, какие необходимо сделать до ночи, а теперь вот прорвалось, потянуло...
- Побегу я, Дмитревна, извините! Ведь целый день ребятишки одни, Павел лежит, может, некормленый... Старшего-то, Вадю, не допросишься, а сам уж подавно не сообразит стакан воды принести. Побегу!
- Да-да, дорогая, бегите, и мне надо тут... - Татьяна Дмитриевна запнулась, кашлянула, а потом закончила как бы стыдящимся голосом: - Шура Громова должна сегодня новый журнал привезти... новый номер. Не видали, была она в автобусе? Рыженькая такая?
А, рыженькая, да... Это та неприятная...
- Была, - ответила Наталья Сергеевна и увидела, как вспыхнул какой-то новый, жадный огонечек в глазах подруги. Неужели и она подалась к этим свидетелям Иеговы? Спрашивать неудобно и боязно. Да и что? Каждый свободен выбирать, хуже, наверное, вот так, как сама она, Наталья Сергеевна, ни в какие силы такие не верить. Может, потому так и идет жизнь, точно под откос, и - никаких зацепок...
Прощаются, как всегда, тепло, ободряя друг друга:
- Все хорошо будет, Сергеевна, не отчаивайтесь!
- Надеюсь, увидим еще светлые дни. Еще порадуемся, Татьяна Дмитревна! Заходите к нам, не забывайте.
С центральной улицы сворачивает в малоприметный переулочек, идет меж двух рядов высоченной, сочной крапивы, лучше любого забора защищающей огороды от пакостников. Сейчас переулок кончится, будет Садовая улица, пыльная, кривая, короткая, совсем непохожая на свое название. Наталья Сергеевна повернет направо, и третий дом по левую руку будет ее. Изломанная, полусухая черемуха в палисаднике, окрашенные зеленой краской ворота, скамейка возле калитки. Перед калиткой, конечно, гуляют выбравшиеся из ограды курицы. Их пятнадцать вместе с петухом быть должно, если какую уже алкаши не утащили или собака не задавила... Наталья Сергеевна загонит кур, переложит, подмоет, оботрет мужа, накормит ребятишек, потом надо огурцы полить (остальное уж завтра), запарит дробленки свинье, может, помидоры подвяжет, какие совсем повалились; уложит ребятишек спать, приготовит еды на завтра (бараньи ребрышки с картошкой потушит), заштопает Ваде футболку - обязательно! - другой чистой нет. И надо бы пораньше спать лечь сегодня. Устала.
Что-то заставило поднять голову. По светло-синему, чистому небу серебристой капсулкой ползет самолет. Медленно, но упорно. За ним остается густая белая полоса; постепенно она расползается, и небо теряет свою чистоту, становится затуманенным, низким каким-то...
